Распутывая прошлое (ЛП)

И потом я чувствую, что она хватает меня за руки.

Я замираю. Создается такое ощущение, будто лопается шар.

Я поднимаю глаза. Не пытаюсь спрятать страх и боль. Я позволяю доктору Ратледж увидеть все.

Я наблюдаю, как ее зрачки расширяются, когда она принимает все это.

Мою тьму.

Мое расстройство.

Мою боль.

Мое унижение.

Она опускает мои руки. Они падают по бокам, словно тяжелые грузы. Она обходит свой стол и опускает на него ладони. Ее тело горбиться, глаза закрываются.

Мы молчим. Я раскачиваюсь взад и вперед около стены, пока она беспомощно смотрит на свой стол. Затем она поднимает голову и смотрит на меня. Звание доктора медицинских наук исчезает. Она личность. Со своими недостатками. Со своими шрамами.

— Ты знаешь, почему я стала психиатром?

Я тупо смотрю на нее, вытирая щеки тыльной стороной рук.

— Почему? — спрашиваю я неохотно.

— Я всегда была очарована человеческим умом. Как мы обрабатываем окружающие нас предметы. Как чувствуем. Какие эмоции мы проецируем, — признается она.

Я все еще не впечатлена.

— Во время аспирантуры я поняла, что, может быть, за моим решением исследовать эту область стоит что-то большее.

Я не понимаю, куда движется этот разговор. Но знаю, такие разговоры между пациентом и доктором никогда не происходят. Врачи всегда лишь задают вопросы и ждут на них ответы. Они никогда не открываются и не рассказывают ничего личного о себе.

Я медленно встаю. — Что Вы имеете в виду?

— У меня есть члены семьи, которые боролись с психическими расстройствами. Мое увлечение связано именно с ними. Я хотела выяснить, откуда идет вся эта боль. Почему всем всегда казалось, будто они не могли поколебать тьму, которая постоянно маячила вокруг них, — вздыхает доктор Ратледж.

Не думаю, что сейчас все так же легко и сладко, как было раньше. На этот раз я вижу боль и горе за всем этим. В ее прошлом есть своя темнота.

Я смотрю вниз и обвожу вену на тыльной стороне своей руки. — Вы нашли ответ?

— Иногда думаю, что да, — осторожно отвечает она. — Но когда читаю что-то новое, или начинаю встречаться с новым пациентом, то понимаю, что пытаюсь разрешить невозможное. У нас никогда не будет однозначного ответа. Каждый пациент отличается тем, как он чувствует, думает, любит или выражает себя. Думаю, это именно то, что заставляет мир вращаться.

Я думаю о Лане. Она стоит в ванной и смотрит на свое отражение. Она сдается. Она устала от боли. Я стою в дверном проеме, говорю ей не сдаваться, но она не хочет меня слушать.

Мурашки покрывают мою спину. И я пытаюсь стряхнуть это видение.

Доктор Ратледж переплетает пальцы и делает глубокий вдох. Я понимаю, время признаний закончилось, и она вернулась к своей обычной роли. — Я не доктор Вудс. Когда ты говоришь, я слушаю тебя. Я верю тебе. Но мне нужно, чтобы ты доверилась мне и открылась. Хорошо?

Я прекрасно понимаю, зачем она вернулась к роли доктора, но я уже скучаю по другой ее стороне. Когда она разговаривала со мной, мое унижение начало слабеть. Я не чувствовала себя неудачницей, которая не обладает контролем над собственным разумом. Во время нашего разговора даже начал появляться маленький фрагмент доверия. Он был едва заметен, но, по крайней мере, это было уже что-то.

— Хорошо, — отвечаю я.

— Знаю, для тебя это нелегко. Просто помни, что даже самые чистые души хранят в себе тьму. Возможно, ее трудно заметить. Может быть, они усовершенствовали искусство скрывать ее от мира. Или может быть, она скрыта в темном уголке их разума. Но она там. Никто в этом мире не освобожден от шрамов.

Мои плечи расслабились. Я кивнула, и это казалось достаточно хорошим результатом для меня.

— Я лишь хочу, чтобы ты рассказала свою историю так, как это будет лучше для тебя.

Я делаю глубокий, очищающий вдох. Сказать, что я лишь начала свою историю, будет преуменьшением. Я еще даже не была близка к царапанью поверхности.

— Я сказала Лане, что, может быть, нам лучше остаться в моем доме. Что там она будет в безопасности...

