Считай звёзды (СИ)

— После случившегося ты не ел нормально, — я чувствую, как напряжение усиливается, поэтому ерзаю на мягком стуле, немного наклонив голову, чтобы видеть Остина. Он исподлобья зло смотрит на Донбара. Его круги под глазами кажутся темнее, что устрашает. А дыхание? Оно глубокое, дающееся с особым трудом.

— Это тяжело, — мужчина ножиком режет кусок курицы, произнося без эмоций. — Я понимаю, Робб, он…

Вздрагиваю. Остин резко поднимается со стула, быстрым шагом рванув в сторону дверей, которые грозно толкает руками, выходя в коридор. Смотрю в тарелку. Взглядом путаюсь в листьях салата, сжав вилку, когда Донбар обращается ко мне, вытирая кончиком полотенца край губы:

— Мне правда жаль, он сам не свой в последнее время, — улыбается, и прежде чем он начинает засыпать меня вопросами, нахожу уместным осторожно встать со стула:

— Простите, я пойду поговорю с ним, — так? Ведь ради этого я здесь? Поэтому мое поведение не может являться некультурным.

— Конечно, — мужчина ставит локти на стол, потирая ладони. — Только выбирай слова, — растягивает губы. — Его легко ранить сейчас.

Да что вы? Правда?

Сжимаю губы, кивнув головой, и поворачиваюсь спиной к Донбару, поспешив покинуть гостиную. Большего уединения с этим типом я не вынесу. Оковы не спадают с плеч, но чувствую себя гораздо лучше, оказываясь вне зоны наблюдения мужчины. В этом доме легко потеряться. Он весь темный. Этот дуб раздражает глаза.

Поднимаюсь на нужный этаж, двигаясь в знакомом направлении к комнате Остина. Надеюсь, я смогу установить с ним контакт, иначе вся эта поездка лишена смысла. Такое ощущение, что я приехала тупо развлечь своим присутствием Донбара. Омерзительно.

Подхожу к двери в комнату парня, с прежним сомнением постучав, но ответа не получаю, поэтому беру себя в руки, решая своевольничать. Открываю дверь, заглядывая в комнату Остина. Здесь не горит лампа, но я слышу, как тяжело он дышит, поэтому прохожу внутрь, прикрывая за собой до щелчка:

— Остин? — глупо будет спрашивать, как он себя чувствует. Вижу парня. Сидит на краю кровати, ладонями закрывая нижнюю часть лица. Смотрит в пол. Подхожу к нему, испытывая волнительную неловкость. Мы ведь давно уже не так близки, но почему-то мне кажется, что наша прежняя связь сохранилась. Я была той, кому он всё рассказывал. Странно, учитывая, что они с Роббом намного ближе друг другу.

Сажусь рядом. На край. Локтями упираюсь на колени, начав мять пальцы. Бросаю короткие взгляды на парня рядом, активно моргая из-за тревоги, и нахожу, что выдавить из себя:

— Я не буду спрашивать, как ты, — шепчу, сглотнув. — Я понимаю.

— Не понимаешь, — резкий ответ, полный ненависти, но направлена его ярость не на меня. Пытаюсь быть собранной. Столько всего произошло в жизни Остина за такой короткий период времени. Моя неприязнь к нему сменяется жалостью. Всё-таки не могу противостоять тому факту, что мы хорошие друзья. Были, да, были. Его мать. Робб. Думаю, и то, что мы с Агнесс отказались от общения с ними тоже как-то повлияло на него.

Решаю заговорить о проблеме, которая актуальна на данный момент, и которую парень может воспринимать больнее всего:

— Я думаю, вы были хорошими друзьями, — хочу, чтобы он немного открылся мне. Ему станет гораздо легче. По себе знаю.

— Нет, — Остин качает головой, сжав пальцы в замок, и давит ими на свои губы.

— Ну… — ерзаю, подбирая слова. — Я имею в виду, вы были близки.

— Ближе, чем ты думаешь, — шепчет. Выдавливает из себя хриплые слова, заставив меня немного нахмурить брови, так как я не совсем понимаю, в чем разница между тем, что говорю, и тем, что говорит он. Ведь…

Стоп. Моргаю, дернув головой. Смотрю в сторону, постепенно возвращая внимание на профиль уставшего лица парня:

— Что? — шепчу, не зная, верить мне в свое предположение? Оно кажется нереальным.

— Вы… Вы оба… — нервно потираю ладони, не понимая как выразиться.

— Были. Ближе. Чем. Ты. Думаешь, — повторяет жестче, морально сдавливая мои легкие.

