Ты полюбишь вновь

Саймон занялся двумя последними делами, затем сказал:

— Гомер с удовольствием поводит старушек из Женского института, это у нас ежегодная традиция. После того, как им покажут плантации, миссис Доббин обычно подает им чай с пирожными на лужайке перед домом. А ты можешь заняться покупателями из Уилесдена. Выйди к ним, поболтай немного. Если они будут что-нибудь заказывать, примешь заказ. В каталоге все пронумеровано и расставлено по названиям. Только будь осторожней с «миром». Его у нас вечно не хватает, столько заказов! Он быстро расходится. Я мечтаю когда-нибудь вывести такую розу, как «мир».

Мэнди посмотрела на него, карандаш застыл в воздухе.

— Это все?

— Пока да. Если еще что-нибудь появится, придется тебе заниматься этим самой.

Она быстро опустила голову, но Саймон заметил, что она тайком улыбнулась.

— В чем дело, Мэнди? Я сказал что-то смешное?

— Нет, разумеется, нет. — Девушка начала складывать бумаги в ящик стола.

— Ну-ка, выкладывай, в чем дело, Мэнди.

Саймон принялся набивать трубку. Сегодня он был как будто в очень благодушном настроении.

— Просто… я просто вспомнила твои слова, когда мы в первый раз встретились.

— О, должно быть, я наговорил немало глупостей в свое время, готов признать, что ж такого. Или я сказал что-то особенно глупое?

— Ты говорил, что научился никому не доверять, кроме себя. Так что я могу чувствовать себя польщенной, что ты уезжаешь и оставляешь на меня все дела.

Она пожалела о сказанном, не успев договорить. За секунду до того, как Саймон наклонил голову к зажженной спичке, она увидела, как застыло его лицо. Мэнди беспомощно смотрела на его густые темные волосы, пока Саймон раскуривал трубку. Ну почему ей обязательно надо ляпнуть что-нибудь не то, и как раз в тот момент, когда отношения у них стали вроде бы налаживаться?

Она нервно накрыла пишущую машинку чехлом и встала.

— Мэнди… прошу тебя, присядь на минутку.

В голосе его послышалась повелительная нотка, и девушка послушно села. В серых глазах, смотревших на нее, снова сверкнула знакомая неотразимая искорка.

— Ты, должно быть, считаешь меня жестким и циничным, не так ли? — спросил Саймон. — А тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, почему я таков?

Она упорно смотрела в стол перед собой.

— Я думала… может быть, из-за несчастного случая с ногой и из-за того, что тебе пришлось продать ферму? Эйлин говорила что-то об управляющем, который довел тебя до разорения.

— И ты решила, что у меня настолько дурной характер, что я позволил себе затвердеть душой из-за таких вещей?

— С какой стати мне судить? — Она приподняла подбородок.

— Ах нет, конечно нет, простите, мисс, я забыл. Вы же не судите людей, так ведь?

Мэнди вдруг показалось, что он вмиг постарел, осунулся. Она прикусила язык, чтобы не выпалить какую-то колкость в ответ.

— На самом деле произошло кое-что еще, — продолжал он. — Кое-что, о чем никто больше не знает. Может быть, ты сможешь составить обо мне более объективное мнение, если я скажу, что человека, который развалил мое хозяйство, пока я два года лежал в больнице, я считал своим лучшим другом? И что он забрал не только большую часть капитала — все, что смог выжать из моей фермы, но прихватил с собой и… и девушку, которая обещала стать моей женой?

Она ахнула:

— Не может быть!

— Может, еще как. — По контрасту с ее ужасом Саймон говорил с ледяным спокойствием, даже слегка усмехнулся своей циничной усмешкой. — Мне кажется, тебе следует об этом знать, Мэнди. По некоторым причинам мне не хотелось бы, чтобы ты дурно обо мне думала. И… к тому же… теперь мы товарищи по несчастью, не правда ли?

Возникла короткая пауза. Потом Мэнди произнесла:

— Спасибо, что все рассказал мне.

Он отвернулся. Если бы на его месте был любой другой человек, а не Саймон Деррингтон, она подумала бы, что он смутился.

— Знаешь, ты заслуживаешь откровенности, — снова заговорил Саймон. — В конце концов, во многом благодаря тебе я стал другим человеком.

— Благодаря мне? Другим человеком?