ГЛАВА 11. НЕТ ЛЕГКОГО ВЫХОДА

— Нам нужно вытащить тебя отсюда, — прошептала я.

Несмотря на то, что в сарае были только мы с Ланой, я все еще была слишком напугана, чтобы говорить. Боялась, что ее отец услышит меня и вернется. Мне хотелось использовать то время, что у нас есть и покинуть это место как можно быстрее.

Но Лана не двигалась. Она уставилась на пол отсутствующим взглядом, прикасаясь пальцами к красным отметинам на своей шее. Не думаю, что она понимала, что делает. Я нежно кладу руку ей на плечо, кивая головой в сторону открытых дверей:

— Ты слышишь меня? Нам нужно идти.

Лана резко отдернулась от моего прикосновения.

— Нет.

У меня отвисла челюсть.

— Ты же не серьезно?

Она поднялась на шатких ногах, стряхивая с них грязь и сено.

— Я не могу уйти, — пробормотала она.

Мне хотелось схватить ее за плечи, чтобы привлечь внимание, но она напоминала раненое животное, готовое убежать от меня в любую секунду.

Я действовала осторожно, сделав маленький шаг вперед.

— Знаю, ты напугана, но тебе нужно выбираться отсюда. Я помогу тебе. Куда ты хочешь пойти? Ты можешь пойти куда захочешь.

— Я хочу пойти в свою комнату и лечь спать.

— Ты не можешь пойти туда.

Она пронеслась мимо меня. Я в изумлении смотрела, как она начала убирать помещение. Веревки, которые висели на стене, спутанные, валялись на земле. Одна была близка к тому, чтобы соскользнуть вниз со стены, раскачиваясь взад и вперед, словно маятник. Седло упало в большое ведро с водой. Ведра, стоявшие у стены, были опрокинуты, а корм для лошади рассыпан по полу.

Лана принялась за работу. Она двигалась из одной стороны сарая в другую, ее шаги были проворными и уверенными. Когда она наклонилась, чтобы убрать ведра, я кинулась к ней.

— Остановись, — я хватаю ручку. — Лана, что ты делаешь?

Она выпрямила спину. Отпустила ручку этого ведра и пошла к следующему.

— Я не могу пойти лечь спать, зная, что сарай остался в таком состоянии.

Была ли я соучастником преступления, позволяя ей все здесь убрать? Именно так я себя чувствовала. Но, у меня не было опыта в подобного рода ситуациях. Казалось, у меня была повязка на глазах.

Я двигалась вперед, но очень медленно, надеясь, что какое бы направление я не выбрала – оно было правильным. Худшей частью всего этого было то, что, чем больше вещей она ставила на свое место, тем сильнее краска заливала ее щеки. Ее дыхание пришло в норму, а слезы перестали литься.

Мои внутренности скрутило. Я поняла, с непреодолимым чувством страха, что это заставляет ее чувствовать себя лучше. Уничтожение доказательств помогало ей прийти в себя.

Она не прекращала двигаться, пока не расставила все по своим местам. Затем она вытерла руки и осмотрела сарай.

— Я устала, — сообщила она.

Я сейчас сплю? Должна бы. То, что я испытываю, не могло происходить на самом деле. Я моргнула, но Лана все еще стояла прямо передо мной. Все тот же отсутствующий взгляд был на ее лице.

— Не ходи туда, — прошептала я.

Она выдержала мой пристальный взгляд и произнесла:

— Ты все еще собираешься остаться здесь, не так ли?

Я наклонила голову в сторону.

— У меня есть иной вариант?

— У тебя много вариантов.

— И не один из них не включает твой отъезд отсюда, — ответила я. — Я не могу отрицать то, что видела.

Она вышла из сарая, но не раньше, чем я услышала, как она сказала:

— Ради твоего же блага, я бы хотела, чтобы ты смогла.

Я была слишком потрясена, чтобы двигаться. Чтобы дышать. Чтобы говорить.

Технически, я должна была оставаться здесь до конца лета. Но, как я могла ступить на порог этого дома, зная, что произошло? И как я могла не уехать, зная, что моя подруга нуждается во мне? На секунду я закрыла глаза и поплелась позади Ланы. Наконец-то, мне удалось догнать ее, и мы вместе пошли к черному ходу. Она открыла дверь, и петли заскрипели. Клянусь, это было предупреждением остановиться прямо там.