Мужчины из женских романов

В комнате повисло было недоуменное молчание, дескать, зачем уж так откровенничать, мы все теперь чужие. И вдруг прорвало еще одну:

– Ладно, раз выпили, раз начали, я тоже поучаствую. Ко мне отчим вязался серьезно. Я все рассказала маме. Она немедленно выставила его за дверь. Год прокуковала одна, второй. А на третий заявила, что я все выдумала. Оклеветала доброго человека – мстила ей за развод с отцом. До сих пор не могу переубедить.

– А меня родной дядя совращал, когда я на каникулы в Тверь приезжала, – не выдержала третья. – Тоже тетке пожаловалась. Стыдно было, но думала, что надо предупредить, объяснить, за кем замужем. Она на меня: «Проститутка, шалава, вертишь жирным задом перед мужиком!» А мне было девять лет. Да, толстушка, вы же помните. Но соблазнять кого-то? Я представления не имела, что это такое.

– Меня вообще двоюродный брат изнасиловал. Кто больше? – нервно хохотнула четвертая, словно признавалась не по своей воле.

Последняя, кажется хозяйка, встрепенулась после минутной паузы:

– Ну что вы на меня так смотрите? Ко мне никто не приставал, никто не насиловал. Зато лет в пять я столкнулась с настоящим извращенцем. Мы с девочкой моего возраста как-то незаметно забрели из своего двора в соседний. Был март, вечерело. Какой-то милый дяденька обещал показать нам попугайчика. Отвел за гаражи и разрешил его потрогать где-то под своей курткой – выпускать нельзя было, чтобы не замерз. Подружка сподобилась первой и воскликнула: «Какой теплый и гладкий. А где же перышки?» – «Он еще не оперился, совсем юный», – хрюкнул мужик. Мне тоже очень хотелось погладить птенца. Не довелось, из-за угла выскочил папаша девочки. Оказывается, нас давно искали родители. Едва услышав про попугайчика, он схватил орнитолога за шкирку, рявкнул, чтобы мы бежали к себе, и хрипло заявил, что сейчас дядин попугайчик улетит от него навсегда в теплые края.

Мы так обрадовались! Но через несколько минут обо всем забыли – мамы выпороли обеих. Годы прошли, и молодая сослуживица осмелилась меня учить: «Зачем вы таскаете дочку на работу, выгуливаете, как собачку? Оставляйте дома, пускайте с детьми на улицу, пусть привыкает к самостоятельности. Моя мама работала по восемнадцать часов, я была предоставлена сама себе и очень закалила характер». Я ей мирно ответила: «Вспомни, сколько раз ты чудом избегала неприятностей? Тебе было хорошо одной? Говори честно». Понурилась, будто ее ударили, но не соврала: «Не раз запросто могла погибнуть – в траншею с ледяной водой окуналась, под автобус угодила, девчонок однажды привела, они чуть квартиру не спалили… Плохо мне было»…

Света затрясла головой, словно избавлялась от наваждения. По Клариссе выходило, что девочки, на которых не посягали родственники-мужчины и отчимы, неполноценны. В природе встречаются очень редко. И она, горе-редактор, из таких белых ворон. Поэтому ей было неприятно читать, как взрослые женщины, матери, а то и бабушки исповедуются друг другу. Хоть бы одна не решилась, даже если подвергалась. Неведомая цепная реакция с выделением омерзительно пахнущего бурого дыма. И такое надо оставлять в современном романе? Нет уж, Клара, придется расстаться с сомнительной главой. Ибо ни к характеристике основных персонажей, ни к развитию сюжета диалог выпивших баб отношения не имеет. Она недооценила автора. Славина непринужденно вернулась к подслушивавшей героине. Та не сокрушалась о чьих-то душевных ранах, свои ковыряла. Мало того что ее в шестилетнем возрасте развращал неродной прадедушка. Так еще прабабушка, застукав мужа, люто возненавидела не его, пакостника, а девочку. Когда одна овдовела, а другая повзрослела, им довелось жить вдвоем под одной крышей. Жизнь была еще та! Уютно пригревшись в кресле, героиня думала: «Меня всегда потрясала какая-то нечеловеческая ненависть моей бабушки к этому типу, ее отчиму. Я спрашивала: «Почему?» Она говорила: «Потому что мне кажется, в Великую Отечественную он сам себе отрубил три пальца на правой руке, чтобы не возвращаться на фронт». Но это недоказуемо, а медалей у него полно. И ненависть моей мамы к нему была не меньшей. Тоже из-за войны? Чушь. Неужели он со всеми нами «играл»? И они молчали? Не рвали отношений? Не предупреждали дочерей об опасности?..»

