Лучшие друзья (СИ)

Но только блондинка хотела претворить свои желания в жизнь, как вдруг она застыла с открытым ртом, когда увидела, что Генрих просто беспощадно оторвал стебель от бутона. Несмотря на то, что шутка была плоской, цветок-то был красивым, и Роза совершенно не понимала, зачем было так с ним обходиться, однако в следующую секунду её удивление сменилось смущением.

Потянувшись к голове сестры, Шварц аккуратно подсунул короткий стебелёк цветка под тонкий чёрный ободок девушки и закрепил его маленькой невидимкой, чтобы тот не упал.

– Ну вот... так хоть образ закончен, – сказал с доброй улыбкой Генрих, разворачивая сестру к зеркалам, которые тянулись вдоль стены. И в этот раз Розе даже не нашлось, что сказать, ведь он был абсолютно прав. С этой розой, с левой стороны ободка, её образ и правда стал намного продуманней и гармоничней.

– Так, начинаем! – заставил голос Шульца – директора театра – немного дёрнуться от неожиданности девушку, которая была немного шокирована не безразличием брата. – Все на сцену!

– О, всё, я пошёл, – попятившись от немного пришибленной сестры, понял Генрих, что ему ещё надо успеть занять своё место. – Удачи! – уже в дороге пожелал он девушке, которая с его уходом улыбнулась с застывшими в глаза слезами и тихонько ответила:

– Спасибо... Генрих.

Каждый день, каждый час их прожитой совместной жизни она знала, что её брат слишком скрытный и стойкий, однако сейчас Роза впервые увидела и самое главное – почувствовала то, какой он заботливый и добрый, такой... как мама.

Негромкий гул суетившихся и садившихся на свои места людей был слышан снизу под ложей Генриха, который успел как раз под последнюю секунду. Свет в театре начал плавно потухать, а вместе с ним смолкали и голоса людей, которые теперь устремили своё внимание на сцену, куда упал один лишь широкий луч прожектора, осветивший целый оркестр, состоящий из различных инструментов, но ведущим из них была скрипка.

Роза, как главная скрипка, на которую и будет ориентироваться весь концерт, стояла с левой стороны на небольшом постаменте, который был прекрасно виден с правой ложи, где сидел Шварц.

Он испытывал сейчас странные чувства, которые стояли комом у него в области сердца: с одной стороны – волнение, можно было подумать, что он сам выступал, а с другой – гордость за то, что его сестра оказалась сильнее его и не закрылась от мира, который она теперь была готова удивить своим умением.

Своеобразный стук дирижёра своей палочкой призвал всех (не только зрителей, но и самих музыкантов) к готовности, после чего он сделал первый взмах, и началось представление.

(Музыка: Soner Akalın|Muhteşem Yüzyıl. Volume Two – Mournful (Yaslı))

Сразу же, с первых секунд музыки в партию влилась одна единственная, главенствующая скрипка, которая находилась в руках Розы. Музыка под её смычком превращалась в нечто прекрасно лиричное, но и в то же время очень напряжённое. Именно поэтому первые тридцать секунд Генрих так и оставался сидеть с тяжестью на душе и колотящимся о рёбра сердцем. Он невольно задумался, а что бы его сестра сделала в такой момент, и на ум пришло лишь одно.

Парень сжал кулачки, чтобы держать их за успех сестры, зная, что она поступила бы точно также, ну возможно ещё бы и прокричала что-то с балкона, но на такое Генрих точно не решится.

А напряжение музыки всё не сходило, заставляя этот тяжёлый груз зависнуть в области сердце. Но вдруг...

В партию плавно влилась арфа и нежные звуки клавиш рояля, которые с лёгкостью заставили всё волнение раствориться в самой музыки гармонии, которая стала похожей на колыбельную. Теперь не только тело сидящего в ложе парня, но и всех зрителей стало расслабляться и наполняться каким-то спокойствием, будто унося их в иной мир мечтаний.

Эта мелодичность ласкала слух, и под неё хотелось лишь одного: прикрыть глаза и просто подумать о чём-нибудь хорошем – о том, что не обременяется тяготами жизни, в которой все пытаются выжить.

