По рукам и ногам (СИ)

– Знаешь… вообще-то… не очень… Учитывая то, что ты ночью со мной вытворял. Нет, погоди. Для этого есть другой термин. Э-э… бисексуал?

– Уже значительно ближе к правде, – удовлетворенно кивнул хозяин, усаживаясь сверху.

Эй, что делать собрался? Я в любом случае не готова… Заговорить ему зубы, что ли?

– А ты… это… – я отчего-то засмущалась и больше ни слова выдавить из себя не смогла.

– Пассив, – ухмыляясь, услужливо подсказал Кэри.

Ох, мамочки.

Много ль еще у тебя тайн, безнадежный ты, развратный овцебык?

Кстати, слезать он с меня вовсе даже не собирался, кажется. Только разглядывал как-то прищурено. Попытки выползти из-под хозяина незаметно не окончились успехом, поэтому я попросту вжалась в простынь. Страх противный задушить никак не выходило.

С роду недолюбливала, когда меня рассматривали чересчур внимательно. И так неуютно, а тут еще и Ланкмиллер… Бес.

Противный. Слезь. Ну слезь.

Еще и гомосек. Я вообще-то ненавистью к ним никогда не отличалась, но кажется, скоро начну.

– Ланкмиллер… – договорить он мне не дал, мягко опустив кончики пальцев на губы.

Медлил, да притом еще и нарочно. Прошлой ночью он такой неторопливостью совсем не отличался.

Дышалось плохо.

– У-у… строишь из себя бойкую, а сердце стучит, как у зайца… – с нежным издевательством протянул Кэри. – Пробуешь на вкус, каково это, когда твоя жизнь кому-то другому принадлежит, кого еще и знаешь вдобавок едва-едва? Не представляешь, что он может выкинуть в следующую секунду: изнасилует… или, может, ударит? Совершенно восхитительно, правда ведь? Скоро почувствуешь. Обожаю это твое выражение лица…

И сущую ненависть на нем – тоже? Я ведь даже поделать ничего не могу.

Воздух в комнате был какой-то совсем не такой, как полагается. Вя-язкий, словно нарочно. И дрожащий от напряжения.

Ланкмиллер оказался даже немного прав…

Изнутри меня опутывала тревога за каждую следующую секунду, переплетясь с азартом. Это вроде противостояния, исход которого предрешен и даже заранее известен. Хозяин снаружи давил своей властью так, что было не продохнуть. На самом деле, в душе, как в сетях, еще много чего путалось, от стыда за прошлую ночь до страха и недоверия. Все это вместе выходило качественно пьянящим таким коктейлем, пострашнее Кровавой Мэри. А много ль девушке надо, чтоб захмелеть?

Глаза у хозяина были нехорошие, и обещали кучу (не)приятностей.

– Слезь с меня, Кэри, – я дернула бедрами, – дышать нечем…

– Нечем? – брови мучителя взлетели вверх. – Я вроде у тебя не на груди сижу. И вообще, за нее не принимался еще…

– Сейчас будет шутка по поводу ее размера, да? – я мрачно хохотнула.

– Шутка, повторенная дважды – уже глупость, – задумчиво заметил Ланкмиллер.

Он пока что не делал ничего такого непотребного. Но в том, что он делал, сквозило столько всеобъемлющей власти и похоти, что было совсем-совсем не по себе. Всего лишь по щеке гладил. Вроде бы и ласково даже. Но так нещадно по-собственнически.

Ошейника не было, но я чувствовала его, тихонько подвывая от безысходности.

– Ну хватит скулить, – мучитель поморщился. Порчу ему тут всю малину. – Ты будто загнанный в угол кролик…

– Угу. А ты удав. Мой личный, – без энтузиазма поддержала я, в ответ на что Кэри резко подался вперед, так что его губы оказались аккурат напротив моих. Он обдавал их своим глубоким, ничуть даже не сбитым дыханием.

Поцелует сейчас?

Ланкмиллер в секунду опустился ниже и оставил на шее моей крайне качественный засос, закусил зубами так, что я сморщилась от боли.

Ах, ну да, он же ненавидит поцелуи в губы. Точно.

– Моя, – вдохновенно сообщил мучитель.

– Твоя-твоя, – передразнила я, пытаясь стряхнуть наваждение и даже отстраненно гадая, спустятся ли его пальцы куда-нибудь ниже.

Спустились.

