Вкус греха. Долгое прощание

— Проходи, расскажу, — ответила Вера и почувствовала, как отлегло от сердца. У нее есть Лелька и есть сын.

Вера рассказала все. До последней капли — иначе зачем говорить? Леля выслушала молча, подняла на нее виноватые глаза и сказала.

— Ведь я знала про их второго сына. Но не придала значения, когда… Мне Кира моя доложила… Она мне позванивает изредка…

Вере нечего было ответить: все так.

А Леля подумала, что Вера обиделась на нее за сокрытие…

— Кирка мне позвонила, давно еще… Ремонт посмотреть, — стала объясняться она, — я пошла. Ты как раз квартирой занималась… Она мне и брякнула, что, мал, Нэльку он не любит, однако второго дитя ей заделал. Подумала, сказать тебе?.. И решила — не надо. И вообще, Вера, что тебе до его сына? Конечно, он спит со своей женой! Ты что, думала иначе? Смешно. Если бы ты могла относиться к нему легко! Если так… то надо забыть о его существовании и постараться выйти замуж. Пусть не по страстной любви, но по хорошему доброму отношению. Этим мы с тобой и должны заниматься, поняла?

Вера невнимательно слушала Лелины сумбурные речи, но суть уловила и приняла ее: Митю забыть. Найти приличного человека для себя и для Митечки, главное — для Митечки! И жить нормальной жизнью.

— Давай пить чай, — сказала Вера, — люблю я тебя, Леля, вот только ты-то за что меня любишь?

Леля ответила правду:

— За Митю и Митеньку.

Вера на следующий день ждала и боялась Митиного звонка. Не дождалась и вдруг… — не расстроилась. Обрадовалась, как ни странно. Если бы он позвонил, она бы не знала, что ему говорить.

Леля несколько утишила ее злобу, но злоба, уйдя, оставила своего заместите́ля — равнодушие. Не полное еще, однако крепко завязавшееся.

Митя привел ее на вершину любви и сам же оттуда столкнул. Как она просила его, чтобы он не упал с пьедестала, и он гордо и уверенно ответил: только если застрелюсь. Вот и упал, и не застрелился. Ах, Митя, Митя!..

Но облегчение пришло, и она даже просветлела лицом и стала почти веселой.

А Леля поняла, что осталась в одиночестве. Вериной неколебимой любви к Мите больше нет. А она, Лелька-дурочка, никогда его не разлюбит. У нее, кроме Мити, никого не было и не будет…

Риточка из аэропорта ехала одна. Анатолий еще в Танжере сказал ей, чтобы она в Москве на его помощь не рассчитывала. У них чисто деловое соглашение, и он не собирается с ней проживать. Вещи у них были раздельно и деньги — тоже. Хорошо, что Риточка, благодаря своему французскому, смогла подрабатывать в этом Алжире…

Жара несусветная, люди — далекие, как с другой планеты, и коллективчик советской миссии тот еще! Со своей зарплаты и смогла что-то приобрести. Анатолий давал только на еду.

И каждый раз требовал отчета. Но она как-то сумела выкручиваться и немного, но выгребала из этих «питательных»…

Маман с Анькой ждали, но их вдвоем. С Анатолием. Рита не могла же оттуда по телефону сообщать, как и что. Поэтому, когда Раиса спросила: «А Толик где?» — Рита разразилась.

Она вопила, что мать все здесь видела и знает, так какого рожна ей нужен «Толик»?

Анька стала совсем большая, длинненькая девчонка со взрослыми глазами.

Она рассматривала мать, чемоданы, смотрела на бабку, которая в ответ маме ничего не орала, как она умела, а стояла тихенькая и уговаривала: «Ну, ладно, ладно, Рит… Ну, спросила, делов-то!»

И обратилась к Анечке: «Мамку-то свою помнишь? Не забыла?» Анечка маму не забыла, не забыла и папу, но его не было…

Раиса убежала на кухню что-то там разогревать и доделывать, Анечка сидела тихо на стуле, а Рита распаковывала за три года как-никак…

И знала точно, что в загранке последний раз. Поэтому Анечке привезла из игрушек только куколку Барби — самой понравилась! Да еще дешевых фигурных конфет купила пакет, по дешевке.

Все это она отдала Анечке.

Та как-то хило обрадовалась и сказала, что такая кукла у нее есть. И еще много разных игрушек. И притащила большого лохматого щенка и велюровую бархатистую огромную обезьяну…

Рита обрадовалась и решила, что появлялся Митька…

Она спросила у дочери:

— Кто это тебе подарил?

