В ожидании чуда

"Нет", — ответила она самой себе, отказываясь пересмотреть уже принятое решение. Им с Айрис не нужны эти жестяные герои, стремящиеся к очередному продвижению по службе. Им нужна эта книжка. Айрис сказала, что никогда не видела такой записной книжки.

Внизу ее не оказалось. Те, в костюмах, выгребли горы папок и просмотрели их, поэтому ей оставалось сделать вывод, что в офисе Фила они не обнаружили ничего очевидного. Пока. Но у нее были серьезные сомнения в том, что их волнует жизнь Фила. Они вели игру по правилам "каждый сам за себя". Если им не удастся найти эту книжку, то агентство, может быть, — только может быть, — начнет беспокоиться о том, чтобы получить Фила обратно живым.

Джессика взялась за уголки одеяла и натянула его на Айрис, свернувшуюся в позе зародыша, сложив руки под подбородком. Казалось, простое дело — накрыть ее одеялом, но оно вовсе не было простым. Подоткнуть ребенку одеяло — все равно, что пообещать быть рядом, когда он проснется. Пообещать присмотреть за ним, пока он спит.

"Такое серьезное обещание, — подумала Джессика. — Его каждый день дают миллионы людей. Интересно, кажется ли оно таким же важным после того, как проделаешь это сотни и сотни раз?"

Она остановилась и попробовала вспомнить, укрывали ли ее когда-нибудь на ночь, и не смогла. Она помнила кавалькаду нянек, которые гасили свет, и помнила, как они в постели шептались с Дженни. Они всегда спали в одной комнате, хотя в доме отца было полно свободных спален. У них были одинаковые кровати, как, впрочем, и многие другие вещи. Няни ужасно злились, когда девочки, вместо того чтобы сразу заснуть после того, как им пожелали "спокойной ночи", начинали шептаться и хихикать. Неожиданная улыбка появилась на ее лице, когда Джессика вспомнила, сколько раз им приходилось зарываться лицом в подушки, чтобы заглушить смех. И почему-то это всегда плохо удавалось, и шум привлекал внимание очередного дракона, нанятого присматривать за ними в ту неделю.

У них тоже не было ночника. Им он был не нужен. Они были вместе.

Улыбка погасла, когда Джессика точно осознала, когда начала ненавидеть темноту. Взглянув на пустую кровать, она приказала себе не плакать. Но ее подбородок предательски задрожал. Он вечно своевольничал.

А с появлением слез пришло невероятное пожелание. Джессика уставилась на кровать и захотела так сильно, как никогда в жизни, чтобы ее желание сбылось. Но когда открыла глаза и посмотрела вокруг, поняла, что все равно оставалась одна. Дженни осталась мертвой. А она не могла простить себя за то, что жива. И за то, кем стала. Пожелания никогда ничего не меняли, но она всегда пыталась.

— Если бы пожелания были крыльями, — прошептала она пустой кровати едва слышным голосом, — тогда лягушки не ударялись бы задницами, когда прыгают.

Дженни считала, что это почти самое смешное из всего, что говорил им отец, а он иногда выдавал подобные перлы. Вечно не к месту, даже отдаленно не напоминающие мудрость, но вполне стоящие того, чтобы повторять их поздно ночью, когда свет погашен. Джессика неуверенно прикоснулась указательным пальцем к локону Айрис.

— Спи крепко, — выдохнула Джессика и отвернулась. На сегодня с нее хватит боли, больше ей на вынести.

— Джесси?

Это коротенькое слово пронзило ее сердце. На долю секунды время полетело вспять, затягивая ее в воспоминания, от которых она не могла избавиться всю жизнь.

— Джесси?

— Что?

— Мне это не нравится, — прошептала Дженни. — Слишком темно.

Они сжались друг подле дружки на кровати. Грязный матрац, брошенный на старую ржавую сетку, вызывал омерзение, не все же это было лучше, чем ничего. Джесси, старшая из близнецов, на три минуты и двадцать девять секунд, прислонилась спиной к стене и поддержала сестру.

— Ненавижу темноту.

Дженни тоже откинулась назад, сунув руки под любимую тенниску, чтобы согреться. На ней была надпись "Я застрелил Д. Р., Дайте мне медаль".

— Становится холоднее. Как ты думаешь, они собираются морить нас голодом?

