Радость победы

— В самое ухо ей он произнес: — Если бы ты продержалась еще чуть дольше, тебе бы это удалось.

Стиви хихикнула и ущипнула его за ягодицу.

— Представь себе газетные заголовки: «Знаменитая теннисистка заездила до смерти известного журналиста!»

— Джадд! Ты себе даже не представляешь, как твои статьи меня обижали.

Он перестал смеяться.

— Почему бы тебе просто не забыть об этом?

— Потому что почти все, что ты писал обо мне, — правда.

Джадд выпустил Стиви из объятий, перевернулся на бок и, опершись на локоть, внимательно посмотрел на нее:

— Ты о чем?

— А это не попадет в печать?

— К твоему сведению: в наших кругах считается, что если журналист, берущий интервью, находится в постели с тем, у кого он это интервью берет, да еще в голом виде, все, что будет при этом сказано, — не для печати и разглашению не подлежит. Ясно?

— О да. Спасибо, что прояснил ситуацию.

— Пожалуйста. А теперь давай уже объясни, что ты имела в виду. Что значит — я писал о тебе правду?

— Многое действительно было правдой. Ты часто говорил, что я не настоящая теннисистка. В каком-то смысле ты прав, Джадд. С самого начала отец как-то обескуражил меня, заявив, что теннис — это только для богатых. Я все равно стала играть, но его слова накрепко застряли у меня в голове. У меня развился настоящий комплекс. Я была не такая, как все остальные теннисисты. Я… не принадлежала к избранным.

— Глупость какая.

— Может, и глупость, только это ощущение собственной неполноценности заставляло меня работать как проклятая. Я должна была играть лучше всех. Клубы принимали меня не за мою известную фамилию, не за богатых родителей, а за мои способности. Я просто обязана была стать на голову выше всех, выделиться, иначе меня бы не взяли.

Стиви помолчала.

— Вот почему, когда я начала зарабатывать деньги, я всегда старалась одеваться как можно кокетливее. И частенько играла на публику. Понимаешь, Джадд? Я будто говорила: «Эй, посмотрите на меня! Я достойна вашего внимания!» Мне во что бы то ни стало нужно было заслужить одобрение. И — да, ты прав — я порой специально выпендривалась и играла на том, что я хорошенькая. Чтобы меня не игнорировали… А ты словно видел меня насквозь. — Она разволновалась. — Тебя было не обмануть. Твои статьи наводили на меня ужас, потому что они разоблачали меня. Я думала, что, раз ты все про меня понимаешь, значит, все остальные тоже поймут, что я не уверена в себе. Что я занимаю не свое место. Что я самозванка. Ты был моим самым страшным кошмаром. Человек, который должен был вывести меня на чистую воду.

Джадд старался не смотреть на ее губы, потому что это мешало ему собраться с мыслями.

— Если все и было так, как ты говоришь, Стиви, то это не более чем случайность, не имеющая отношения к моей проницательности. Я просто ткнул наугад и как-то попал на твое больное место. И нападал я на тебя потому, что не мог примириться с тем, что такой юной и хорошенькой девчушке удалось стать настоящим профессионалом. Достичь вершины. В то время как я вынужден был писать о том, чего не смог сделать сам. Есть все же некоторая разница между этой тупой колонкой и карьерой профессионального бейсболиста, — добавил он с горечью.

— Ничего она не тупая. — Стиви положила ладонь ему на щеку. — Про отсутствие мастерства я тогда сказала только потому, что разозлилась. У тебя масса преданных поклонников. Они уже много лет каждый день читают твои статьи, не пропуская ни единого слова. Ни один автор не может иметь таких почитателей, если в его творчестве ничего нет. Читатели не дураки, знаешь ли.

— Спасибо на добром слове. — Джадд перестал бороться с искушением и все же поцеловал ее. — Но в глубине души я все равно понимаю, что не сделал ничего достойного с тех пор, как произошел этот несчастный случай. — Его карие глаза потемнели. — А потом я привез сюда тебя. И может быть, этим поступком я искупил всю ту ревность и зависть, которые мучили меня.

— Ревность и зависть?

— Я завидовал и тебе, и всем спортсменам вообще. Свой негатив я выливал на всех, но тебе, конечно, доставалось больше, чем другим.

