Ты — любовь

Он шел очень быстро, подгоняемый желанием как можно скорее поговорить с Селией.

Дом был погружен в темноту. Рикки позвонил; ответа не было. Тогда он обошел дом со двора и, найдя незапертую дверь, открыл ее. Он спокойно вошел внутрь с сознанием того, что явился сюда на совершенно законном основании и абсолютно не сознавая того, что его вторжение в такой поздний час может быть превратно истолковано. На первом этаже Рикки не встретил никого. Он поднялся наверх; там тоже не было ни души.

В тот вечер Хайс отпустил своего лакея и всех своих немногочисленных слуг, так что в доме никого не было.

Рикки бесшумно бродил из комнаты в комнату, прислушиваясь к каждому шороху и заглядывая во все углы — всюду было пусто и тихо.

Наконец, в небольшой комнате, выходящей на площадку лестницы, он нашел мужские вещи, вроде тех, которыми постоянно пользовался Лоринг: массу ботинок и туфель на колодках, несколько маленьких щеток для головы, бутылку бриллиантина с пульверизатором, парчовую пижаму; в углу стояла небольшая кровать, совсем такая же, как у его господина. Рикки подошел к туалетному столу и принялся перебирать вещи: уложил на место щетки, отодвинул бриллиантин; затем он надел пижаму на вешалку и повесил ее в шкаф. На кровати он подобрал носовой платок и понес его к туалетному столу — Лоринг держал платки в небольшом ящике слева. Рикки открыл этот ящик, чтобы положить туда платок, и увидел открытый футляр, в котором лежали запонки из черных жемчужин.

Платок выпал из его рук. Дрожащими пальцами он схватил футляр — это были точно такие же жемчужины, как та, которую он нашел. Его охватило странное полуобморочное состояние… Сама судьба послала его сюда… Он понял это теперь… Он всегда знал, что несправедливость будет отомщена… он найдет правду…

И так оно и случилось! Раз он нашел черные жемчужины, значит, убийца здесь, близко; он отомстит за Лоринга! Рикки положил футляр в карман. С ним творилось что-то неладное; он сам это чувствовал; может быть, он был так слаб оттого, что забыл поесть? Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Его дикий и вместе с тем робкий взгляд блуждал вокруг — в его глазах не было злобы, они были испуганные и безумные.

Стоявшие на небольшом столике графин с коньяком и тарелка с сандвичами привлекли его внимание. Как будто это было в порядке вещей, он подошел к столику и принялся есть и пить.

Он был очень слаб, и коньяк тотчас же ударил ему в голову. Он споткнулся и упал. Как раз в этот момент Джонс, лакей Хайса, заглянул в комнату и, не заметив ничего подозрительного, потушил свет. Час спустя он лег спать. А еще час спустя Хайс, измученный и несчастный, вошел в комнату. Не зажигая света, он подошел к окну и остановился там, уставясь в спокойную тишину ночи, надеясь в ее ласкающем мраке обрести хоть частицу утраченного покоя.

Потом он обернулся, подвинул к окну кресло и, опустившись в него, стал глядеть на ясное ночное небо.

В это мгновение Рикки пришел в себя. Он приподнялся с пола и сел, удивленно озираясь вокруг. Внезапно он увидел резко выделяющийся на более светлом фоне окна темный силуэт головы.

И Рикки понял! Это был человек, которому принадлежали черные жемчужины.

Глава XI

Очень осторожно Рикки двинулся вперед; он поднял голову, как охотничья собака, почуявшая добычу; его сознание совершенно прояснилось, и только одна мысль сверлила его мозг — это сидит человек, которому принадлежат черные жемчужные запонки, значит, это — убийца!

Он видел, как Хайс встал, зажег папиросу; как он подошел к открытому окну и, тяжело и устало вздохнув, стал смотреть на улицу.

Рикки выпрямился, держась за спинку стула, и с ненавистью устремил свои слишком блестящие глаза на неподвижную фигуру у окна.

Хайс, погруженный в глубокую задумчивость, не слышал, как Рикки приблизился к нему; Рикки настолько похудел за последнее время, что двигался совершенно бесшумно. Он набросился на Хайса с такой стремительностью, что последний ничего не успел сообразить.

