Блюз бродячих собак

Всего этого, конечно, хватит ненадолго, но пускай хоть немного побалуются.

Еще я накупила овощей и фруктов. И, как апофеоз собственного разорения, купила отличную баранью ногу.

Баранина в Москве не имеет ничего общего с тем, что называется хорошей бараниной. Хорошая баранина, когда ее готовишь, благоухает не хуже французского парфюма. Еще это мясо имеет нежнейший вкус и легко усваивается организмом. Плов из баранины — райское блюдо. А потом, можно мясо просто потушить и есть с любым гарниром: картофельным, овощным, бобовым…

Собственно, это я и намеревалась сделать. Сварю археологам хороший борщ, остальное мясо потушу с морковочкой, луком, лавровым листом и перцем. Хозяйственный Ян Майорович сунет тушенку в огромный лагерный рефрижератор и будет подогревать перед обедом. По крайней мере, на три дня праздник обеспечен.

В лагерь я вернулась на небольшом «пикапе». Кликнула археологов, и мы принялись перетаскивать груз. Радости мужчин не было предела.

— Элька, ты что, наследство получила? — озадаченно спросил Сан Саныч, рассматривая этикетки на бутылках со спиртным.

— Точно, — сказала я коротко.

— У тебя-то деньги остались?

— А как же! — ответила я, умолчав о том, что осталось всего пятьдесят долларов.

Плевать! Селена одолжит, первый раз, что ли?

Вечером в лагере состоялся самый настоящий банкет. Я сварила вкуснейший домашний борщ, нарезала салат из свежих овощей, заварила крепкий чай, расставила на столе тарелки, доверху заваленные конфетами.

— Боже! — сказал Игорек, увидев стол, накрытый к ужину. — Ущипните меня! Небеса разверзлись!

— Это еще что! — похвастала я. — Завтра на обед будет настоящий плов! С бараниной!

Археологи застонали.

Господи, до чего же здорово делать людям приятное!

Напиваться второй вечер подряд мы не стали. Нам и так было хорошо. Мы сидели с горячими дымящимися кружками вокруг костра, неторопливо прихлебывали ароматную жидкость, шуршали конфетными фантиками и вели умные философские разговоры о жизни. Поскольку ужин был царским, а привезенных мной запасов должно было хватить еще не на один день, настроение в лагере царило приподнятое. И в разговорах мы склонялись к тому, что, как бы ни было иногда трудно, жить все же хорошо.

Не знаю, может, и стоило лететь из Москвы в Керчь, чтобы услышать эту, в общем, банальную истину.

— Элька, так ты мне и не сказала, что случилось? — спросил вдруг Сан Саныч, выбрав момент, когда остальные археологи увлеклись профессиональным спором.

— Ничего не случилось, — солгала я вполне непринужденно.

— И ты просто так выбросила двести долларов на самолет?

— Захотелось отдохнуть, вот и прилетела…

— На два дня?

Нет, решительно, иногда Саныч становится чересчур проницателен!

— Раз в десять лет — можно!

Он замолчал, допивая чай.

— Саныч! — не выдержала я.

— Чего?

— Как ты думаешь, что хуже: моральные проблемы или материальные?

— Хуже, когда они пересекаются, — хмуро ответил Саныч. И спросил:

— У тебя пересекаются?

Я обдумала ответ.

— Нет. Материально я в последнее время не страдаю…

— Вижу, — перебил меня Саныч.

— Только морально. Мне кажется, что это хуже.

Саныч почесал нос.

— Эль, — сказал он озадаченно, — если б я знал ответ на этот вопрос, то книги бы писал, а не в земле рылся. Понимаешь?

Я понимала. Никто не может мне помочь. Даже советом.

Но мне было хорошо уже оттого, что воздух пах йодом и теплым песком, что близко-близко дышало море, что в кружке плескался крепкий чай, что вокруг меня сидели умные и приятные мне люди, к разговорам которых я прислушивалась с почтением и интересом.

И еще мне было хорошо оттого, что весь завтрашний день в полном моем распоряжении. Самолет в Москву улетает только в понедельник. Следовательно, все мои проблемы откладываются почти на тридцать шесть часов.

— Саныч, дашь мне завтра покопать?

Он удивился.

— Ты же плов обещала!

