Трудное время (ЛП)

— Как ты поживаешь? — спросил он. — По-прежнему каждую неделю в Казинсе?

— Ага. Все как обычно. Ничего… ничего, что мы разговариваем? У тебя же не будет проблем из-за меня, так? Понятия не имею, как функционирует УДО.

— Все нормально, пока я выполняю свою работу. Совсем не так, как работа под стражей.

— Ты свободный человек.

Он состроил гримасу.

— Более или менее.

Я потерла руки, теперь, когда паника улеглась, холод дал о себе знать.

— Когда заканчиваешь?

Его выражение лица оставалось нейтральным, не считая того, что брови заползли под шапку. В надежде, или со скептицизмом, или в замешательстве, я не смогла разгадать.

— Как только этот тротуар будет чист.

— Может быть, ты хотел бы выпить кофе?

— С тобой?

— Ага. Ничего такого, но да.

— Я с радостью, — сказал он, слабо кивая, затем более энергично. — Мне есть, что сказать тебе. Кое-что, в чем я облажался при нашем последнем разговоре.

Что еще случилось с нашего последнего разговора? Ты привел в свою постель женщину? Почувствовал все те вещи, о которых мы писали друг другу, с кем-то другим? Боже, только одна мысль об этом приводила меня в бешенство.

— Встретишься со мной там за углом, когда закончишь? — Я указала на сеть ресторанов пончиков на ближайшем перекрестке.

— Я приду. — Он не улыбался, но я видела, что-то загорелось в его взгляде. – Возможно, минут через двадцать?

Я кивнула и оставила его, направившись к повороту.

В ожидании я заказала чай, и мое беспокойство просто… исчезло. Словно камень упал с плеч.

Старое головокружение от времен, когда мы писали письма, тоже исчезло, зато я смогла снова дышать. Он не навредит мне, не так, как навредил тому мужчине. Не так, как Джастин навредил мне.

Я видела его со своего места возле окна, черная фигура неуклонно пробиралась к концу улицы. Когда они закончили, то он и его коллега пропали, затем он вернулся, направившись к повороту и оставив инструменты в какой-то невидимой машине. Я наблюдала за ним с противоположной улицы, он обежал машины, засунув руки в карманы. Наблюдала, как его лицо материализовалось в оконном свете, его взгляд встретился с моим взглядом. Прозвенел дверной колокольчик и вот он, высокий и знакомый.

Мне удалось улыбнуться, когда он выдвинул стул напротив меня. Его плащ был темно-серым, а не черным, как я думала, и снимая его он спросил:

— Итак, как твои дела?

Я пожала плечами.

— Нормально. Работаю. Считаю дни до Рождества, чтобы увидеться с семьей.

Он медленно кивнул, глядя то на мои руки, то на кружку. А я разглядывала его одежду, ту, что он сам себе выбрал, после стольких лет в темно-синей униформе. Она не была модной. Воротник белой футболки выглядывал из-за красного шерстяного свитера. Ему шел красный. И он слишком хорошо выглядел в джинсах. Он потерял свой летний загар, его кожа была почти бледной на фоне черной щетины, бровей, бакенбардов и этих черных волос, которые я представляла между своими пальцами, как всегда слегка переросшие, когда он снял свою заснеженную шапку. Эти карие глаза, отражающие каждую эмоцию, которую мог испытывать человек.

— Могу я что-нибудь заказать тебе? — спросила я.

Он взволновано покачал головой. Похоже, он пришел сюда не за кофе и беседой. Я откинулась на спинку стула, как бы говоря ему своей позой, что я готова выслушать все, что ему нужно было выложить.

Распластав пальцы по столу, и уставившись на них, он сказал:

— Я так сильно облажался в то время нашего последнего разговора. Сказав тебе, что я не сожалею о содеянном.

Я играла с ниточкой чайного пакетика.

— Если это была правда, то тогда это не ошибка. Я хотела от тебя правды. Особенно… особенно учитывая обстоятельства. Учитывая, как мы сблизились.

— Я знаю.

— И то, что я считала реальностью — что ты еще очень долго не выйдешь… Довольно нечестно, что ты скрыл это от меня. Я рада, что ты не церемонился, рассказав мне о своем… преступлении.

— И все равно, это было так глупо. Когда я сказал, что сделал бы это снова.

— Ты бы сделал?

Он поджал губы.

