Испорченная женщина

Войдя в столовую, Массон бросает быстрый взгляд на Виржини. Нож он держит за спиной. На лице у него широкая приветливая улыбка.

– Итак, мадам Салерн, – произносит он, обращаясь к старухе, – кажется, это и есть тот самый нож для жаркого? – Он театральным жестом демонстрирует нож всем присутствующим. Взгляд его прикован к Виржини. Она наконец подняла голову от тарелки и поочередно обводит глазами жаркое, нож и самого Массона. Неожиданно девушка с глухим стуком падает на пол, сжимая в руках край скатерти из органди и увлекая за собой тарелки и бокалы, которые разбиваются о ее детское тельце на мелкие осколки.

Занавес наконец опустился, тяжелый и мрачный, оставив на сцене жалкую группку растерянных актеров, мучимых запоздалыми сожалениями и тайными угрызениями совести. Для Массона расследование завершено. Семья Салерн распалась на множество отдельных жизней, словно взлетающий к небу столб фейерверка, рассыпающийся на тысячи искр в ознаменование ежегодного праздника, который на протяжении двухсот с лишним лет прославляет кровавую победу Французской революции.

Эпилог

ИДЯ СКВРОЗЬ холодный туман раннего январского утра, Массон ускоряет шаг. У него назначена встреча в баре гостиницы «Лютеция». Он смотрит на часы. Времени еще достаточно. Выйдя из метро «Севр-Бабилон» и огибая угол улицы Севр, инспектор думает о Катрин Салерн. В его сознании регулярно всплывают образы, всегда одни и те же, словно кадры замедленной съемки. Все черно-белое – как жизнь Катрин, как этот холод, как зимние деревья…

Виржини отправили в тюрьму, а затем перевели в закрытое отделение психиатрической лечебницы в Вильжюифе. Здесь с ней больше ничего не случится. Это тюрьма для души в тюрьме для тела… Катрин навещает дочь каждый понедельник утром, и в это время Массон, как бы далеко оттуда он ни находился, отчетливо слышит звук открывающихся и закрывающихся дверей, которые, словно матрешки, следуют одна за другой… Он слышит усталые шаги Катрин по стерильно чистому полу, шорох ее плаща, когда она крепко прижимает к себе Виржини и беззвучно, чтобы не напугать ее, плачет…

В возрасте двенадцати лет девочка почти ежедневно подвергалась тяжелому сексуальному насилию. Но против Кристиана Салерна, ее дяди, не было выдвинуто обвинения: Виржини признали невменяемой. Профессор Лорен Ла-ривьер не дает никаких прогнозов относительно ее возможного выздоровления.

В ожидании возвращения дочери Катрин живет в квартире на улице Сен-Жан-Батист-де-ля-Саль. Одна. Каждую неделю она переводит немного денег на сберегательный счет Виржини. Когда малышка выйдет из больницы, она не будет ни в чем нуждаться.

Анриетта уехала к сестре в родную Бретань. В начале каждого месяца она относит на почту три посылки: для Катрин, Тома и Виржини. Для малышки она всегда добавляет какое-нибудь лакомство помимо обычных пирожков и домашнего варенья.

Тома живет со Стефаном. По понедельникам они ужинают у Катрин. Она рассказывает им о Виржини, и они слушают ее с большим участием.

О Салернах с улицы Токвиль известно мало. Массон знает только, что они продолжают жить так, как если бы ничего не случилось. Никакая буря не сможет разрушить ни их дом, ни их жизни. Они из тех, кто переживает все войны и катастрофы – потому что у них нет души, потому что любовь им неведома.

Оливье живет возле площади Одеон. Порой, когда на душе у него особенно тяжело, он по пути из института заходит на улицу Севр. Там, стоя у стены противоположного дома, он дожидается закрытия магазина и ровно в семь часов пересекает улицу и заходит внутрь. Катрин осторожно закрывает за ним дверь и задергивает шторы, отделяющие подсобное помещение. Там, на сером ковролине, Оливье нежно дарит ей разрозненные воспоминания о наслаждении, за которое ей пришлось заплатить своей жизнью, своими мечтами и своей кровью и которое навсегда превратило ее в испорченную женщину.