— Мясо готово. А рис Майорыч сварит и все вместе перемешает.

— Майорыч туда окорочков напихает, — испугался Саныч.

— Не напихает! Побоится восстания рабов. Так что, дашь покопать?

Саныч недоуменно пожал плечами:

— Да ради бога! Помнишь свой старый раскоп?

— Помню. И?

— Я его законсервировал. Можешь порыться.

— Спасибо, — ответила я тихо.

Археология, скажу я вам, отличная трудотерапия! А при моих расшатанных нервах — вообще именно то, что доктор прописал!

И боги в качестве компенсации подкинули мне еще один прекрасный день. После царского обеда, который я проигнорировала, археологи собрались вокруг моего раскопа с тарелками и кружками в руках и принялись хором предлагать мне прервать работу и отведать пищи богов. Я коротко огрызалась. Меня вел вперед упорный рефлекс фокстерьера, который чует за метровой стеной земли лисицу.

— Ой! — сказала я вдруг.

Пальцы наткнулись на что-то твердое неопределенной формы.

— Что? Что там? — взволновался Саныч, уронил тарелку с остатками плова на песок и прыгнул в раскоп.

— По-моему, керамика, — растеряно ответила я, осторожно очищая края странного обломка.

— Элька! Если это то, что я думаю, я… я не знаю, что я с тобой сделаю!

В раскоп сверзились Игорек и Витька. Даже Коля бросил свое описание детского погребения и присоединился к нам. До самого вечера мы, как собаки, привлеченные запахом зарытой косточки, взволнованно суетились, очищая землю вокруг обломков керамической посуды, странных и непонятных на первый взгляд предметов, сделанных, тем не менее, человеческими руками.

И поздно вечером, когда кучка аккуратно законсервированных находок доставала мне до колен, а темнота не позволила дальше продолжать работу, Саныч наконец торжественно признал:

— Элька! Ты просто Шлиман местного масштаба! Молодец!

Я скромно потупилась.

А теперь угадайте, что мне удалось найти? Дворец правителя? Царскую усыпальницу? Неизвестный храм?

Нет. Нечто гораздо более ценное для археологии.

Помойку древнего города!!

Если вы думаете, что я шучу, то вы глубоко ошибаетесь.

Ничто не доставляет большей радости археологическому сердцу, чем удачно найденная помойка с сохранившимися отходами человеческой жизнедеятельности. Конечно, золотой клад Трои было бы приятно подержать в руках. (Если он подлинный, в чем многие ученые сомневаются учитывая характер шалуна-Шлимана).

Думаю, что волнение, которое испытал Картер, вскрывший гробницу Тутанхамона, было сильнейшим в его жизни. Особенно, если вспомнить, сколько золота и драгоценностей в спешке понапихали в маленькую гробницу убитого мальчика-фараона. Но сами по себе драгоценности и украшения для науки значат мало. Они могут рассказать о людях, живших в ту эпоху, гораздо меньше, чем обыкновенная помойка на окраине города, куда домовитые хозяйки ежедневно выбрасывали старую разбитую посуду, ненужные в хозяйстве мелочи, сломанные детские игрушки, предметы домашнего обихода и так далее…

Разочарованы? Да, профессия археолога кажется романтичной и увлекательной только до тех пор, пока не соприкасаешься с ней лично.

Но когда соприкоснешься, то заболеваешь ею на всю оставшуюся жизнь.

Итак, я с сожалением оставила археологам помойку, названную моим светлым именем. Утро понедельника я встретила на аэродроме, и провожал меня весь лагерь.

Я оценила галантность мужчин хотя бы потому, что прекрасно видела, чего она им стоила. Они просто дождаться не могли, когда наконец запихнут меня в самолет и отбудут назад, к помойке, которая оказалась на редкость большой и богатой и обещала чудный материал для работы.

Поэтому, когда объявили посадку, мы все вздохнули с облегчением. Расцеловались на прощание, я пообещала приехать в следующем месяце. И толпа взрослых мужиков, галдящих, как школьники на каникулах, покинула аэропорт.

Здание пестрело вывесками на украинском языке. Помню, что в первый приезд на Украину меня больше всего поразил именно украинский язык. И я не всегда понимала, серьезно они говорят или шутят.