Невеста моего брата

— Я рада, — продолжила она, — потому что мы ладим с Софи. Я переживала, что ты спутаешься с женщиной, которая мне не понравится. Тогда бы всем было плохо. А сейчас мы прекрасно проводим вместе отпуск. Если бы я осталась с тобой и мы поругались бы с нашими семьями, разве мы смогли бы так хорошо отдохнуть? И вообще, куда бы мы поехали?

— Куда угодно.

— Не впечатляет.

— Отпуск — это не самая главная вещь в жизни.

— Но очень приятная. И потом, теперь, когда я все там устроила, я слишком сильно полюбила квартиру в Нейи. Я бы с ума сошла, если бы там поселилась другая женщина. А Фабьен быстро нашел бы мне замену.

Я был побежден своей семьей, ее семьей и квартирой Фабьена. Стены, стоны и деньги. Я спросил Аннабель, почему в мае она согласилась переспать со мной.

— Я была в отключке из-за неприятностей с твоим братом. Я сама не знала, что делала.

Она засмеялась и сказала, что дурачилась: в сложившихся обстоятельствах она не могла оставаться одна ни физически, ни морально, и среди ее знакомых я был единственным нормальным парнем. Она мне снова сказала, как в самолете Будапешт — Париж, что ей было хорошо со мной. Во мне было что-то такое, что ее успокаивало, ободряло. Я думаю, что это была моя абсолютная и безответная страсть к ней. Что Аннабель не любила в Фабьене, так это то, что она его любила, что она любила во мне, так это то, что она меня не любила. Мой брат лишал еe свободы чувств, тогда как я их возвращал.

— А не слишком мучительно снова позволять себя трахать в задницу? — спросил я с пошлой иронией.

— Фабьен прекратил это. Он все прекратил. Мы больше не касаемся друг друга. И мне так больше нравится. Мне осточертела содомия. От нее слишком много осложнений.

Она резко поднялась, как будто сидение на стуле вызывало у нее неприятные воспоминания.

Каждый день перед нами стоял выбор: идти на пляж или загорать у бассейна. Фабьен и Софи были сторонниками пляжа, Аннабель и я предпочитали бассейн. Торговка сырами, как и мой брат, была склонна к фривольности, зрелищам, показухе — тогда как я разделял с Аннабель любовь к спокойствию, тишине и одиночеству. Как только речь заходила о глубинных вкусах каждого, то образовывались новые настоящие нары: Фабьен с Софи, Аннабель со мной. В «рейнджровере», который, как и мотоцикл, мой брат взял напрокат, Софи садилась рядом с Фабьеном, когда тот был за рулем, а когда машину вел я, Аннабель была впереди со мной. Мы считали, что таким образом мы разбивали пары, хотя все было наоборот.

* * *

Мать ребенка может подать иск на установление отцовства в течение двух первых лет жизни ребенка, и потребовать это должна была Аннабель, но на этом настаивал сам Фабьен. Они не расставались надолго во время ее беременности, всего лишь два или три раза. Это были разрывы, о которых я узнавал уже после их примирения. Из-за осторожности Аннабель или безразличия Фабьена? Софи ездила по несколько раз в неделю в Нейи. Она говорила мне, что вела с Аннабель беседы будущих мамаш, о которых она мне рассказывала все меньше и меньше. Еще они ходили вместе в кино и по магазинам. Они созванивались каждый вечер. Я слышал, как Софи разговаривала по полчаса с женщиной моей мечты. Я мало общался с Аннабель и практически всегда по телефону. Скоро мы вовсе прекратим видеться и разговаривать, тогда как моя супруга останется одной из ее ближайших подруг, но теперь она закрывается в комнате для разговоров с ней, чтобы якобы не стеснять меня, но делает это, чтобы не стесняться самой.

Они родили с интервалом в несколько часов 5 февраля 2005 года, в день торжественной закладки в Браззавиле первого камня в мавзолей Пьера Саворньяна де Бразза, в присутствии президента Конго Дени Сассу-Нгуессо, президента Габона Омара Бонго и президента Франции Жака Ширака. Позор, как говорил Саверио. У конголезцев не было ни воды, ни электричества большую часть дня, но они тратили миллиарды конголезских франков, чтобы построить кондиционируемый могильник, где разместится мертвец, к тому же колонизатор. Я ему возразил: деньги на мавзолей выделяли франко-алжирские фонды, и у конголезцев не взяли ни одного сантима, будь-то во франках или в евро.