Смотрю на Остина, приоткрыв губы, ибо теперь абсолютно точно убеждаюсь в своих мыслях, поскольку парень яро подтверждает их, проявив несобранность. Парень дергает свои пальцы, качая головой, и громко дышит, взглядом разъедая паркет. Я продолжаю сидеть, принимая совершенно новый факт, о котором даже не подозревала, и теперь всё то, что когда-то происходило между нами, принимает другой облик, другое разъяснение, другую причину. Всё… Всё в корень меняется, и я… Я не знаю, как реагировать на это, но понимаю, что должна что-то сказать, ведь это именно то, чего ждет Остин. Да, он поглядывает на меня. Смятение. Вот, что он чувствует. Он ждет поддержки от бывшего друга. Поддержки, которой наверняка не получил от родных. Вот, о чем он хотел поговорить со мной все те разы, когда ему мешал О’Брайен. Он хотел объясниться.

Опять глотаю воду во рту, взяв себя в руки:

— Отчиму это не нравилось, да? — догадываюсь. Остин опускает взгляд, отводя его в сторону, и продолжает дергать свои пальцы, с сухим отчаянием говоря:

— Уходи, Райли. Тебе не стоит здесь быть, — облизывает обветренные губы. — Он хочет, чтобы мы с тобой, ну… — указывает на меня ладонью. — А я не могу. Я пытался, понимаешь? — повторно смотрит на меня, дав оценить свое отчаяние в глазах. — Я… Тогда я… Все эти моменты, я пытался отвечать его запросам, но… — морщится, с дрожью выдыхая, а мою грудную клетку прокалывает боль, ведь его глаза, черт, они слезятся. — Но это не мое, — качает головой, теряя контроль над бушующими и рвущими его на части эмоциями. — Я не мог не слушать его, он сказал, что мы с тобой, ну… — не хочет говорить. — А я не смог. Один раз смог, но… Я немного… — ему не хватает воздуха, мне приходится взять его за запястье, чтобы помочь собраться. — Я немного другой. И Донбару это не нравится, — старается вернуть дыхание в норму. — Я не говорил ему, я бы не доверил такое, но он узнал. Случайно, — моргает. Я чувствую, как дрожит его рука, оттого крепче сжимаю его ладонь, внимательно слушая. Кто-то должен это сделать — слушать.

— Даже моей матери это не нравилось, — с особой горечью признается. — Она… — дергает лицом. — Она прогнала меня, и… Я…

— Остин… — ему лучше прекратить, иначе сорвется. Он и так выглядит ужасно.

— Уходи, — свободной ладонью накрывает глаза, пальцами давя на сжатые веки. — Я-я не хочу говорить, тебе… — глотает кислород через ноздри. — Тебе нельзя здесь быть.

Сжимаю его ладонь, а он мою отпускает, не желая больше терпеть чужое присутствие. Я всё так же сижу с открытым ртом. Глаза сами слезятся, я не могу видеть, как он мучается, а парень действительно изводит себя, вновь дав захлебнуться эмоциями. Он шмыгает носом, запуская ладонь в волосы, после чего накрывает руками лицо, скрывая его полностью, и сутулится, наклоняясь всё ниже и ниже, к коленям. Я давно не держу его ладонь, а ощущение его дрожи остается на коже.

Мне не случилось видеть это. Я считала, что… Что они просто дружат, они были очень близки. Робб часто сбегал из дома, его там не признавали, и теперь, кажется, понимаю, почему отец кудрявого не желал видеть своего сына. На людях не замечала ничего такого между ними, но… Они достаточно времени проводили здесь. Наедине. Всё может быть. И оно случилось.

Мне не понять возникновения и развития однополых отношений, поскольку я мало в этом разбираюсь, у меня нет опыта общения с такими парами и людьми, но в одном я уверена — это так же больно. Это так же необходимо. Остин всегда был одинок в своем образе золотого мальчика. И я верила, что являюсь отдушиной для него, а на самом деле «отдушиной» был Робб. Кажется, понимаю, чего они добивались отдельно друг от друга. Парни пытались сделать из себя то, что принято в обществе, когда изрядно подкатывали к девушкам. Робб пытался что-то строить с Агнесс, а Остин — со мной. Всё представлялось таким очевидным, но оказалось совсем обратным действительности.

Кладу ладонь Остину на плечо, потираю его, с сожалением морщась. Чувствую, его ещё трясет. Наклоняюсь, прижимаясь губами к его горячему виску, на котором оставляю долгий поверхностный поцелуй, не представляя, чем могу помочь. Скорее всего, ничем.