Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало

— А сын его еще жив?

— В смысле, покойного мужа? Да. Если не ошибаюсь, живет в Лионе.

— Выпишите мне его адрес, пожалуйста, — попросил гость, и хозяин послушно кивнул.

— Теперь вы узнали все, что хотели? — повторил он со странной настойчивостью.

— Благодарю вас.

Сергей Владимирович протянул Семену руку. Тот с удивлением осмотрел ее, но протянул навстречу свою, не отрывая глаз от лица гостя.

— Все будет подписано в среду, — тихо сказал Сергей Владимирович. — Максимум — в пятницу.

Хозяин благодарно наклонил голову и отпустил гостей с миром.

— Мам! — закричала Валька, едва ворвавшись в квартиру. — Мне никто не звонил?

Мама вышла в коридор и внимательно осмотрела дочь с головы до ног.

— Звонил кое-кто, — наконец ответила она, и Валька бурно возликовала.

— Кто?

— Как будто не знаешь! Твой молодой человек. Арсен, кажется. Кстати, он очень хорошо воспитан, в отличие от большинства твоих друзей…

— Мам, что он сказал? — перебила Валька нетерпеливо.

Мама засмеялась.

— Просил тебя перезвонить, как только появишься, — сказала она мягко.

Валька расшвыряла в разные стороны тапки и ринулась в свою комнату.

— Ужинать будешь? — вдогонку спросила мама.

— Потом!

Уселась в кресле с телефонной трубкой в руках. Начала лихорадочно соображать, по какому номеру звонить: домашнему, рабочему или на мобильник? Посмотрела на часы. Что ж, вполне рабочее время, половина шестого. Набрала номер и застыла в ожидании. Но на другом конце провода трубку сняли сразу после первого сигнала, словно человек дежурил возле аппарата в ожидании звонка.

— Да!

— Привет, — сказала Валька, чувствуя, как в груди обрушивается безымянная гора. — Это я.

— Привет! — обрадовался цыган. — Я звонил полчаса назад.

— Знаю.

— Как ты?

— Нормально. А ты?

— Тоже.

— Не проторговались еще?

— Да нет, пока на плаву…

— Рада за вас.

— Спасибо.

Наступило короткое молчание. Так бывало всегда, стоило им дорваться до телефона. Казалось, столько всего нужно сказать друг другу, но… Наступал решающий момент, и речи сводились к вежливым банальностям.

— Какие у тебя планы на завтра? — осторожно поинтересовался Арсен, и Валька чуть не расплакалась от разочарования. Значит, сегодня они не увидятся! А она так старалась прибежать домой пораньше!

— Никаких, — ответила она уныло.

Цыган снова проявил свою фантастическую интуицию.

— Я, вообще-то, рассчитывал сегодня пригласить тебя прогуляться, — сказал он виновато, и Валька немного воспрянула духом. — Но приехал мой приятель из Керчи. Он в Москве проездом по дороге в Питер… Мне кажется, неудобно бросать его одного…

— Конечно! — с жаром поддержала Валька, мысленно посылая приятеля к черту. — Развлекай его!

— Он уедет в одиннадцать вечера, — отчитался цыган. — По-моему, будет уже слишком поздно, чтобы приглашать тебя на выход…

— Да ты что! — сказала Валька и засмеялась. — Меня мама в такое время из дома не выпустит.

— А завтра? — с надеждой спросил Арсен. — Выпустит?

— Завтра выпустит.

Они замолчали.

— Есть предложения? — спросил Арсен. — Или пожелания?

— Может, сходим в цирк? — спросила Валька. А куда еще идти? В театр? Избито! В ресторан? Дорого! А тут — дешево и сердито. Но собеседник отрубил неожиданно категоричным тоном:

— В цирк не пойду!

— Почему? — изумилась Валька. — Не любишь?

— Ненавижу! — горячо ответил цыган.

Валька удивленно промолчала. Конечно, они не настолько близко знакомы, чтобы она была в курсе всех его пристрастий и антипатий, но так явно выраженная нелюбовь ее немного удивила.

— Понимаешь, — виновато объяснил Арсен, — мои родители всю жизнь проработали там.

— В цирке?!

— В цирке. У них был номер.

— Какой?

