Запретный мужчина

— И обратно проведу.

Пилар, так и не вымолвив ни слова, растерянно улыбнулась. И опять она следит за плавно колышащейся шалью. Уже темнеет, темная шаль сливается с чернотой. Пилар кажется: еще миг, и шаль растворится в темноте, а Пилар останется одна в этой глухомани. Но она не ропщет, она и так одна и во тьме.

Вот, кажется, и пришли. Цыганка идет по дорожке к дому. Почему же дом-то такой мохнатый? Ах, да это плющ, что увил его до самой крыши, окошки едва-едва различишь.

Цыганка отворила дверь и ждет, пока Пилар войдет. Пилар входит. В доме еще темнее, чем на улице, и Пилар застывает, не решаясь двинуться дальше. Цыганка засветила лампу. Стол, по стенам полки с посудой, в глубине очаг — нехитрая обстановка деревенского домишки.

— Садись, — кивает цыганка. — Устала? Но знай, мука твоя позади.

Пилар садится за стол и согласно кивает в ответ цыганке. Ей тоже кажется, что все позади, после того, как она наплакалась и в нее вошла звенящая пустота. Все, все давно позади.

Цыганка достала карты, стала тасовать их и раскладывать. Необыкновенные карты — большие, с причудливыми картинками.

— Сперва погляжу твое прошлое.

Цыганка смотрит в ее прошлое, а Пилар — на цыганку. Сухое темное лицо, нос с горбинкой, а сколько лет, не скажешь, — может, двадцать, а может, сто.

— От первой любви родила ты ребенка, но любовь ушла, и ребенок не с тобой.

Пилар опять согласно кивнула: да-да, так оно и есть.

— Не твоя это была судьба, у него своя дорога, он на нее и вышел.

Да, у Альберто своя дорога, любимое дело, и с Кати ему хорошо. Вот теперь и ребенок у них будет.

— И в отцы своему ребенку его не бери, родил, и ладно. Твоему ребенку назначен особый путь. А у того еще дети будут, вот им он будет отец.

Да-да, и это правда, путь такой назначен, что и в отцы никого уже теперь не возьмешь. Особый путь у ее мальчика.

— Долго ты вокруг другого мужчины ходила, все звала его, все ждала. Но и он не твоя судьба. Запретный это мужчина.

Перед глазами Пилар сразу возникло лицо Карлоса, и ощущение тоскливой безнадежности вновь коснулось ее сердца.

— Не печалься! Отмучилась, — проговорила цыганка.

«Отмучилась!» — эхом повторила про себя Пилар.

— А теперь посмотрю я для тебя будущее, — сказала цыганка и вновь качала раскладывать карты.

— Ищешь ты своего сына и не надеешься на встречу, — проговорила она.

— Не надеюсь, — подтвердила Пилар.

— А он ждет тебя, — строго глядя на нее, сказала цыганка.

«Слава Богу», — подумала Пилар. Только сейчас она начала понимать, какую встречу пророчит ей цыганка, но не испугалась, а даже будто обрадовалась и повторила про себя:

«Отмучилась, отмучилась».

— А скоро я с ним встречусь? — осмелилась задать она вопрос.

— Скоро, скоро. Вот завтра поедешь, но не торопись. Поезжай неспешно, со встречными людьми по дороге беседуй. И ночь ночуй там, где ребенок твой ночевал, на постели его спи. Я тебе травку дам, перед сном выпьешь, а там и свидишься.

Еще отчетливее поняла Пилар, о чем толковала ей цыганка.

— Хорошо, — ответила она, — выпью. И тогда мы с ним уже не разлучимся?

— Тогда уже нет, вместе будете.

— А его мать? У него ведь есть приемная мать, и она его очень любит…

— Любит, они и сейчас вместе и вместе тебя ждут.

— А я с ней полажу? — робко спросила Пилар.

— Поладишь, поладишь, — пообещала цыганка.

«Что же это я спрашиваю такие глупости? — подумала Пилар. — Там-то ведь все друг с другом ладят. Уж они-то, наверняка, в раю. Неужели и я рай заслужила?»

— Легче тебе стало, красавица? — спросила цыганка.

— Легче, — ответила Пилар.

— А чего нерадая сидишь, ведь свидеться хотела, вот и свидишься. Или не веришь мне?

— Верю. Как такому не поверить?

— Ну то-то.

Цыганка встала и пошла в дальний угол к сундуку, зашуршала там чем-то, вернулась и подала Пилар крошечный пакетик.

— В воде теплой раствори и перед сном выпей.

