Гнев и радость

— Не думаю, — ответила она сквозь зубы.

Он пожал плечами и усмехнулся:

— Я боялся этого.

Она затихла, не зная, верить ли ему. Он крепко держал ее за талию, но боли его рука не причиняла. Она рассеянно убрала со лба волосы и поправила прическу, затем обратилась к нему:

— Вы знаете, кто я такая?

— Это нетрудно угадать, — сказал он, убрав руку. — Вы неместная, иначе я давно знал бы вас. У вас есть и обаяние, и средства, достаточные, чтобы убедить старину Джо отправиться ночью с вами на его лодочке в путь — а это не так легко. Легкое белое платье красноречиво говорит о Калифорнии — ведь обычно туристы плавают на лодках в брюках или, джинсах. Значит, вы из киношников. Вы слишком молоды, чтобы играть роль жены и недостаточно молоды, чтобы играть дочку. По-моему, вы режиссерша.

— Блестяще, — насмешливо произнесла Джулия.

Он улыбнулся, но ничего не сказал.

— Вы со всеми так обращаетесь или я дала вам какой-то повод?

Он несколько сбавил скорость, и шум мотора стал не так слышен.

— В это время, если вы заметили, здесь осень. Кажется, что у нас в Южной Луизиане не холодно, но можно что-нибудь схватить.

— То есть?

— Может, это и странно, — ответил он с оттенком раздражения, — но это время здесь опасное. У самих каджунов бывают сердечные приступы, не говоря о гриппе, по-вашему — инфлюэнце.

— Вы, кажется, обиделись?

— По-вашему, я слишком чувствителен, а это тоже небезопасно. Но вы — на моем болоте, и с этим надо считаться.

— На вашем? — спросила она, стараясь, чтобы в ее голосе было только нейтральное любопытство.

Он поглядел на нее, щурясь от встречного ветра, и твердо и спокойно произнес:

— На моем.

— Почему вы так считаете?

— Потому что я знаю его: знаю места нереста рыбы, спаривания аллигаторов, места, куда зимой прилетают гуси и утки, шеньеры — холмы, образовавшиеся из морских ракушек в районе Нового Орлеана, каналы, по которым возят лес, и бурные речушки, которые в лучшие времена текли в озера Морепа, а через Па Маншак — в озеро Поншартрен и в залив. Я знаю это с десяти лет, когда в первый и последний раз потерялся. Оно мое, потому что я сделал его своим.

— Болотная Крыса, — пробормотала она, вдруг вспомнив слова проводника.

— Кое-кто называет меня и так, и я не возражаю.

Это был по-своему привлекательный мужчина, лет на пять старше ее, в котором было что-то мрачное и грубоватое. У него были густые брови, прямой нос, глубоко посаженные карие глаза с длинными ресницами. Руки его были сильные, со шрамами, белевшими на фоне густого загара. Рубашка цвета хаки обрисовывала рельефные мускулы, а сидел он с тем умением расслабляться, которое бывает у тренированных людей. Как и «его» болото, он отнюдь не выглядел домашним.

В тех местах, где он прижимал ее к себе, одежда его была влажной. Она вспомнила, как он схватил ее и стал затаскивать в лодку, и почувствовала, что напряглась. Ей это не нравилось.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она. Это была нейтральная фраза, основа для вежливого разговора. В то же время ей хотелось получить ответ на один возникший у нее вопрос.

— Ничем особенно.

От такого ответа было мало толку. Она продолжала настаивать:

— Работаете ли вы на одном из здешних химзаводов, на сахарном заводе, на нефтепромыслах или, может быть, ловите рыбу?

— Ничего в этом роде. Можно сказать, я в отставке.

— Прекрасно, но не слишком ли вы для этого молоды?

Глядя на воду, он ответил:

— Нет.

Пожалуй, он был прав насчет осенней погоды, особенно если прибавить к ней мокрое платье и ветер в лицо. Она уже чувствовала озноб и стала растирать озябшие руки.

— Нельзя ли плыть немного помедленнее? Мне холодно.

— Сейчас как раз надо побыстрее, — сказал он и прибавил скорость.

Джулия стиснула зубы. Она дрожала, и ей казалось, что она дрожит вместе с вибрирующей лодкой. Ветер рвал и сушил ее волосы, на глазах выступили слезы. Она пригнулась.

