Цена желания

И Алиса стала чаще заглядывать к ней по вечерам. Сначала, после смерти матери, она приходила, боясь, что в одиночестве подруге придут в голову отчаянные мысли. Она приносила с собой испеченные мамой пирожки, зная, что Марина постоянно недоедает, а гордость не позволит ей признаться в этом. Софья Львовна, как и прежде, была рада принимать девочку у себя, но та теперь с большим удовольствием ждала прихода Алисы к ней. Тогда она по-хозяйски суетилась на полупустой кухне. Наливала в чашки крепкий, дешевый чай. Вкус напитку придавало только гигантское количество заварки. Алиса с благодарностью принимала знаки внимания повзрослевшей подруги, боясь сказать лишнее слово, чтобы обыденными мелочами не обидеть ее, пережившую такую трагедию. Потом поняла, что Марина, наоборот, раскрепощается и становится более спокойной, улыбчивой.

Их разговоры касались самых разных тем, но чаще Маринка с интересом слушала о том, что у подруги нового на личном фронте. Она вспоминала, что рассказы стали особенно яркими, когда в жизни Алисы появился загадочный Кирилл. К нему Марина испытывала необычайно сильное чувство ревности. Она понимала, что отношения со взрослым мужчиной перейдут рано или поздно в неизведанную ранее стадию. Это не робкий юнец, старающийся ловить каждое Лялькино слово. Кирилл подчинил ее, такую гордую, самолюбивую, амбициозную. Он постепенно отнимал у Марины то, без чего она не мыслила существования – ее Алису.

Впервые Марина услышала о нем еще летом. Алиса заканчивала первый курс, а ей только предстояли вступительные экзамены в училище. В то время Мариша еще подрабатывала уборщицей в соседней школе, и времени на общение у подруг было совсем мало. Алиса вскользь щебетала о том, какой он прекрасный и удивительный, не замечая, как загораются ревностью зеленые глаза подруги. Потом рассказы стали поверхностными, Лялька вообще не хотела говорить о своем увлечении. Это казалось странным, учитывая то, что раньше у девочек не было секретов друг от друга. Марина не позволяла себе серьезно размышлять над происходившим с Алисой, потому что полностью погрузилась в собственные проблемы. Она откладывала это до лучших времен, когда голова ее немного освободится после сдачи экзаменов.

Радости Марины не было конца, когда она поступила в медучилище. Ольга тогда лишь усмехнулась, пожимая плечами, мол, поступила и ладно. Алиса расцеловала ее в обе щеки, а Софья Львовна приготовила праздничный ужин. Еще тогда Марина заметила, что подруга явно тяготилась необходимостью сидеть за столом, поддерживать разговор. Лялька старалась выглядеть веселой, но внимательные глаза Марины видели, что та чем-то крайне озабочена и подавлена. Она удивлялась, что ни тетя Соня, ни дядя Захар не замечают странностей в поведении их дочери. Казалось, она едва дождалась окончания трапезы. И потом извинилась перед Мариной, сославшись на необходимость писать реферат, не захотела выйти с нею на прогулку.

Неприятное чувство не покидало Марину даже тогда, когда Алиса будто снова стала прежней. Мимолетом она обмолвилась, что рассталась с Кириллом, и тогда всю нервозность подруги Марина списала на это обстоятельство. А потом – смерть матери и, как факт, именно это сблизило их еще больше, чем раньше. Все вошло в привычное русло: долгие разговоры по вечерам. Появление очередной жертвы Лялькиной красоты обсуждалось с иронией и какой-то долей упоения. Алиса легко переходила от одного романа к другому, сохраняя трезвый ум и холодное сердце. Это было новое в ее поведении. Тогда-то Марина и поняла, что раскованность и легкость в бесконечном водовороте мимолетных страстей – бегство подруги от себя, от своей внутренней пустоты. Она возникла еще в пору встреч Алисы с Кириллом – Марина безошибочно определила это. Конечно, у них произошло то, что на какое-то время сломало Ляльку, превратило ее в мятущуюся, мстящую за свою поруганную надежду и душу. Марина не стала распространяться о том, до чего додумалась, наблюдая за подругой. Не стала задавать лишних вопросов. Она просто как всегда боготворила ее, считала символом красоты и счастья и была готова разделить с нею любые неприятности, которых не избежать в этой сложной жизни.