— Вы все сводите к политике — жаловалась Катрин. Затем она упрекнула меня и Софи в том, что мы не поехали в Американский госпиталь, как Аннабель, а выбрали роддом в глубине 14-го округа Парижа.

— Мама, я живу в глубине 14-го округа.

Наша мать была встревожена. Она предчувствовала в этих двух рождениях, еще более связанных между собой, чем это нашлось, неразбериху, может быть, даже трагедию. Это были два мальчика. Я увидел Тома на следующий день после его рождения в палате Аннабель, в Американском госпитале. Второй раз я его увидел на похоронной мессе Фабьена в церкви Сан-Сюльпис. Это все.

Я признал Жана, а Фабьен хотел дождаться результатов анализа ДНК, чтобы сделать то же самое с Томом. На эту щекотливую тему у меня с Аннабель был телефонный разговор.

— Я должна через это пройти, — сказала она. — В противном случае твой брат подумает, что ребенок не от него, и оставит меня с малышом, выгонит нас из Пюви.

— А если анализ будет отрицательный?

— Есть одна вероятность из двух. Одна неприятность из двух.

Она засмеялась. Она всегда смеялась в серьезные, драматические моменты. Казалось, что как только что-то становилось важным, оно переставало быть таковым для Аннабель.

— Если ребенок не от него, то он от меня.

— Нам от этого легче не будет.

— Я его воспитаю.

— У тебя уже есть один воспитанник. В любом случае, Том не твой сын. Это копия Фабьена. Такие же большие голубые глаза. А не твои маленькие карие глазки.

У нее не было никаких трудностей в предоставлении судье доказательств их интимных отношений с Фабьеном: они жили вместе. Фабьен любезно согласился, потому что он этого хотел, на сдачу крови, из которой делается анализ ДНК.

В день, когда мы должны были обедать вместе последний раз, у моего брата порвался шнурок. У него дома не оказалось запасных. Он надел другие ботинки, что вынудило его поменять и брюки. Он был в бешенстве.

— Когда я закончу сниматься в кино, — сказал он, придя в ресторан, — я открою магазин шнурков. Шнурков и трусов. Это две вещи, которые труднее всего найти в продаже. «Фабьен Вербье: шнурки и трусы». Нет: трусы и шнурки.

— Вывеска для фетишистов.

Он не обозвал меня дураком. Я подумал, что какое-то время он не виделся с Аннабель, что меня удивило, потому что они жили под одной крышей и у него не было съемок до середины июня. Романтическая комедия, происходящая в Шамбери. Продюсеры берут деньги у регионов, как-то объяснял он мне, но потом нужно сниматься на месте, это самый тяжелый момент операции. Я еще не знал, что Аннабель ушла из квартиры в Нейи и переехала вместе с ребенком на улицу Батиньоль. Она получила результат анализа ДНК и была вынуждена показать его моему брату: он был отрицательный. Фабьен сразу же выставил за дверь мать и ребенка, несмотря на протесты Аннабель, о которых он мне не рассказывал детально, но я возразил:

— Ты или другой, какая разница? Это наш ребенок. Мы его хотели: надо просто заявить, что он твой!

Для обеда, который был задуман как встреча, а оказался прощанием и во время которого ни я, ни он ничего не ели, мой брат выбрал в Нейи ресторан «Черный трюфель».

Автор словаря моего отца не знал жаргонного значения слова «трюфель», а я знал: «дурак».

Фабьен заказал два бокала шампанского.

— Ты не пьешь сегодня виски с колой?

— Нет. Сегодня особенный день. Нужно кое-что отметить.

— Твою номинацию на «Сезар»?

— «Сезары» будут раздавать в следующем году. В этом году они уже прошли.

Я вспомнил, что на последнем присуждении премии в области киноискусства мой брат даже не был номинирован. Меня это опечалило, потому что его любил, и обрадовало, потому что я любил его невесту. Двойственное чувство. Его значения тоже не было в толковом словаре моего отца, там были только «большое чувство» и «избыточное чувство». Нам принесли шампанское, его в ресторанах приносят быстрее всего. На минеральную воду уходит больше времени.