Прошло и это

училось? – кричит она. – Что? Кого ты искал целый час и где?

– Я только что видел Фриду. И какая-то старуха кричала про гепариновую мазь.

Она берет у него из рук хлеб.

– Ложись! Успокойся! – Он стал часто плакать, ее единственный. Одни говорят, что так выходит горе, другие – что так уходит жизнь. Успеть бы им вместе. Ей больше ничего не надо – только успеть. Для этого у нее и приготовлены две горошины.

Старик плачет, повернувшись к стенке. Боже, как они радовались: мама, папа, Анна, Фрида, когда он на третьем курсе университета, сам не ведая как, можно сказать машинально, вывел формулу, на которой обламывались головы не ему чета.

Какой начался шум! И как он совпал с шумом в небе над Европой. А Эмс накануне списался с одним приятелем, тоже «тронутым» этой формулой. Ну и что? Письмо, как птичку, подстрелили, а за ним пришли и увели, не дав времени почистить зубы и застегнуть ширинку. Потом его били, но решили, что расстрелять будет правильнее. И уже привели расстрельную команду, он повернулся посмотреть, сколько их, и сильная рука свернула ему шею. Смерть была бы лучше. Потом был свисток, и другая сильная рука выволокла его, но он успел услышать, как убивали других. Его отправили в Москву, в закрытую лабораторию, где редкостное открытие каким-то образом способствовало созданию сверхмощного оружия. Он был слаб и бессилен. Он кашлял, из него текла тягучая слюна. И «эту сволочь» (так он слышал) надо было вылечить во что бы то ни стало. Его вылечили, и формула сделала свое дело. Он получил высылку на закрытую базу на севере, где у него и началась астма. Он был трудный зэк, за ним нужен был особый глаз. Он рисовал какие-то странные формулы на деревьях, их тут же фотографировали, а на следующий день он находил на месте деревьев пеньки. Он три раза хотел покончить с собой, но его берегли как зеницу ока. Однажды, выходя из столовой, он увидел необычайное сплетение сосулек. Он кинулся к ним и упал. На помощь приковыляла странная женщина, которая сидела за то, что не дала сжечь барак с немецкими детьми – война близилась к концу, и армия уже шла по Германии. Спустили на нее лютого пса, и тот вцепился ей в ногу. И скорее времени, чем сил, не хватило собаке отгрызть ногу совсем, но калекой женщина осталась. Это она оттащила его от сосулек, которые так красиво висели на уголке крыши, а потом вздрогнули и посыпались вниз.

Он всю жизнь думал об их сплетении, невиданном и прекрасном, невозможном для человеческих немощных рук. Это Бог водой и морозом мог творить такие чудеса.

В день смерти Сталина он выскочил из промороженной избушки почти голый и хотел что-то крикнуть небу, но все в нем тут же заледенело. И опять кривоножка притащила его в больницу и с боем отвоевала себе койку за занавеской. И, боясь за него, держала его костлявые негнущиеся пальцы, хотя сама не могла встать, потому что нога распухла, а потом стала течь сукровицей. И тогда она намечтала эту одну на двоих смерть, и старый каторжник-врач дал ей две горошинки. Она ему не жена, не