— Почему?

— Потому что тебя легко выделить из общей массы. Потому что ты не похожа на других. Ты красавица, а я, узколобый шовинист, привык к тому, что настоящая женщина-спортсменка некрасива и устрашающе мускулиста. И — раз уж я взялся изливать тебе душу — признаюсь честно. Я все еще злился из-за Стокгольма. Я хотел переспать с тобой, у меня не получилось, и я дулся на тебя, как маленький мальчик, которому пообещали конфетку и не дали. И вымещал раздражение на той, что мне не досталась.

— Что ж, это нормально. И очень понятно.

— Весьма великодушно с твоей стороны.

— А я сегодня вообще великодушная. — Стиви улыбнулась и ущипнула его за нос. — И в качестве доказательства я прощаю тебе все гадости, что ты про меня написал. Но при одном условии.

— Что за условие? — с подозрением спросил Джадд.

Она быстро поцеловала его в губы.

— Давай опять займемся любовью.

— Стиви, мне кажется, сейчас не стоит.

— Почему?

Джадд замешкался, и Стиви не замедлила этим воспользоваться. Она сунула руку под одеяло и ухватилась за предмет его мужской гордости.

— Потому что это может… м-м-м… — Он уже ощущал, что готов на новые подвиги. — Может тебе повредить, — неуклюже закончил он.

— Мне виднее. — Стиви пощекотала губами его подбородок и слегка укусила за губу. Ее рука стала еще настойчивее. — Ну, пожалуйста, Джадд, — выдохнула она.

Он обнял ее.

— Ну, поскольку ты меня так нежно попросила…

Глава 13

Насекомые разбивались о ветровое стекло машины Джадда. Грязные разводы, которые они оставляли, очень мешали обзору, но гораздо больше мешали слезы, застилавшие глаза Стиви. Она едва различала дорожные знаки.

Стиви вытерла нос рукавом. Семьдесят пять миль подряд она ехала и ревела, но казалось, слезам не будет конца. Удивительно, что в человеке может быть столько воды. Каждый раз, когда она представляла, что оставила за спиной, на красные, распухшие глаза набегала новая волна соленой влаги.

Она уехала от него. Угнала его машину и уехала. И он был в ярости.

Страх, что Джадд каким-то образом может догнать ее, был даже сильнее отчаяния. Перед внутренним взором Стиви стояла картинка: она нажимает на газ, Джадд, в одних трусах, выбегает на крыльцо, бежит по дорожке, выкрикивая какие-то проклятия. В ее адрес. Или в адрес острого камешка, впившегося ему в пятку. Или и того и другого.

При других обстоятельствах можно было бы счесть это зрелище комичным. Но сердце Стиви сжималось при одном воспоминании об этом. И боль — она знала — не пройдет еще долго.

Сумерки сгущались. Небо на западе становилось темно-синим. На горизонте уже показались огни Далласа. Значит, где-то через час она будет дома, подумала Стиви. Еще час оставим на то, чтобы собрать вещи и сделать все необходимые звонки. Потом…

О том, что будет потом, Стиви думать отказывалась. Чтобы пройти через все это одной и не сойти с ума, нужно действовать последовательно. Сначала одно, потом другое. Сейчас самым важным было добраться до дому.

Сворачивая с одного шоссе на другое, Стиви позволила себе вспомнить день, который они с Джаддом целиком и полностью посвятили любви.

Джадд и его голос, такой вкрадчивый и сексуальный. Джадд и его руки, опытные, сильные и нежные, направляющие ее бедра. Джадд, твердый и гладкий, заполняющий ее целиком. Джадд и его жадные губы на ее груди. Джадд, Джадд, Джадд.

Стиви смахнула слезы с глаз и осторожно перестроилась в другой ряд. Было непривычно управлять спортивным автомобилем, мощности двигателя которого хватило бы на целый самолет. Джадд никогда не простит ей, что она без спроса «позаимствовала» его машину. И не простит, что она оставила его в затруднительном положении.

Старомодная ванна, стоявшая в доме бабушки и дедушки Джадда, стала местом, где они заново открыли тела друг друга. Покрытые мыльной пеной руки Джадда показались Стиви самым совершенным на свете приспособлением для получения удовольствия. Или просто он как никто умел ими пользоваться?