Марина училась, работала, а ее личная жизнь была похожа на ровную, блестящую гладь глубокого, холодного озера. Этой застывшей поверхности не касались дуновения даже легкого ветерка. Девушка была застенчива и не уверена в себе. В училище рядом с нею занимались в основном девчонки, а три самоуверенных юноши, попавших в этот женский коллектив, вели себя нагло и не вызывали в Марине каких-либо эмоций, кроме брезгливости. Особенно один из них был ей неприятен: Тимур. Невысокий, коренастый, смуглый, черноволосый, черноглазый – он за полгода учебы не обмолвился с нею ни единым словом. Если два его товарища время от времени отпускали непристойные шуточки в адрес практически каждой девчонки, и ее в том числе, то Тимур хранил олимпийское спокойствие и непроницаемую маску на лице. Словно считал ниже своего достоинства говорить с такой серой мышкой, как она. Он только многозначительно поднимал густые брови и пронзал девушку тяжелым взглядом. Марине в этот момент всегда хотелось убежать или провалиться сквозь землю. У нее холодели руки, и язык становился деревянным, неподвижным. Пока друзья Тимура отвешивали в ее адрес свои дежурные шуточки, она бледнела не от их слов, а от впивающейся в нее черноты глаз Тимура. Его лицо можно было назвать привлекательным, если бы не множество глубоких рытвин – следы буйства гормонов в юном организме – и неприятный жирный блеск. Резкий запах его одеколона вызывал у Марины желание зажать нос и пробежать мимо, а парень, как нарочно, стал подсаживаться к ней на занятиях.

А однажды после занятий кто-то легонько дернул ее за хвостик. Марина оглянулась и поняла, что это сделал Тимур. Они остались вдвоем в пустой, холодной аудитории. Внутренне девушка вся напряглась, но старалась выглядеть лишь слегка раздраженной тем, что ее побеспокоили.

– Чего тебе? – резко спросила она, вкладывая в звучание своего голоса все мужество.

– Хочу поговорить с тобой, можно? – Вопрос застал ее врасплох.

– Говори, только недолго. Я опаздываю на работу, – застегивая дрожащей рукой молнию на сумке, ответила Марина.

– Может, я провожу тебя? – Черные глаза неподвижно уставились и буравят ее насквозь.

– Вот еще новости. Ты что, решил ухаживать за мной?

– Не знаю.

– Понятно. Я пойду, пожалуй. – Марина забросила сумку на плечо и, поеживаясь в предвкушении мороза на улице, направилась к выходу из аудитории. Тимур пошел за нею.

Он молча шел в нескольких шагах от нее, сохраняя дистанцию. Марина едва переставляла ноги от страха. Ей было дурно от сознания того, что этот парень находится рядом. Наконец она не выдержала, остановилась и повернулась к нему. Тимур медленно подошел и неприятно сложил губы в узенькую полосочку – это должно было означать натянутую улыбку.

– Спрашиваю еще раз: чего тебе! – громко повторила Марина.

– Да ничего. Просто решил проводить тебя.

– Мне это не нужно.

– Насколько я осведомлен, человек ты одинокий. Без матери бедствуешь. Кто тебя, сироту, защитит, если никого не будет рядом? – отбросив щелчком недокуренную сигарету, произнес Тимур.

– У тебя ведь никто защиты не просил. Оставь меня в покое. – Марина отвернулась и пошла дальше. Она чувствовала, что дрожит не от пронизывающего ее старенькую куртку мороза, а от чувства брезгливости, которое вызывал у нее один вид юноши. Она не могла понять, откуда в ней столько неприязни к нему. Он не сделал ей ничего плохого. Два других юных самца много раз недвусмысленно набивались в гости, но Марина молча пропускала мимо ушей их намеки. А тут внутри все трясется от страха. «Перестань, Марина! Возьми себя в руки!» – сказала она себе и оглянулась: Тимур снова шел за нею.

– Послушай, – сказала она, остановившись. – Давай договоримся так. Я очень благодарна тебе за проявленное внимание, а когда буду нуждаться в защите, то теперь знаю, к кому следует обратиться.