— Мы почти приехали, — прокричал незнакомец.

Это было верно. Уже были видны столбы с ртутными лампами, освещавшими по ночам место натурных съемок. Из-за деревьев виднелись вагончики, а также металлическая громада окружного лодочного клуба Сент-Джеймс, который предоставил компании «Эксель филмз» свою площадку и участок берега. Скоро можно будет переодеться в сухое и выпить чего-нибудь горячего. И поблагодарить Болотную Крысу за доставку домой.

— Я поняла, — произнесла она, когда он выключил мотор, подведя лодку к причалу, — что не знаю вашего имени.

Он чуть усмехнулся:

— Кажется, одно вы назвали.

— От него мало пользы. Например, его вряд ли найдешь в телефонной книге.

— Рей Табэри, — представился он.

— Каджун?

— Смесь франко-испанского креола с каджуном, если вам это что-нибудь говорит.

— Это значит: смесь французской и испанской крови, но рождены вы за океаном; в вас течет кровь французов, вытесненных из Новой Скотий англичанами более двух столетий назад.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Вы изучали историю Штата?

— Конечно. Я ведь сама тут родилась, хотя мои предки — чистые англичане, ирландцы и валлийцы.

— Вряд ли чистые, — сказал он.

По его кривой усмешке нельзя было судить, хотел ли он сказать что-то хорошее. Но ее это и не волновало.

Лодка причалила к берегу, где у причала стояли два катера кинокомпании. Люди на берегу сбивали деревянную платформу для завтрашних съемок, негромко переговаривались, готовили что-то в большом котле на газовой плитке. Все они с некоторым интересом восприняли неожиданное появление лодки. Видимо, ей не удастся вернуться в свой дом на колесах, не ответив на вопросы любопытных.

Решив быть гостеприимной, Джулия произнесла:

— Я могу вам предложить чего-нибудь выпить, если вы побудете у нас.

— Благодарю, лучше в другой раз. — Выходя, он не выключил мотор. Он подал ей руку, и она выпрыгнула из лодки, обрызгав его каплями со своего платья. Слова ее благодарности были краткими и скупыми. Она собралась уйти, но он еще держал ее за руку.

В нерешительности она посмотрела на него. Он как-то странно разглядывал ее в свете ртутных ламп.

— Да? — вопросительно проговорила она, слегка подняв брови.

Он не ответил. Положив булинь (беседочный узел), который он держал для устойчивости лодки, он взял Джулию за вторую руку, развел их в стороны и внимательно осмотрел. Когда же она попыталась высвободиться, он запустил свои пальцы под ее волосы, как бы массируя ее шею.

— Что вы делаете? — спросила она с раздражением, не в последнюю очередь вызванным тем, что голос у нее слегка дрожал.

Он опустил руки, вновь провел ими по ее рукам и взял ее за запястья.

— Поднимите подол, — тихо сказал он.

— Вы с ума сошли!

— Нет еще, — ответил он с какой-то, как ей показалось, озорной улыбкой. — Я только хочу посмотреть, нет ли у вас пиявок.

— Пиявок?

— Вполне возможно.

— Ни в коем случае.

— Конечно, если вы предпочитаете дать им сосать вашу кровь, нежели показать мне ноги. Но предупреждаю: они не отвалятся, пока не станут раз в десять больше, а у вас могут остаться шрамы.

— Пустите, я сама посмотрю.

— Вы сами не рассмотрите все, что нужно.

Слова его не внушали доверия, но, кажется, неприятные ощущения у нее были не только от воды и холода. Каким-то образом ему удалось загородить ее от глаз любопытных. Он посмотрел на нее пристально, чуть с вызовом, и трудно было сказать, как он поступит, если она откажется. Хотя он держал ее за руки осторожно, хватка его могла стать железной.

— О Господи! — вскричала она в отчаянии. Она высвободила руки и подняла подол до середины бедер. Он наклонился и стал обследовать ее ноги. Его прикосновения были беглыми и бесстрастными. Казалось, прошло очень много времени, пока он сказал:

— Все в порядке. Вы чисты.

— Большое спасибо, — ответила она деревянным голосом.

— На здоровье, — произнес Рей и, помедлив, уже без насмешки добавил: