От любви не убежишь

– Ты устроился на эту чертову работу ради меня? – вспыхнула Тесс, и в ее глазах сверкнул гнев. – Ты устроился туда ради нас, ради семьи. Точно так же, как я бьюсь за это проклятое партнерство ради нас. – Она встала и схватила портфель. – Поэтому мне приходится работать вечером в пятницу, – она показала на тарелки на столе. – Почему бы тебе не сложить все это в посудомоечную машину? – И, взглянув на выпачканную краской фарфоровую тарелку, добавила: – Ты мог бы положить туда же эту тарелку, они стоили десять долларов каждая.

Она побежала наверх в спальню, надеясь, что он пойдет за ней. Но он не пошел. Она вытащила из портфеля все листы с цифрами и фактами для своего доклада и стала думать, где бы их разместить. Почему бы и не на кровати, ничего другого на ней не происходит в последнее время.

– Надеюсь, вы еще не подыскиваете себе другую работу? – Стивен поднял голову от маленьких объявлений в «Ивнинг Стандарт», Джозефина стояла в дверях.

Он засмеялся:

– По правде сказать, я ищу студию. У Тесс переполнилась чаша терпения из-за того, что мои кисти, краски, холсты заполнили весь дом. Скоро детям негде будет находиться, – внезапно признался он. – Не знаю, то ли из-за вещей, о которые она спотыкается все время, то ли сам факт моих занятий живописью раздражает ее. Джозефина присела на ручку кресла, внимательно поглядела на Стивена.

– Иногда людям, которые не занимаются живописью, бывает трудно понять, почему вы так увлечены ею.

Стивен кивнул в благодарность, что Джозефина, по крайней мере, понимает его.

– Раньше я считал своего отца просто эгоистичным мерзавцем. Теперь понимаю, что им владела страсть, чуть ли не одержимость.

– И ваша мать понимала это, а Тесс не может понять?

– Тесс совсем не похожа на мою мать. Она бы не стала мириться с тем, с чем пришлось мириться моей матери ради искусства.

– Даже с несколькими холстами, разбросанными по дому? – Стивен собрался уже было защитить Тесс, но Джозефина продолжила: – Послушайте, мое предложение все еще остается в силе, насчет студии здесь. Художник, который занимается в ней, сейчас в Тоскане. Грех не воспользоваться такой возможностью.

Стивен колебался, думая о тихой мастерской с великолепным освещением, потом взял себя в руки.

– Вы очень добры. Но ведь если я буду работать и заниматься живописью здесь, то я совсем перестану появляться дома.

Джозефина улыбнулась:

– Слушайте, почему бы вам не привезти Тесс сюда, пусть она сама посмотрит. Знаете что, а привезите сюда всю семью на ланч в воскресенье? – Стивен заглянул в ежедневник, не запланировали ли они чего-нибудь на воскресенье? Ничего особенного. – Надеюсь, ей понравится студия.

– Ну, мам! Нам что, придется ехать в этот Винчестер только ради ланча? Там, скорее всего, не будет никого нашего возраста, – стонала Элли.

– Может быть, тебе подарят образцы духов «Ричмонд и Квинн»?

– У них цветочный запах, как у освежителя воздуха. Я терпеть их не могу. – Элли подозревала, что их создателей она тоже не полюбит.

– Быстро в ванну, ты, упрямый подросток! – скомандовала Тесс. – И не смей брать с собой сегодняшние газеты.

К удивлению Тесс, Элли была готова вовремя, зато Люк требовал майку, которая все еще лежала в стиралке, так что Тесс пришлось извлекать ее оттуда и гладить, а сам Люк тем временем разыскивал потерянную кроссовку.

Они, как обычно, вышли на полчаса позже, и дело кончилось тем, что Тесс подгоняла Стивена, чтобы ехал быстрее. От поездки у всех испортилось настроение.

Пока они ожидали на ступеньках готической фантазии, а Люк раскачивал колокольчик на дверях, Тесс думала: «Как все-таки странно знакомиться с человеком, лицо которого хорошо тебе знакомо». Ей приходилось бессчетное число раз видеть в газетах фото Джозефины с высокими скулами, короткой стрижкой. Что оказалось неожиданностью, когда Джозефина открыла дверь, так это ее высокий рост. Тесс, обычно считавшая себя человеком вполне нормального роста, почувствовала себя маленькой.