И Анечка ответила:

— Бабушка, — как обучала ее Раиса.

— Какая бабушка? Рая? — удивилась Риточка.

— Нет, — помотала головкой Анечка, — баба Леля…

— Это еще что за «баба Леля»? — изумилась Рита. — Откуда?

— Она приезжает к нам в го-ости, — тянула Анечка, — и мне конфеты и игрушки приво-ози-ит…

«…Что еще за новости у них? — подумала Риточка. — Кто сюда шляется? Мать Анатолия не была ни разу, да и звали ее Галина Ивановна, и больная она вдрызг — ходить не может!.. Что-то заливает Анька…»

Нельзя сказать, что Рита дочь не любила. Насколько могла — любила. И рикошетом в дочь отлетала обида и злость на Митьку и на Анатолия — на мужиков. А уж на ласковость Рита не была способна вообще.

На Анечку посмотрела сейчас внимательно и поразилась, до чего же хороша! Заграничный ребенок из рекламы! Длинные волосы, густющие, волнами до плеч, темно-золотые… Глаза светло-серые, бровки как выписанные, капризный рот и твердый подбородок!..

Митька! Только в ребячьем девчачьем облике! Надо же, как получилось!

У Риты зароились мысли. Анатолия она не вернет, это ясно, а Митю? Надо крепко подумать. В тот раз Анька была еще совсем крошка… Но что за баба Леля?..

Рита крикнула матери в кухню:

— Мам, иди сюда! Что ты там торчишь?

Раиса появилась с тарелками: холодец, салат, капуста квашеная… Запыхалась и предупредила:

— Это еще не все, знаешь, сколько я наготовила!

— Ладно с готовкой, — сказала Рита, — ты мне лучше скажи, что это за «баба Леля»?

Раиса, как вошла — поняла, о чем дочь будет спрашивать, — увидела обезьяну в руках Анечки…

— Вот я сейчас все занесу, поставлю, выпьем рюмочку за приезд и расскажу. Такое с маху нельзя.

Рита достала из чемодана отрез на платье, яркий шелковый, платок, тоже яркий, с модным люрексом и тапочки, мягкие пушистые! Хоть на улицу выходи! — и положила перед матерью.

Та заохала от восторга, а сама подумала: не очень-то Ритка расщедрилась. Отрез! На кой ляд ей этот отрез? Она шить понесет? Платить надо!.. Ну, платок… Тапочки… Могла бы и кофту, и пальто, у Раисы пальто совсем худое стало… Ладно, и на том спасибо.

Рита заметила, что мать недовольна подарками, и сказала: — Мам, я тебе еще привезла, не помню, где лежит… Достану, не беспокойся…

— А чего мне беспокоиться? — чего-то совсем разобиделась Раиса. — Мне беспокоиться некогда. Мне надо ребенка кормить и ростить. Вот и все мое беспокойство. Ты удовольствие получала да раз побеспокоилась, — родила, а я уже двадцать по двадцать беспокоюсь…

— Что, считаться начнем? — спросила Рита с вызовом. — Давай посчитаемся! Я тебе ох какой счетец предъявлю! Только начну!

— Да, ладно, ладно, чего ты? Сказать ничего нельзя — сразу на дыбки! Чего ты? — пошла на попятный Раиса, вспомнив, что дочь всего как час или два дома, и вообще, не надо с ней ссориться! — жить-то вместе будут… А добра она навезла, я-те дам! И хорошо! Будет что продать, ежели занадобится…

Раиса сказала:

— Давай, дочь, со свиданьицем!

Они выпили. Раиса сладенько обратилась к внучке:

— Анечка, пойди поиграй в комнатку. Ты ведь покушала? Хочешь, возьми пирожок с повидлом… Мы тут с мамою твоей побеседуем…

Аня взяла послушно пирожок, забрала пакет конфет и ушла.

А Раиса рассказала Рите про «бабу Лелю». Она от Митьки, — его, говорит, тетя… Может, мать?

Рита очень внимательно выслушала эту странную историю и не могла в ней разобраться. Что это не мать Митьки — точно, точнее некуда! Он не москвич, мать у него где-то на юге, то ли в Одессе, то ли в Севастополе, или Ялте?.. Рита не помнила. Мать, конечно, могла приехать… Но тогда, когда ее сын в Америке?..

Нет, это не Митина мать.