Радости и тяготы личной жизни

– Только не говори мне, что все еще винишь себя за недуг Эми.

– Нет, – не совсем искренне ответила Джейд. – Но я виню себя за то, что так подолгу оставляю ее без матери. Знаю, все специалисты говорят, что главное не количество времени, а интенсивность занятий. Это я понимаю разумом, но не сердцем. Я боюсь, что когда Эми вырастет, она будет помнить, что мама – это постоянные расставания и «до свидания».

– Что за вздор. Когда это ты пропустила хоть один уик-энд дома? О, да, месяц назад, когда ты уезжала на демонстрацию купальных костюмов «Таун и Кантри» в Марокко.

– Дети нуждаются в матери, особенно когда нездоровы, – твердо сказала Джейд, пытаясь вспомнить, когда ее мать ухаживала за ней во время болезни.

– У Эми была ветрянка, – заметила Нина, – и уж, конечно, Эдит справилась бы с сыпью.

– Это – мои обязанности.

– Есть еще идеальные матери, – вздохнула Нина.

– Едва ли.

С помощью удивительной методики супругов Кинг и ежедневных занятий с Эдит Эми уверенно шла вперед. Ее запас слов был таким же, как у большинства четырехлетних детей, она начала постигать такие отвлеченные понятия, как время, прогрессировали ее способности узнавать и улавливать звуки. Она была умиротворена и счастлива. Хотя Джейд частенько приходилось испытывать уколы ревности, когда она в отношениях Эми и Эдит видела теплоту и доверие, свойственные разве что матери и дочери.

– Как занятия? – спросила Нина, явно желая сменить тему.

– Курс истории древнего искусства – настоящая пытка. Преподаватель наш – под стать своему предмету. Впрочем, раз уж эти занятия помогли мне устроиться сегодня на работу, жаловаться грех. К счастью, не все в нашей программе так тоскливо. Например, профессор по истории искусства Ренессанса каждую лекцию превращает просто в праздник.

– Этот профессор – мужчина или женщина?

– Женщина. Такая артистичная, тонкая натура. Ты должна побывать на ее лекциях.

– Черт.

– Что?

– Я уж обрадовалась, что привлекательный, мужественный, артистичный мужчина вскружил тебе голову.

– Ты опять насмотрелась «мыльных опер», Нина. Снова «Санта-Барбара»?

– Грешна. Но с моим жутким расписанием, со всеми ужасами, что творятся кругом, только и остается, что смотреть телесериалы о красивой любви. Опять же, можно тешить себя, что и в моей личной жизни столько же роскошных красавчиков, сколько в кино. – Нина вздохнула. – Нет, пожалуй, надо продать агентство и учредить английский монашеский орден. – Она оглядела комнату. – А ты сможешь заняться оформлением монастыря...

– Между прочим, – продолжала Нина, когда они с Джейд вдоволь нахохотались, – ты случайно не видела вчерашнюю «Пост»?

– Это там, где расписан мой бурный роман с Миком Джаггером? – почти с отвращением спросила Джейд. – А я всего лишь пришла на день рождения к Джерри Холл, и почему-то все решили, что я собираюсь соблазнять ее кавалера.

– Если ты действительно была столь решительно настроена, то, судя по фотографии в газете, выбрала лучший наряд, – сказала Нина. – Где ты откопала это еле видное на тебе платье-рубашку из золотого ламе?

– Новая любовь Стефана Рибу – молодой модельер. Он открыл недавно бутик в Милане, и я согласилась способствовать его дебюту – надела одно из его платьев на последний прием у Джерри Холл.

– Все вымыслы о том, с кем и как ты спишь, – результат твоего поведения, – сказала Нина. – Затворничество в собственной квартире наедине с Эми и Эдит, работа на съемках или занятия в университете – вот и вся твоя жизнь. Конечно, это порождает слухи, что ты, таинственно скрываясь от людей, проводишь время с каким-то богатым, именитым и женатым любовником. Ты неуловима.

Джейд встала, подошла к окну. Через мост на Ист-Ривер протянулся яркий рекламный знак «Пепси-Колы».

– Я не хочу, чтобы газеты знали об Эми.

– Понятно. Однако причина не только в этом, не так ли?

Джейд быстро обернулась, лицо ее дрогнуло.

– Да, это так, – жестко сказала она. – Я не хочу, чтобы о ее существовании узнал Рорк.

Отец Эми отказался от нее. Значит, ребенок мой.

– До сих пор удивляюсь, как это никто из твоих земляков еще не узнал тебя.