– Ты, должно быть, Люк, – сказала Джозефина, приглашая его знаком войти. – А ты – Элли. Стивен рассказывал мне, что ты рисуешь. Ты хочешь поступить в художественный колледж, правда?

Элли кивнула, пораженная красотой отделки резиденции.

– Какой фантастический дом!

– Тесс, так приятно наконец познакомиться с вами! – Это прозвучало так, словно Тесс была ее давней доброй приятельницей, которая по какому-то недоразумению избегала встречи с ней.

Тесс переступила через порог и постаралась не удивляться. Больше всего ее впечатлила не красота и размеры дома, наполненного старинными вещами, но тишина и порядок. Она старалась не думать о хаосе, царящем у них дома, о велосипедах и роликах в прихожей, о полотенцах, висящих на батареях, о грудах тарелок на посудомоечной машине, потому что никто не потрудился сложить их внутрь Она сразу же заметила, что в доме Джозефины не было вещей– того, что не поддается никакой классификации и что валяется месяцами на кофейном столике или на книжных полках.

– Ну что ж, – объявила Джозефина, – самое время перекусить.

Тесс улыбнулась и поняла, что это было: тонкий намек на то, что они опоздали на четверть часа.

Столовая была просто сказочной. Желтая и голубая, как на полотнах Моне. На сервировочном столике лежала холодная лососина, украшенная тонкими ломтиками огурцов, в окружении множества изысканных салатов.

Джозефина повернулась к Тесс:

– Надеюсь, вы не против, – только холодные закуски? Я не люблю, когда прислуга остается в доме на выходные.

Тесс предостерегающе посмотрела на Люка, чтобы он не вздумал спрашивать, нет ли чего-нибудь осыпанного хлебными крошками. Но, как ни странно, он преспокойно ел маленький кусочек лососины, закусывая гигантским куском голландского сыра. На десерт он проглотил тарталетку с яблоком и грушей и кусок пирога с земляникой.

Во время ланча, к великому изумлению Тесс, даже Элли, обычно стесняющаяся незнакомых людей, оживленно болтала с Джозефиной.

– Итак, – предложила Джозефина после того, как все было съедено до последнего кусочка, – пошли смотреть студию?

– Какая чудесная комната, – сказала Элли, едва переступила порог студии. – Должно быть, здорово работать здесь. Ты знаешь, мама, Джозефина хотела в молодости стать художником. Она училась живописи у того же учителя, у которого учился папа.

Тесс, которая уже слышала о многогранной натуре Джозефины, вежливо улыбнулась. Та повернулась к ней:

– Итак, Тесс, вы разделяете страсть Стивена к живописи? Какие ваши любимые художники?

В голове Тесс было пусто. Она не смогла вспомнить даже Ван Гога или Сезанна, не говоря уж об афинских репродукциях.

– Господи, не спрашивайте маму, она не сможет отличить Матисса от Пикассо, правда, ма? – Эли любовно подхватила мать под руку. – Хотя, может, ты уже прочла ту книгу, которую купила недавно?

Джозефина улыбнулась:

– Что это за книга? Роберт Хьюджис?

Тесс вспыхнула.

– О, – пробормотала она (убить мало эту Элли!), – я не помню точно название.

– Я помню, – пришла на помощь Элли, – это что-то вроде самоучителя «Как понимать живопись». У тебя плохая память, мам. Должно быть, твой мозг разрушен алкоголем.

– Как чудесно, – улыбнулась Джозефина, – вы явно принимаете все это близко к сердцу.

От Стивена ускользнули покровительственные нотки, но не от Элли. Она бросила удивленный взгляд на Джозефину.

– Тесси, – Стивен обнял ее, он был искренне тронут, – я и не знал, какая ты милая.

– Замечательно! – резко сказала Джозефина. – Мы все пришли к согласию, не так ли? Отныне Стивен может пользоваться студией.

Джозефина стояла на ступеньках и махала рукой, пока они все забирались в машину.

Несмотря на их старую машину и вполне банальное зрелище, какое они являли собой – отец, мать и двое детей, – Джозефина почувствовала что-то вроде зависти. Она всегда боялась обыденности. Дети представлялись ей обузой, пожирающей энергию. По правде говоря, они всегда немного раздражали ее. С теми, которых она знала, нельзя было поговорить об искусстве и культуре, как с Элли. Вот с кем действительно было приятно. Взяв себя в руки, она махнула им последний раз на прощанье и пошла к дому.