Пилар взяла, подержала в руке, потом торопливо убрала в сумочку.

— Сколько я должна вам? — спросила она.

— За гадание не беру, а на бедность дай, сколько не жалко.

После того, как Пилар узнала свое будущее и даже подержала его в руках, ей ничего не было жалко, и она протянула цыганке, что подвернулось ей под руку. Подвернулось, видно, немало, потому что цыганка сказала одобрительно:

— Щедра, щедра, красавица. Но и радость у тебя будет немалая. А теперь пойдем, обратно отведу. А то, глядишь, заблудишься.

Они вышли за порог. Над зубчатыми виноградниками нежилась счастливая луна. Тянуло холодом с гор. И пахло последними осенними розами. Было тихо-тихо в этой маленькой уснувшей Вселенной, — ни звука, ни шороха. Темной тенью скользила впереди цыганка. И за ней неровными, неуверенными шагами спешила Пилар, прижимая к груди сумочку, как величайшее сокровище.

Скоро они уже шли по мощеной камнями улице. Улица вильнула раз, другой и вот — приветливо светится окошками деревенская гостиница.

А темная тень, что указывала Пилар дорогу, сгинула.

Пилар торопливо вошла, поприветствовала хозяйку, что сидела и считала выручку. Все здесь было привычно, обыденно, буднично.

— Поужинаете? — спросила хозяйка.

Пилар кивнула.

— Внизу или в номер принести?

— В номер.

— Разносолов нет. Хотите отбивную, а то творог и простоквашу принесу.

— Простоквашу, — ответила Пилар, — и отбивную, — добавила она.

— Сейчас принесу.

Пилар поднялась к себе в номер и огляделась — кровать, тумбочка, столик, ее вещи, сумка. А внизу стоит и ждет ее машина. Что за бред в конце концов?! Они же живут в двадцатом веке!

Но разве этот век избавлен от смерти?

Хозяйка постучала, внесла поднос под салфеткой, расставила на столе еду, прибор.

— Может, винца принести? У нас свое. Чудо что за вино!

— Принесите. Только простоквашу тогда не надо.

Пилар ела: мясо было сочное, вкусное, вино ароматное. Луна за окном поднялась повыше и побледнела.

«Завтра, — подумала Пилар, — нет, не завтра, еще послезавтра…»

Когда хозяйка пришла за посудой, Пилар уточнила у нее свой маршрут.

Флора сказала ей, до какой станции доехали сеньора Альварес с сыном. Оказалось, не так уж это и близко.

— А главное, дорога не слишком хорошая, — добавила хозяйка.

— Я не тороплюсь, — сказала Пилар.

— Будить вас?

— Нет-нет, я сама встану. Я не тороплюсь, — повторила она.

И уже раздевшись, сидя на кровати, взяла сумочку, раскрыла и достала пакетик. Посмотрела на свет, понюхала. Пахло чем-то пряным, острым.

— А он вас ждет, — услышала она голос цыганки.

«Отмучилась» — пронеслось в голове, и Пилар заснула.

Федерико Корхес имел все основания быть довольным собой. Мнение полицейских из Сан-Кристобаля, расследовавших дело о поджоге, сводилось к тому, что неведомые поджигатели, проникшие ночью через окно гостиной в номер Гальярдо, действовали исключительно в целях ограбления, поскольку никаких следов драгоценностей, принадлежащих Ирене Гальярдо, обнаружено не было.

Подозрение пало на одну террористическую группировку, пополнявшую свои средства за счет обыкновенного шантажа и бандитизма, которая орудовала где-то в Колумбии и имела базу неподалеку от границы; эту базу колумбийские власти до сих пор обнаружить не сумели. Ирена уверяла полицейских, что целью поджога было убийство ее мужа, Хермана Гальярдо, и те делали вид, будто отрабатывают и эту версию, хотя никто не поверил бедной женщине: ясно, в ту ночь она испытала такое потрясение, что ей могло померещиться самое невероятное. Полиция считала, что убийство не было преднамеренным: просто Херман вдруг увидел поджигателя или поджигателей, если их было несколько, ввязался с ними в драку, получил смертельный удар в висок и упал замертво, после чего убийца или убийцы, облив труп бензином, скрылись через окно гостиной.

Федерико предложил Эстеле свои услуги по организации похорон, и получил на это согласие. Более того, Эстела предложила ему некоторое время пожить в ее доме, что, собственно, и входило в его планы. Ведь Карлос Гальярдо на похороны так и не приехал, а Федерико было поручено дождаться его и проследить за дальнейшим развитием событий.