— Какой, какой… Что, и так не ясно? — раздраженно спросил цыган. Вздохнул и пояснил тоном ниже: — Конный, разумеется. Джигитовка пополам с дрессурой и цыганскими танцами.

Он замолчал.

— Значит, — спросила Валька, — ты — закулисный мальчик.

— Значит, так, — подтвердил Арсен.

— Слушай, а твои родители живы?

— Мать жива, — ответил цыган. — Отец умер год назад.

— А мой отец умер девять лет назад.

Они замолчали, объединенные чувством общей утраты.

— А почему ты не любишь цирк? — полюбопытствовала Валька. — Ведь это такое честное искусство… Можешь сделать двойное сальто под куполом, значит, сделаешь… А не можешь, так никакие связи, никакие деньги не помогут…

— Вот именно, — поддержал цыган горячо. — Это такой профессионализм, просто уму непостижимо! Знаешь, как люди номер готовят?! Знаешь, как они репетируют?! На износ! И ради чего это все? Ради чего они делают двойное сальто на высоте сорока метров без страховки? Ради того, чтобы жующая и чавкающая толпа в зале на одну минуту перестала жевать! Разве это цена человеческой жизни?

— Но разве их заставляют? — попробовала поспорить Валька. — Они ведь сами согласились на такую цену…

— Это меня и бесит! — со злостью оборвал цыган ее острожный подголосок. — Почему умные, сильные, бесстрашные люди так дешево оценивают свою жизнь?

Валька промолчала.

— Потому что сцена — это наркотик. Если подсел — все, не соскочишь. Знаешь, какой самый страшный момент для любого артиста?

— Не знаю, — тихо ответила Валька, хотя уже поняла, что он хочет сказать.

— Момент, когда он лишается номера. Момент, когда окружающие, отводя глаза, начинают интересоваться его здоровьем. Это сигнал, понимаешь? Время на исходе… Я один раз видел, как плакал один взрослый мужчина, которого отправили на пенсию. Не старый еще по обычным меркам… Если б ты только знала, как это страшно! Наверное, именно тогда я понял, что никогда не буду циркачом. Хотя это профессия наследственная.

— Я тебя понимаю, — поддержала Валька. — Честно говоря, меня в цирке привлекают только номера с животными…

— Какими? — прервал ее Арсен.

— Что «какими»?

— Какими животными? Домашними или хищными?

— Все равно, — беззаботно ответила Валька, но цыган злобно рассмеялся в ответ.

— Ничего себе, «все равно»!

— А в чем разница? — удивилась Валька. — Конечно, дрессировать тигров опасней, чем собачек…

— Да не в этом дело!

Цыган захлебнулся собственным негодованием, но справился с собой и продолжал тоном ниже:

— Не в этом дело… Понимаешь, домашние животные подчиняются человеку с радостью. Они готовы все сделать для того, чтобы доставить нам удовольствие. Но хищники — совсем другое дело. Их приходится ломать. Все время ломать: и на репетициях, и на представлении… Поэтому никто никогда не знает, чем номер кончится.

— Нужно большое мужество… — начала Валька.

— Да, конечно, — нетерпеливо оборвал Арсен. — Это само собой. Но ты подумай о другом. За что этим несчастным животным такая каторга? Одно дело, когда убийцу приговаривают к пожизненному заключению в тюрьме. Но животным-то это за что? Ведь для них существование в клетке — это хуже, в сто раз хуже, чем тюрьма для человека! А хищники в нее попадают еще в младенчестве, не успев нагрешить… И всю жизнь проводят на территории два метра на два метра. Ради чего? Можешь объяснить? Тебе доставляет удовольствие смотреть, как тигр, огрызаясь, прыгает с тумбы на тумбу? А?

— Не знаю, — растерялась Валька. — Не задумывалась…

— А ты задумайся! Зачем заставлять хищника действовать против его природы? Ради того, чтобы доказать, что человек сильнее? Это и так понятно! Ради того, чтобы на десять минут потешить толпу? Только ради этого. А стоит ли толпа таких усилий? Вот большой вопрос…

— Ладно, не хочешь в цирк — не надо, — перебила Валька, утомленная горячим негодованием собеседника.

— Прости, я тебя загрузил, — спохватился Арсен.

— Ничуть. Мне с тобой интересно.

— Правда? — спросил цыган с надеждой.

— Правда.

Они снова замолчали.