– Уж больно сильно я изменилась. Кроме того, никто в Гэллахер-сити не предположил бы, что Кэсси Макбрайд в результате будет появляться на обложках журнала «Вог».

Скрытность, которая стала теперь частью ее жизни, научила Джейд многому. Например, с дочкой она всегда выходила из дома только в парике – белокурая пышная шапка волос полностью меняла внешность. В самом начале своей карьеры Джейд поняла, что слава не дается даром, что она сказывается на частной жизни. К счастью, ее собственная медно-рыжая грива была своеобразной визитной карточкой знаменитой Джейд. Так что никто не предполагал, что молодая привлекательная женщина с дочкой – это именно Джейд.

– И все же, учитывая наклонности твоей матери...

– Моя мать, хоть и алкоголичка, но далеко не глупа. Я уже предупреждала ее, что если она будет излишне распространяться о моей жизни, то денежный ручеек иссякнет очень быстро. – Джейд говорила очень жестко. – Потом, как для большинства выпивох, моя мать видит себя центром вселенной. Она скорее умрет, чем признает, что ее дочь преуспела в жизни, тогда как сама она – нет.

Нина не успела ничего ответить, потому что в комнату ворвался маленький ураган.

– Тетя Нина! – Завопила вбежавшая Эми, которая размахивала листом бумаги. – Я тебе калтинку ласкласила.

В возбуждении ее детские пальчики не поспевали за мыслями, пальцевые знаки набегали один на другой. А уж теперь, когда она почувствовала силу речи, болтала вперемежку с сурдознаками она постоянно. Что показывало Джейд, насколько беспочвенны были ее первые страхи.

Какие-то звуки оставались еще невнятными, но очаровательное «лас, два, тли» в устах дочки было для Джейд самой сладкой музыкой.

Нина взяла рисунок, изображавший пронзительно-желтого слона в ярко-розовом костюме Санта Клауса, с голубым мешком, щедро забитым подарками. Небо над ним было изумрудно-зеленым, вечные льды севера – сочно-вишневыми.

– Красота, – Нина знаками выделила это слово.

– Он идет на Лождество!

– Я вижу. Спасибо тебе, – знаковой азбукой Нина дублировала сказанное. – Этот рисунок я повешу у себя на работе.

Нина, может, и не в совершенстве владела знаковой системой, но они с девочкой прекрасно понимали друг друга, так как главное Нина всегда умела выразить.

– Я буду иглать в тятле. В нафей фколе, – похвасталась Эми.

По предложению Джин Кинг, которая обратила внимание на артистичность девочки, на ее склонность к перевоплощениям, Джейд записала дочку в только что открывшуюся театральную студию для глухих детей.

– Я знаю, – сказала Нина, – твоя мама говорила, что ты будешь в новой пьесе деревцем.

– Больфым делевом. В лесу. У меня будет наляд. Из веток. Мифыс Кэмпбелл сделала дазе гнездыфко на ветке.

Эми подняла ручонки и начала раскачиваться, как дерево на ветру.

– Мне не терпится увидеть тебя в театре, – улыбнулась Нина.

– Эми, – похлопала ее по плечу мать, привлекая внимание девочки. Потом Джейд наклонилась к ней, чтобы та хорошо видела ее лицо. – Может, ты сядешь, еще порисуешь? Раскрасишь картинку для мамы?

Джейд давно научилась говорить короткими фразами, выделять ключевые слова, выбирала простые для губного чтения выражения, чтобы помочь восприятию девочкой речи.

– Ставную картинку, которую мама возьмет с собой в Грецию, – продолжала она.

– Холофо.

Эми была очаровательным ребенком, с копной темных кудряшек, которые почти полностью скрывали слуховые аппараты, с ярко-синими глазами, напоминающими Средиземное море. И такая она была славная, покладистая, ласковая, такая чуткая к окружающим!

– Я буду лисовать Глецыю.

– Вот это здорово! – улыбнулась ей Джейд.

Они с Ниной обменялись взглядами.

– Счастливая ты женщина, – тихо сказала Нина.

– Счастливая, – откликнулась Джейд, глядя на свою дочку, которая по-турецки уселась на ковре в гостиной и принялась старательно рисовать в альбомчике, зажав в пухлой ручке карандаш. Ее личико было закрыто волосами, но то, как она сосредоточилась на своем занятии, заставило сердце Джейд сжаться. Вот и Рорк всегда точно так же наклонял голову набок, когда задумывался над чем-то.