Мужчины из женских романов

Света опрометчиво решила выяснить, насколько похоже авторы завязали хотя бы главные узлы. Все три свели мужчину и женщину в январе. Те были неимоверно счастливы весной и ранним летом. Поздним же начали ссориться и к концу осени расстались. Попробуй разберись, кто действительно выдержал такой график. Алексеева, Аранская, Славина? А кто из них перенес реальную будничную встречу в дивные, исполненные надежды на чудо сутки «с первого по тринадцатое». Или спрессовал в одиннадцать месяцев несколько лет жизни. Ничего удивительного в городских январских знакомствах нет – выходных много, денег после праздников мало, на улице стужа, вот все и набиваются в общественные места. И в осенних прощаниях тоже – депрессии обостряются от недостатка света, от мокроты и холода, подлаживаться даже под возлюбленных сил не хватает. Девушка сама познакомилась с Димой именно в такие дни. «Сколько же нам с ним еще осталось? Всего лишь до ноября? – тоскливо подумалось вдруг. И сразу: – Возьми себя в руки, ты профессионал и не должна тащить чужой мир в свою жизнь». Помогло. Но недовольство собой – с третьей попытки заметила совпадение – еще долго точило изнутри. И заставляло против воли сопоставлять и сопоставлять тексты.

Через несколько дней остервенелых сравнений младший редактор поняла, что ее авторы наряжают, кто во что горазд, кукольного мальчика. Просто Кен для Барби – то во фраке, то в шортах, то загорелый, то белокожий, но выражение лица стандартно отштамповано с улыбкой. Елизавета только и думала, будет ли он таким же милым, заботливым и веселым после близости. Жанне не терпелось, испытав удовольствие в постели, сразу заговорить с ним о душе и космосе. А Кларисса ярилась заранее на тот досадный случай, если они не подойдут друг другу по интимному темпераменту. Герои же ничего не предпринимали. И получалось, что три совершенно разные женщины сами затащили парней в койки. Ерунда какая-то. «Эгоистки чертовы, – ругалась Света. – Только о себе и могут связно рассказывать. Нет, ну один мужчина, уникум, который не торопит женщину, смотрит, как она сама дозревает, допустим. Но не три же. Их в мире-то столько нет, тем более не достигших тридцати, привлекательных и без комплексов».

Следующее открытие потрясло девушку по-настоящему. И робкая домохозяйка, и мощная интеллектуалка, и веселая шлюха, не будь дуры, обожали меха. Ладно Кларисса, героиня которой неплохо сама себя обеспечивала и пыталась выхватить из цепких рук хладеющих чувствами мужиков что-нибудь дорогое. Но Жанна с интеллектом, казалось заменявшим еду, питье, одежду, а иногда и секс, рвалась туда же, к шику. А на простушку Елизавету с ее манией драить полы в линялом раздельном купальнике Света даже обиделась. Этой-то зачем прикид из шкур? Пуховиком обойдется. Ей выстирать его в конце сезона – раз плюнуть, на химчистку тратиться не надо.

Девушка искренно не понимала, как можно горожанке двадцать первого века в средней полосе носить шубу. Она тосковала по Москве своего детства. Тогда люди, которые жили и работали возле станций метро и пользовались только им, не тратились даже на зимнее пальто. Бегали кто в демисезонном, кто вообще в плаще на толстый свитер. А на сэкономленные деньги покупали книги и билеты в театры втридорога с рук. Однажды Света предалась этим очаровательным воспоминаниям во весь голос, и мама удивилась:

– Ты что-то путаешь. Это я рассказывала тебе о паре своих друзей юности. Творческие личности, непризнанные гении, богема. Действительно, в светлых плащах из хлопка щеголяли летом и зимой. Мы ими восхищались. И проклинали себя за то, что не хватает духу на такое. Но, знаешь, сейчас я думаю, что на теплую одежду у них попросту денег не было. Что они сильно мерзли и часто простужались. Косвенные доказательства – обосновались в Калифорнии, как только, так сразу. А те люди, которых ты могла видеть ребенком неразумным в девяностых, просто обнищали без работы и зарплаты. Не совпал нежный звук с грубой картинкой, бывает. Типичные ложные воспоминания.

Света была в том возрасте, когда привязка любой ее неповторимой реакции к какому-либо типу оскорбляла. Она тогда долго решала, то ли мама думает только об отчиме и сестре, а с ней забывает даже о педагогике. То ли, наоборот, осознанно занижает ее самооценку, чтобы предотвратить махровое цветение гордыни. В итоге сочинила, будто она назвала ложные воспоминания типичными, чтобы дочка не испугалась своей психической ненормальности. Но и при таких способностях всему находить утешительные объяснения Света не могла взять в толк, на кой ее разным авторам стандартные атрибуты богатства. Обязаловка поколения, что ли?

Героине Елизаветы Алексеевой роскошный подарок сделал герой. Чуть оклемался после молодецких любовных утех и, еще задыхаясь, еще хрипя, произнес: «Закрой глаза, радость моя, ангел мой, счастье мое неземное». Она послушалась. Тут ее разгоряченного обнаженного тела коснулось нечто легкое, гладкое и прохладное. Она не выдержала и распахнула глаза: о-о-о, на ней чуть колыхалась норковая шубка… «Ну дебилизм же», – кипела младший редактор, хотя во время первого чтения эта сцена ее не напрягла.

Жанна Аранская старалась изобразить отстраненность от грубого мира, где роскошь банально приобретают за деньги. Та, кому она сама явилась прототипом, однажды летом вдруг ни с того ни с сего распахнула шкаф. Зарылась лицом в качественный соболий паланкин. И поняла, что такое истинное наслаждение. Паланкин достался ей по наследству от умершей в Америке двоюродной тетки. Та могла бы и доллары завещать, но принципиально не стала осквернять русскую душу племянницы алчно захватанными людьми бумажками. Ей шли только чистые меха. Дело в том, что героиня и ее тетка принадлежали к чешскому королевскому роду. Подтверждено документально. Родственница была американкой во втором поколении, любила животных и восхищалась безобразницами, которые портят шубы звездам несмываемой краской. Но как-то случайно забрела в меховой отдел, увидела этот паланкин, и что-то в ее гринписовском нутре дрогнуло. Соболя! Чешский королевский двор! Нет, она так и не осознала этого бурления древней элитной крови, этого трепета генов. Просто, как во сне, купила вещь, не слишком подходящую бизнес-леди, а дома устыдилась и завещала русской племяннице… Нести такое умной Жанне было простительно только в бреду. Какая средневековая заграница? Булгаковская Маргарита с каплей элитной крови навеяла? Или «Собачье сердце» в душу запало? «Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом»? Какие собольи паланкины в нищем королевстве? Какое бурление элитной крови в рожденном и воспитанном в Америке человеке? Там совсем другое бурлит. Да тетка, обнаружив себя с тем, что содрали с убитого зверя, в руках, сама вызвала бы психиатра, сама требовала бы бессрочной госпитализации. И вся эта страна в том, что доктор пошел бы ей навстречу. А уж героине получать истинное наслаждение лицом в мехах при юном красивом живом любовнике как-то… В общем, извращение это.

Кларисса, вероятно, срослась с маской юродивой. Ее героиня все сильнее унижалась перед любовниками из непомерной гордости. И когда заподозрила в желании расстаться последнего лапочку героя, начала думать не о спасении любви. Что попросить у него? Кольцо с бриллиантом? С сапфиром? Да, нечто из ювелирки. Только не шубу. Длинная, до земли, норка была сувениром от его предшественника. Она ей не шла нисколечко. Две другие от предшественников предшественника были короче (тогда она еще не умела добиваться всего), но сидели гораздо лучше. Значит, те двое ее любили, а третий нет. Не носить же его подачку. Роскошная женщина сложила шубу в пакет и выбросила в мусорный контейнер на улице. Пусть в ней рассекает по Москве старая пьяная бомжиха. Пусть этот подонок увидит ее из окна своего джипа. О, как сладка месть независимой женщины…

– Зажралась, бл…! – громко воскликнула Света, слишком четко произнеся слово, которое недавно тщательно вымарала в блокноте.

Нинель Николаевна в изумлении оторвалась от компьютера и вопросительно уставилась на нарушительницу библиотечной тишины маленькой редакторской.