Влюбленный Дед Мороз

— Гм, — повторила Лилия.

— Лилька! Сходи к нему!

— Почему я?

— А помнишь, ты говорила, что можешь уговорить кого угодно на что угодно? Вот и уговори его не прыгать!

Последнее предложение было горячо поддержано всеми собравшимися. Кроме Лилии.

Собравшиеся окружили ее, а потом стали подталкивать к лестнице.

— Давай-давай, ты же из нас самая умная!

— Если не ты, то кто?!..

— Жалко же парня! А вдруг он из-за несчастной любви?..

На крыше было мокро и очень холодно.

Надо было взять в гардеробе пальто, подумала Лилия. Витьке Печалину что — он был в теплой японской куртке, а вот ее от ветра сразу пробрало до костей.

Однокурсники, бестолково толпившиеся у люка, посторонились и дали Лилии дорогу.

Подняв воротник тонкого жакетика и обхватив себя руками, чтобы сберечь остатки тепла, Лилия приблизилась к Виктору.

Тот действительно стоял на самом краю, но пока, на всякий случай, одной рукой держался за ограждение.

— Витя, не надо… жизнь такая хорошая вещь, — уверенным, как ей казалось, тоном начала Лилия.

— Не для меня! — покосившись на нее, отрезал Печалин. Он приподнял одну ногу, попробовал ею воющую ветром пустоту и вернул назад.

— Давай уйдем отсюда в теплое, безопасное место и там обо всем спокойно поговорим, — предложила Лилия.

— Отстань! Не хочу я ни с кем ни о чем разговаривать!

— Вить, ну что ты в самом деле как маленький! Здесь же высоко! Ты же разобьешься!

— Да! Этого-то я и хочу!

— А ты о родных подумал? О папе с мамой? О девушке своей — как ее, Марина, кажется?

При звуках этого имени Печалин страшно, как Мефистофель в «Фаусте», захохотал.

После чего отпустил ограждение и шагнул вниз.

— Из-за девушки, значит, — задумчиво произнес Александр Васильевич. — Что ж, в девятнадцать лет это бывает.

В его голосе не было ни тени упрека. Его рука по-прежнему лежала на ее голове. И все же Лилия поспешила оправдаться.

— Но вы не думайте, он не разбился! Он, знаете ли, пролетел всего этаж, а там зацепился курткой за какой-то штырь над окном криогенной лаборатории и висел на нем, пока его не сняли пожарные!

— Он не разбился, — повторил Александр Васильевич. — Но эта история так подействовала на вас, что вы решили…

Лилия медленно поднялась с пола.

— Да, — сказала она, глядя на Александра Васильевича с некоторым вызовом.

— Я перешла учиться на смежное направление. Я хотела доказать, что…

— Что вы действительно можете уговаривать людей поступать так, как вам хочется. Разумеется, для их же блага. Доказать не столько другим, сколько самой себе…

Лилия, сглотнув ком, кивнула.

— И как? — поинтересовался Александр Васильевич. — Вы в самом деле научились этому? Окажись вы в подобной ситуации сейчас, вы смогли бы уговорить его не прыгать?

— Смогла бы, — бесстрашно ответила Лилия.

— Что ж, — усмехнулся Александр Васильевич и тоже встал. — Тогда вперед!

Он щелкнул пальцами. Стена Лилиного кабинета растаяла, и на нее пахнуло ноябрьской сыростью, смешанной с запахом ржавой крыши и страха.

Надо было взять шубу, подумала Лилия. Витьке Печалину что — он в теплой японской куртке, а вот ее от ветра сразу пробрало до костей.

Однокурсники, бестолково толпившиеся у выхода на крышу, посторонились и дали Лилии дорогу.

Обхватив себя руками, чтобы сберечь остатки тепла, Лилия приблизилась к Виктору.

Он стоял на самом краю крыши, но пока, на всякий случай, одной рукой держался за ограждение.

— Привет, Виктор, — сказала Лилия.

Печалин повернул голову в ее сторону, но не ответил.

— Говорят, ты тут прыгать собрался, — тем же ровным, спокойным голосом продолжала Лилия.

Печалин дернул головой, но снова промолчал.

— Ну-ну…

— А ты что, пришла меня отговаривать? — наконец разомкнул уста Виктор.