Ланкмиллер оттянул и без того слишком глубокий вырез платья, вынудив меня спрятать взгляд. Да вроде бы как стесняться-то уже и смысла нет, после прошлой-то ночи…

Кэри облизнулся и как ни в чем не бывало с меня слез. Неожиданно.

Сначала довел до полу-обморока, а я-то думала, замучает. Своей непредсказуемостью.

Слышала, все маньяки так…

Я вскочила сразу же, чтобы вновь не оказаться в уязвимом положении. Вскочила, запнулась о собственную цепь и рухнула на Ланкмиллера.

Он, правда, сам никуда не рухнул, только пошатнулся и сразу же, пользуясь моментом, недвусмысленно прижал меня к себе.

– Бесит это платье, – я дернула его за лямку, (сказала, чтобы что-то сказать), – постоянно с плеча сползает.

– У тебя красивые плечи. Нежные, – Кэри развел руками, выпуская из своих объятий, а я застыла, будто ледяная.

– Есть ли еще что-то, что тебе нравится? – и голос вышел какой-то странный. Деревянный прямо. Это был первый комплимент, который мне сделали после потери памяти. Может, даже вообще первый.

– Слушай, золотце… Готовить умеешь? – Кэри с головокружительной скоростью сменил тему.

– Не, – вздохнула я, вновь безжизненно повалившись на кровать.

Пусть бы он ушел уже поскорей и прекратил эти раздевания взглядом.

– Готовить не умеешь, трахаться, пока что – тоже. Чем ты занималась в своем бордель-кафе? – он так спросил, будто сварливая маманя. А она у меня… черт, плохо ее помню…

– Еду разносила, спрашивал уже. Официантка я. Была…

– М-м, жаль… Ничего-то ты не умеешь, у нас прислуга по дому весь день ошивается, так раздражает. Приходила одна девчонка бы раз неделю – пыль стереть, так не-е-ет…

– Погоди, а если научусь готовить, снимешь… это… меня с цепи? – и говорить-то об этом унизительно было. Мерзко.

– На сегодня я тебя и так сниму, у нас слишком насыщенный день, Кику. Тебя надо к доктору.

– Не люблю докторов. К какому на этот раз, я вроде б всех прошла…

– К психологу.

– Отлично. Я же еще и сумасшедшая.

Нет. Он такого не говорил, но… С такой жалостью про психолога сказал, почти наигранной… Наверное, мне кажется. Паранойя, а значит, и правда, самое время к врачу. Отвратительно, когда в голове копаются.

– На мой взгляд, – Кэри зачем-то полез в карман, – амнезия – серьезное заболевание, требующее лечения. Она у тебя возникла, судя по симптомам, в результате психологической травмы.

Какой безапелляционный…

– А что если… – я свернулась клубочком и продолжила тихо-тихо, – если я не хочу вспоминать? Я уже много раз пыталась представить, отчего можно вдруг оказаться без памяти на помойке посреди ночи. Это все не радужно, Кэри.

– Некомпетентен, – коротко бросил он, принявшись возиться с замком на моих оковах, – но опасаюсь, что заболевание начнет прогрессировать. Сейчас ты тоже, как ни крути, испытываешь стресс, так что вдруг…

За день без цепи можно вытерпеть и психолога, и даже кого похуже.

Ланкмиллер велел за ним идти, на кухню.

Служанок видно не было, а вот запах витал на первом этаже просто восхитительный. На столе две тарелки стояли, обе с супом. Кэри на эту картину две секунды любовался, потом, ворча себе под нос что-то о неопытности служанки новой, спустил вторую тарелку вниз, пояснив это сухим, коротким, как нож:

– Кику ест на полу.

Вот это номер.

Еще минуту я из себя ничего и выдавить не могла, кроме несуразного:

– Не голодная…

– Когда надумаешь, остынет, – мучитель равнодушно передернул плечами.

Я больше не выдержала. Накипело.

– Ты просто безнадежная, бессердечная тварь. Надень это себе на голову, вот что, – я прошептала тихо-тихо, но он все равно услышал, даже если выражение лица не изменилось.

Есть хотелось просто безумно. Но чтоб с пола – никогда.

Меня даже в бордель-кафе так не унижали!

Лучше умру от голода. Почему всегда, всякий раз, как мне кажется, что с Ланкмиллером можно ужиться, он подкладывает мне очередную невыносимо-отвратительную свинью. Пощечину на этот раз отвесил знатную.

Я уже уйти с кухни собралась ко всем чертям, но холодное хозяйское: «Я не отпускал», просто кольями пригвоздило к месту.