Прикрыв томно глаза, Генрих на какие-то секунды потерялся между выбором: кому отдать своё внимание – счастливым мечтам или же немного утихающей в музыке сестре. Однако, это снова произошло.

Резкая и очень громкая игра скрипки снова взяла вверх, буквально разрезав воздух своим звуком, от которого все вздрогнули и покрылись мурашками. Не стоит надолго теряться в иллюзиях, какие бы они прекрасные не были – именно этот смысл был заложен в такой до боли резкой волне музыки, которую начала с удвоенной силой звука исполнять Роза, снова приковавшая к себе и своей скрипке внимание.

Очнувшись от сладкого забвения, Генрих снова посмотрел на музицирующую сестру с небольшой улыбкой, однако едва его взгляд коснулся её лица, то что-то внутри него медленно рухнуло. На его лице появилась печаль и жалость из-за того, что он видел, а в груди неприятно закололи воспоминания.

Роза не открывала глаз, она играла так, что зрителям казалось, что в ней сейчас умело сплетаются мастерство и полная самоотдача, однако лишь Генрих понимал, что значит это мучительное выражение лица и эта музыка, которая была олицетворением её души.

Сейчас блондинка незримо плакала вместе со своей скрипкой, а слёзы те были от печали, что в её жизни нет очень важного и всегда любимого человека – матери. Она была для неё всем – матерью, подругой и своего рода личным психологом. У неё были с ней такие отношения, каких никогда не было с отцом, потому что её мать знала каждую её тайну. И связь их была настолько сильной, что иногда они говорили одновременно одно и то же, после чего смеялись и сами удивлялись тому, как это у них получается.

Но всё же музыка вступила снова в свою тихую и успокаивающую фазу, словно говоря, что в жизни бывают такие моменты безмятежности и любви, когда весь мир кажется всего лишь незначимой частицей космоса.

И вот последние звуки скрипки стихли, уступая конец нежным клавишным нотам, олицетворяя то, как и у души девушки просто кончились слова, чтобы договорить на языке музыки свои мысли.

На несколько секунд Генрих закрыл свои ясные, но сейчас немного угнетённые глаза, после чего, услышав взрыв аплодисментов, встал со своего места и зарукоплескал вместе с общественностью, которая полностью отображала его другие чувства – восторг от выступления.

Он видел, как Роза одновременно и краснела от смущения, и не могла поверить в то, что она сыграла всё идеально, а также то, что она безгранично счастлива, и это счастье блондинка была готова разделить только с братом, на которого метнулся ввысь взгляд лучезарных и искрящихся от слёз глаз.

Гордость – вот, что она увидела в глазах Генриха, и больше ей не нужно было никаких слов похвалы, потому что самая лучшая награда – это любовь.

Но тут... Всё изменилось. День стал ночью, радость – испугом, а любовь сыграла свою последнюю песню.

В зале внезапно раздались выстрелы, которые люди встретили дикими визгами страха, а директор театра, который ещё секунду назад улыбался и кланялся на сцене, упал замертво, получив в сердце несколько пуль подряд.

Всё происходило, как в кошмарном сне, который как будто специально стал растягиваться в мучительных пытках. Генрих видел с балкона, что стреляли какие-то люди в масках, ворвавшиеся в зрительный зал, и он уже был готов кинуться вниз по лестнице, чтобы быстро увести сестру, но именно её крик такой пронзительный и отчаянный заставил его остановить и увидеть то, чего он никогда в жизни не забудет.

– Не трогайте его! – со слезами на глазах закричала Роза, раскинув руки и преградив путь шайке бандитов, которые уже хотели то ли добить бедного директора, то ли обыскать его. Но в следующую секунду миру явилась самая настоящая жестокость, корысть и злость людей, которые без раздумий выпустили в бедную девушку пулю смерти, попавшая ей в живот.

Говорят, что умирать не больно. Однако это зависит от того, какой будет твоя смерть. Иногда боль может быть физической, парализующей всё тело, как в случае со светловолосой девушкой, которая упала сначала на колени с остановившимся на одной точке взглядом, а иногда... Смерть бывает душевная, которая будет терзать человека всё его существование в этом проклятом им же самим мире.