— Да что ты, ни в коем случае! Ты взрослый человек и сам решаешь, жить тебе или умереть!

Лилия заметила, что пальцы Печалина, которыми он держался за заграждение, сжались немного сильнее.

— Вот именно, — несколько неуверенно согласился он. — Я все решаю сам…

— Ну разумеется!

И Лилия широко, дружелюбно улыбнулась ему.

Печалин, помявшись, немного отступил от края.

— У меня к тебе будет только одна просьба, — продолжала Лилия.

— Да? — вновь напрягся студент.

— У тебя ведь есть новый мотоцикл?

— Ну есть, — вздохнул Печалин. — «Восход», с настоящим юпитеровским двиглом… Родители подарили на день рождения.

— Хорошие у тебя родители.

— Неплохие…

— Вернемся, однако, к мотоциклу. Ты не мог бы… ну как бы завещать его нам? Кому-нибудь с нашего курса? Очень, знаешь ли, хочется заценить настоящий юпитеровский двигл!

Печалин заморгал и отступил от края еще на шаг. Теперь он держался за ограждение обеими руками.

— Хотя лично мне гораздо нужнее твоя куртка, — продолжала болтать Лилия, изо всех сил стараясь не стучать зубами от холода. — Она ж у тебя японская, стильная, сорок восьмого размера… Идеально подошла бы моему парню. К сожалению, ты сейчас ее так уделаешь своей кровью и мозгами, что вряд ли удастся отстирать. Разве что отдать в химчистку…

Печалин скривился и перелез за ограждение.

— Или, все же, бензином попробовать…

Печалин подошел к Лилии:

— И это все, что ты хочешь мне сказать? Зная, что я сейчас умру? — спросил он оскорбленно.

Она пожала плечами.

— Все там будем. Вот, говорят еще, у тебя хорошие конспекты по органической химии, так я возьму их себе, ладно?

— А вот хрен тебе! — воскликнул Печалин и воздел руку в неприличном, подсмотренном в одном американском фильме жесте. — И вам всем хрен! — адресовался он к осторожно приблизившимся однокурсникам. — Мотоцикл им! Куртку! Конспекты! Не дождетесь, сволочи бесчувственные!

Он энергично протопал по крыше к люку и скрылся в нем, продолжая ругаться.

Лилия закрыла глаза и почувствовала, что замерзает. Она покачнулась. Но тут же ощутила на плечах благодатное тепло.

— Неплохо сработано, — услыхала она голос Александра Васильевича и обернулась.

Студенты исчезли, люк захлопнулся, они были на крыше одни, и на ее плечах был его пиджак. Лилия улыбнулась и потерлась щекой о мягкую, уютную, хранящую запах свежевыпавшего снега ткань.

Откуда-то издалека, но в то же время до странности близко послышался дверной звонок.

— Пора возвращаться, — сказал Александр Васильевич, — сдается мне, что это привезли угощение.

Он взял Лилию за плечи, притянул к себе, коснулся губами ее лба и исчез.

Лилия открыла глаза.

Она лежала на кушетке в своем кабинете, плед сполз с нее окончательно, и, должно быть, поэтому она ощущала, что ноги ее сильно замерзли. Но плечам и груди было тепло, даже жарко, а на лбу осталось невыразимо приятное ощущение нежной, тающей прохлады, в которой, однако, нет-нет да и проскальзывали огненные искорки.

По дороге к входной двери, звонок за которой дребезжал уже беспрерывно, Лилия глянула на себя в зеркало. Она выглядела как обычно, и на лбу ее не было никакого видимого следа. Все-таки это был сон, с облегчением и некоторым разочарованием подумала она.

Олег Павлович вернулся домой в самом мрачном расположении духа.

От созерцания соболевских картин ему лучше не стало. Никаких новых идей не возникло, а наоборот, появилось крайне неприятное подозрение, что, в отличие от художника он, Олег, занимается совершенно зряшным делом.

Художник создает нечто новое, то, чего раньше не было, чего никто раньше не видел, а если и видел, то не так.

Он же, Олег, зачем-то пытается переделать уже сделанное, доказать доказанное и утвердить утвержденное. Или, на худой конец, опровергнуть.

Но у него даже опровергнуть не получилось. Программа, которую он составил в считаные часы под влиянием того, что в гордыне своей принял за озарение, — полная чушь.