— Да, и не смотри на меня с таким изумлением. Это истинная правда. То, как ты повела себя в этих… прискорбных обстоятельствах… заставило меня пересмотреть многое в моем собственном характере. И знаешь, мне не очень-то понравилось то, что я увидел. Теперь мне кажется, что я поступил более чем глупо, повернувшись спиной к жизни только потому, что два человека, пусть и близких мне, предали меня. Так что, как видишь, мне есть за что тебя благодарить.

Их взгляды встретились, и у Мэнди перехватило дыхание… Ей не приходило в голову усомниться в том, что Саймон говорит серьезно. Она просто не могла поверить, что ее поступки могли перевернуть его жизнь.

— Мэнди… — начал он.

Тут на столе зазвонил телефон, и Саймон взял трубку:

— Розовые плантации Деррингтона. А, привет, Ники, это ты. — Голос сразу потеплел, стал простым и домашним. — Рад тебя слышать. Нет, я еду завтра с утра в Сент-Олбанс. Правда? Хочешь, я тебя подвезу? Да, конечно, с удовольствием. Я к тебе заеду около восьми, и тогда обо всем договоримся. — Послушав, он сказал: — Нет, Мэнди здесь. Ну тогда скажи мне «спокойной ночи». Спокойной ночи, Ники.

Он положил трубку, улыбаясь:

— Никола завтра едет в Лондон. Я ее подброшу, мне по дороге.

Он встал. И вид у него был, как показалось Мэнди, опять очень довольный жизнью.

— Сегодня вечером меня не будет дома, когда ты придешь укладывать Пипа спать, так что до завтра, Мэнди. Я вернусь самое позднее в восемь. Но если ты закончишь раньше, можешь меня не ждать.

— Я лучше подожду, — пообещала она.

Он кивнул и вышел из комнаты, тихонько насвистывая.

Мэнди осталась сидеть за столом. Значит, больше можно не жалеть Николу. Может быть, Саймон именно это хотел сказать… что переменил свое отношение к женитьбе? Но внутри у нее все сопротивлялось догадке о том, что Никола и Саймон любят друг друга.

«Ты как собака на сене, — упрекнула себя Мэнди. — Завидуешь чужому счастью, потому что упустила собственное».

Изобразив улыбку, она вышла в сад искать Пипа.

Это случилось на следующий день, после обеда. Мэнди зашла на кухню и увидела миссис Доббин, которая сидела на стуле, вцепившись руками в сиденье и вся посерев.

— Это люмбаго, — простонала она. — У меня как-то раз уже был такой приступ. Ой-ой! — Лицо ее исказилось от боли, когда она попыталась шевельнуться. — А сегодня приезжает делегация из Женского института.

Мэнди моментально оценила ситуацию:

— Об этом можете не беспокоиться, миссис Доббин. Я займусь ими сама. А вам надо немедленно лечь в постель. Я знаю, что такое люмбаго: у нас в приюте миссис Уилльямс от этого страдала. Бедная вы моя, это такая ужасная боль. Идемте со мной, опирайтесь на меня, я помогу вам подняться в вашу комнату.

Путь оказался долгим и мучительным. Но к половине третьего миссис Доббин лежала в постели, укутанная в одеяло и обложенная горячими грелками, делая вид, что ей уже намного лучше.

— Ни о чем не беспокойтесь, дорогая, — заявила Мэнди. — Я со всем справлюсь сама.

И ей действительно это удалось. Она накрыла чайный стол на лужайке для дам из Женского института, они оказались очень милыми дружелюбными старушками. Пип, прихрамывая, бегал от одного стола к другому, разнося традиционные лепешки, не забывая по дороге проглотить несколько штук, и очень довольный суматохой, царившей вокруг.

Когда дамы уехали и Мэнди перемыла всю посуду, она пошла наверх проведать миссис Доббин.

— Сейчас я пойду в деревню, скажу вашей сестре, что случилось. И захвачу свою зубную щетку и ночную сорочку — переночую здесь, в западной комнате, чтобы утром успеть приготовить завтрак.

— О, милая моя, как мне не хочется нагружать тебя всем этим, — проворчала старушка. — Но я, видишь… ой-ой-ой! Меня хоть в утиль сдавай.

Мэнди похлопала ее по руке:

— Пока просто лежите в постели, не вставайте, придет доктор, а там посмотрим.