— Нет. Папа им не заплатит, если они будут нас обижать. Думаю, морить голодом считается обижать, поэтому они не могут. По крайней мере, я так не думаю. Зачем это им? Они хотят только денег. Так они сказали. Только денег.

— Всего пару дней.

Между ними осталось невысказанным опасение, что их похитители солгали. Тишина, которая никогда раньше их не беспокоила, внезапно превратилась в третьего присутствующего в комнате, в угрозу быть уничтоженными.

— Джесси?

— Что?

— Надеюсь, папа быстро им заплатит.

— Я тоже.

— Джесси?

— Что?

— Все будет хорошо?

— Да. Обещаю.

— Джесси? — снова позвала Айрис, повышая голос и садясь на кровати. — С тобой все в порядке? Это мой папа?

— Нет! — Но она не обернулась.

И тогда Айрис поняла, что Джессика плачет. Взрослые терпеть не могут позволять другим видеть, как они плачут, поэтому Айрис не двинулась с места, не стала больше задавать вопросов, а продолжала тихонько лежать, сжимая в ладони свой шарик-талисман. Холодок у нее под ложечкой не усилился, так что с папой больше ничего не должно было случиться.

— Я не хотела будить тебя, детка, — сказала Джессика, вытерев влажные глаза и оборачиваясь.

— Все в порядке. Я не люблю быть одна.

— Я тоже.

— Ты можешь сегодня спать у меня.

Улыбаясь тому, как легко Айрис предложила ей утешение, Джессика ответила:

— Может, я так и сделаю.

— Правда?

— Конечно. — Джессика присела на кровать, подогнув под себя одну ногу и оставив вторую на полу. С такого близкого расстояния ей было хорошо видно выражение лица Айрис. — Как ты, дорогая?

Айрис потянулась к ее руке, и на этот раз Джессика без колебаний позволила взять ее.

Она уже знала этот тест. Через минуту Айрис отпустила ее руку и ответила:

— Лучше, чем ты.

На лице Джессики промелькнула тень улыбки.

— Ты меня застала в плохой момент. Я только что почти весь вечер провела, отвечая на расспросы твоего любимого детектива. Это способно разрушить ауру любого человека.

— Мне он нравится. — Айрис взбила подушки за спиной и облокотилась на них. — Почему он заставляет тебя грустить?

— Нет. Этот человек сводит меня с ума!

— Тогда кто же делает тебя грустной?

— Кто сказал, что мне грустно?

Айрис поджала губы, точно скопировав школьную учительницу — старую деву, которой только что сказали неправду.

— Ну, ты ведь плакала, а когда я взяла тебя за руку, мне тоже захотелось заплакать. Как ты это назовешь?

— Ладно. Мне действительно немного грустно, — призналась Джессика. — Иногда я скучаю по своей сестре. Она умерла, когда ей было чуть больше, чем тебе.

— Мне очень жаль.

— Все в порядке. Это было очень давно. Ты мне иногда ее напоминаешь. Например, когда ты назвала меня Джесси. Она меня тоже так называла.

— И Салли тоже.

— Да, я знаю, — нехотя сказала Джессика.

— Ты хочешь, чтобы мы перестали тебя так называть?

Джессика с изумлением поняла, что не хочет.

— Нет. Ты продолжай. Это даже приятно теперь, когда я снова привыкла.

— Хорошо. — Айрис кивнула головой, словно удовлетворенная тем, что они подписали между собой новое соглашение. — Потому что ты — никакая не Джессика.

Слова девочки заставили ее рассмеяться.

— Спасибо. Именно это всегда говорил мне твой папа — что я никакая не Джессика. Догадываюсь, что вы с ним очень похожи.

Сжав руки на коленях, Айрис спросила:

— Он когда-нибудь говорил обо мне?

— Конечно, — солгала Джессика. — Он все время говорил о тебе. Какая ты умная, какая красивая.

— Он действительно считает, что я красивая?

— Нет, он считает, что ты ослепительна, и что ему скоро придется нанять еще пятнадцать Линкольнов, чтобы отгонять от тебя мальчишек.

— Ты думаешь, он вернется?

Этот тихий вопрос донесся до Джессики из ниоткуда, и она не знала, как на него ответить. Как ей ответить? У нее снова возникло ощущение, что она — взрослая в мире ребенка. Это положение волшебным образом наделяло ее интуицией целой вселенной в глазах Айрис.