Это был предел. Света больше не могла захлебываться в сточной канаве. Там тоже случается обнаружить нечто годное к использованию. Даже полезное. Но ведь его надобно сначала отмыть, продезинфицировать, высушить. А это занятие для людей не совсем нормальных. Ладно, пусть экстравагантных. Пусть доведенных жизнью до крайности. Хотя однажды девушка слышала иную трактовку. Знакомая рекомендовала всем читать триллер про педофила, изобиловавший натуралистическими деталями. Когда ответом ей служило кручение указательного пальца у виска, она неестественно хмурилась и томно мурлыкала: «Зато повозбуждаетесь». И ведь многие опускали глаза, негласно признавая, что да, вероятна и такая реакция. Ее стыдятся, потому и не берут в руки некоторые книги и диски с фильмами. Света пропустила два листа. А на следующем Кларисса уже бойко повествовала, как ее героиня выучилась в университете. Она так успевала по всем предметам, что еще на третьем курсе ей гарантировали работу в солидной компании. Получив диплом, она сразу трудоустроилась. Как много было планов. Как порхала в мечтах она, лучшая из лучших, от должности к должности. Вспомнить противно. На деле таких блестящих студентов набралось с десяток. Молодняк не щадили – впрягли в тележки, нагрузили их доверху и благодушно наблюдали, как ослики кусали и лягали друг друга, чтобы первым добраться до единственной морковки. Героиня боролась, часто оказываясь расторопнее, дальновиднее, умнее, хитрее и, что греха таить, подлее многих. Через три года ее и еще одного бывшего бриллиантового перевели из осликов в люди. Остальных назначили полноценными ослами.

Но она уже сообразила: никакой карьерной лестницы нет. Каждое повышение открывало дверь в комнату чуть большего размера. Там шипела кучка саботажников, алкавшая твоего места. Их надлежало усмирить, организовать и вместе сделать ремонт – косметический или капитальный. А затем поддерживать чистоту, не мусоря самой и не давая команде гадить по углам. Рано или поздно являлась какая-нибудь высокая комиссия. Если ей все нравилось, тебя одну выпускали в еще более просторную комнату. Или выгоняли через отдельную дверь. И снова ненавидящие взгляды, сопротивление коллектива и ремонт. Даже поняв это, она еще какое-то время стремилась в тронный зал. Думала, сумеет там встать так, чтобы царь хоть краем глаза изредка находил. Но было все очевиднее, что в граничащие с этим залом помещения направляют с другой стороны.

А работать приходилось все больше – часов десять, иногда двенадцать. Зарплата тоже увеличивалась. Но по сравнению со специалистами ее уровня в Европе и тем паче в Америке получала она немного. Убедить в этом отечественную нищету не представлялось возможным: лопатой гребет, стерва, раз до тридцати позволила себе двухкомнатную вторичку и машину. Она знала, что на лучшее надо копить долго, если не влезать в банковскую кабалу. А зачем? В доме принимают гостей и растят детей. Героиня же возвращалась с работы в одиннадцать вечера и в семь утра уезжала. И в воскресенье только отсыпалась за неделю. У нее были великолепные перспективы в фирме – разгрести хлам еще в одной комнате и застрять там надолго. «Но почему?» – нервно спрашивала она одну из руководящих дам, которая к ней благоволила, считая умницей с железным характером. «Так ты стоишь на черте, где тебя еще нетрудно полноценно заменить. Вдруг или замуж выскочишь, или без мужа родишь, – объясняла та. – У меня карьера пошла по-настоящему, когда детям исполнилось восемь и десять». – «Тем более мне необходимо знать свое место в резерве на выдвижение. Может, если буду при деле, и без ребенка обойдусь. Ну его, все равно вырастет и уйдет. Мне хочется поскорее выбраться из рутины. Чтобы жизнь подбрасывала задачи, а не клерки с их вечной склонностью напортачить и отползти», – горячилась она. И выслушала ответ, еле протиснувшийся сквозь смех женщины, которая начала в семидесятом году прошлого века и успела все: «Многие зарекались. А лет в тридцать в мозгах что-то щелкает, разум отключается, и аборт поздно делать».