— Ты бы сделал, — сказала я и удивилась, услышав раздражение в своем голосе. Я была раздражена. Я на самом деле больше не боялась. — Ты бы сделал это снова.

— У меня не было выбора.

— Ты можешь представить себе, как бы я себя чувствовала, — сказала я тихо, — если бы мой бывший проделал бы это со мной? Сказал бы мне, что ударил меня только потому, что у него не было другого выбора, кроме, как поддаться импульсу или чему бы там ни было?

Казалось, словно Эрик сам себя ударил, на мгновения его зрачки слились с белком. Он казался таким оскорбленным, я пожалела о своем собственном импульсе, покраснев.

— Прости. Возможно, это было жестко…, но, насколько я могу судить, эти два инцидента идеально сопоставимы.

Его взгляд смягчился.

— Ты заслужила то, что сделал с тобой твой бывший?

— Вовсе нет.

— Тогда они абсолютно не сопоставимы. Совсем. Тот парень, которого я избил, заслужил все, что получил. Если бы я этого не сделал, он бы никогда не получил по заслугам.

— Тебя отправили в тюрьму, чтобы у тебя появился шанс осознать, как сильно ты напортачил, — сказала я. — Что ты сделал что-то неправильно. И ты вышел на свободу, ничуть не усвоив этот урок.

Он нахмурился.

— Я теперь не такой, каким был тогда.

— Не похоже.

Его щеки покраснели совсем не от холода. Но его злость или разочарование не пугали меня. Это не коснулось его глаз.

— Если меня посадили для того, чтобы я вышел из тюрьмы, думая, что этот парень получил больше, чем нужно, когда я избивал его…, если в этом заключается исправление, тогда я не хочу, чтобы меня исправляли. Позвони моему надзирателю, и пусть он отправит меня обратно в Казинс, потому что я не сожалею о содеянном. Если бы у меня была машина времени, я бы не стал ничего менять, только бы прислушался к здравому смыслу и не сказал бы судье, что я бы убил того парня, если бы меня не остановили.

У меня раскрылся рот.

— Ты сказал такое судье?

Он казался смущенным, затем набрался решительности.

— Ага. Я был зол. И, скорей всего, это было правдой.

— Но это так… глупо.

— Я был молод и глуп. И справедлив. Прокурор хотел, посадить меня за попытку убийства пожизненно. Мой адвокат хотел, чтобы я признался в нападении со смертоносным оружием. Судья пошла на компромисс, несмотря на то, что моя глупая задница сказала ей, что я хотел его смерти. Она поверила моему адвокату, что я сделал это в состоянии аффекта. Что я не соображал и был слишком зол.

— Ты не сказал мне, почему сделал это. Что он сделал тебе.

— И не стану. Подними архивы — если хочешь — это было в местных новостях. Поиграй в детектива, если это то, что тебе нужно.

— Я узнала достаточно информации, подтверждающей твои слова. Но причина этой ситуации очевидно личного характера. Я не собираюсь искать информацию в какой-нибудь старой газетенке. Я хочу услышать это от тебя.

Он покачал головой.

— Причину случившегося никто не должен узнать. Если люди узнают, то не от меня.

Боже, какой он упрямый.

— Эрик, ты злой человек?

Он серьезно поразмышлял над этим, а затем посмотрел мне прямо в глаза.

— Нет. Я не злой. Вообще-то, я, на самом деле, очень чуткий. Спокойней, чем большинство людей.

— Большинство людей не пытались забить человека до смерти. — У меня перехватило дыхание. Мои слова были столь же грубыми, как та монтировка, и я была, потрясена, услышав их. Потрясена, и странно взволнованна, что посмела открыть рот.

— Всех можно разозлить, если правильно надавить, — сказал он. — Тот парень надавил на меня сильней, чем кто-то сможет ожидать. Но я три года посещал уроки по управлению гневом в Казинсе, и знаю, как выглядят злые ублюдки. Как себя ведут. А я не такой, как они, не за пределами тех обстоятельств, из-за которых меня закрыли.

Мне хотелось поверить ему. Правда. Но я хотела верить Джастину все те разы, когда он обещал, что больше не сделает мне больно. И мне хотелось верить, что я не из тех женщин, которые позволяли мужчинам жестоко с ними обращаться. Эрик верил в то, что говорил — в это я верила. Но люди — самые худшие судьи, когда дело касается, их личности.