Выведенный из равновесия неожиданностью нападения, Хайс даже не попробовал сопротивляться; он нерешительно поднял руку, по его лицу промелькнуло удивленное и вместе с тем гневное выражение, он открыл рот, чтобы заговорить или крикнуть — тогда Рикки изо всех сил ударил его по голове маленьким кастетом. Хайс покачнулся и, широко раскинув руки, упал, как подкошенный, лицом вниз.

Рикки наклонился к нему и тихо сказал:

— Возможно, что вы встретите там мистера Лорри — я надеюсь, что это так будет — и он сам скажет все, что о вас думает. Я хотел вам все это рассказать, но вы слишком рано свалились, и я не успел этого сделать. Тогда вы могли бы ему передать, что Рикки не забыл отомстить за него.

Он слегка толкнул бесчувственное тело Хайса ногой; и вдруг сильная усталость и слабость охватили его. Он выпрямился и, решив, что больше ему здесь делать нечего, направился к двери, но на пороге столкнулся с Селией.

Ее голос прозвенел, вибрируя, как натянутая струна.

— Рикки! — о, что вы сделали, Рикки?! — Рикки повернул к ней пепельно-серое, бледное лицо, на котором сверкали безумным, фанатическим огнем глаза.

Он сделал странный, полный достоинства, жест и очень четко сказал:

— Я отомстил за мистера Лорри. Этот человек убил его. Мистер Лорри был самым лучшим господином и вообще лучшим из людей.

Селия с ужасом встретила взгляд его совсем уже сумасшедших глаз; сделав над собой усилие и стараясь говорить твердым голосом, она сказала:

— Отойдите в сторону, Рикки! Слышите?

Он тупо, с выражением явного недоверия, уставился на нее, и внезапно безумный огонь, сжигавший его душу столько дней и ночей, погас. Он весь как-то сразу осунулся, съежился и превратился в худого, морщинистого, очень жалкого человека.

— Я не знаю, — захныкал он, — я не знаю, что случилось…

Он попятился от Хайса и, бросившись мимо Селии к выходу, точно травимый зверь, слетел с лестницы.

Селия видела, как он убежал, но это не дошло до ее сознания; она бросилась к телефону и позвонила доктору.

Ответа не было. Селия ждала, охваченная волнением и отчаянием. Наконец, она повесила трубку. Хайс не шевелился. Она побежала к себе в комнату и принесла оттуда графин с коньяком. Опустившись на колени, она постаралась разжать его стиснутые зубы и влить ему в рот немного коньяка. Ее усилия оказались напрасными — коньяк залил всю его манишку — и это доказательство крайней беспомощности Хайса потрясло ее до глубины души.

Она склонилась к нему и, очень осторожно приподняв его голову, прижала ее к своей груди; у него был вид крепко спящего и вполне здорового человека — нигде не было видно следов ранения.

Сердце Селии обливалось кровью, но плакать она не могла. Бессознательно она стала тихонько раскачиваться, убаюкивая его, как маленького ребенка, и нежно нашептывая ему на ухо:

— Дикки, Дикки… мой милый, любимый!..

Но веки Хайса не дрогнули; его губы были по-прежнему плотно сжаты; руки безжизненно раскинуты.

Мертвую тишину, царившую вокруг, прорезал оглушительный звонок у входной двери.

Селия вздрогнула, но не двинулась с места, не зная, что предпринять. За дверью послышались тяжелые шаги, и с площадки лестницы раздался мужской голос:

— Констебль на посту заметил, что входная дверь в вашем доме распахнута настежь и…

— Идите скорее сюда, в освещенную комнату, — закричала Селия.

Высокий молодой полисмен показался на пороге. Он на мгновенье остановился, затем подошел к Хайсу и наклонился над ним.

— Кто это сделал? — резко спросил он Селию.

— О, я не знаю, я ничего не знаю, — растерянно пробормотала она, — но, ради Бога, вызовите как можно скорее доктора! Я не могла дозвониться. Доктор Уоллес, Мейфер, девяносто три сорок восемь.

Констебль подошел к телефону и позвонил.

— Говорят из дома лорда Хайса, — сказал он, — пожалуйста, приходите немедленно… говорит полицейский констебль.