Радости и тяготы личной жизни

Она стояла у судейского подиума, глядя прямо перед собой, сцепив ледяные руки. Судья нетерпеливо слушал речь адвоката. Мучительная тревога охватила Кэсси. Цвет лица ее был болезненно-серым, плотно сжатые губы побелели, Одежда на ней взмокла.

Наконец, слово взял судья. Сначала Кэсси показалось, что голос его доносится откуда-то издалека, так что она едва понимала его, но наконец смысл дошел до нее, и она содрогнулась, будто ее окатили ледяной водой.

Пять лет работ на отдаленных плантациях? В ужасе Кэсси обернулась к адвокату Бриджеру, глядя на него испуганными, расширенными глазами и ожидая каких-либо объяснений.

Но Майк Бриджер, человек, которому она доверяла, чьему совету – против своей воли – последовала, наконец-то, предстал перед нею в своем истинном виде. Его приятное лицо было невозмутимым, вежливо-равнодушным и отстраненным. Не говоря ни слова, он повернулся и ушел, оставив Кэсси в одиночестве. И в отчаянии.

На обед опять бобы и рис. Опять. Уже три недели Кэсси содержали в тюрьме графства Гэллахер; теперь она ожидала, когда ее этапируют на исправительные плантации. Неподвижным взглядом смотрела Кэсси на опостылевшую еду.

Вдруг желудок свело судорогой. Ее вырвало.

Боли в животе и тошнота мучали ее уже много дней, и шериф Локли, наконец, сдался и вызвал для Кэсси врача. Она лежала на хлипкой койке, прикрыв рукою глаза от невыносимо яркого солнечного света, лившегося из окна, как вдруг услышала уже знакомый лязг ключей в замке.

Кэсси заскрипела зубами, когда увидела, кто вошел в камеру. Доктор Ральф Уоткинс – местный алкоголик. Лицензии на практику его давно лишили, ни одна больница штата не брала его на работу после фокусов, которые он периодически выкидывал.

Много лет проживая бок о бок с Белл, Кэсси сразу поняла, что он уже нализался: галстук в пятнах, под мышками – потные круги, рубашка мятая, грязная. Покрасневшие глаза слезились, лицо было одутловатым и бледным, а руки, когда он доставал из саквояжа стетоскоп, жутко дрожали. От него просто разило виски.

– Ты, девочка, не вешай носа, – сказал он, сосредоточенно набирая в шприц лекарство из какой-то ампулы, – вот эта лошадиная доза антибиотика в два счета тебя на ноги поставит.

Укол был болезненным, но Кэсси все это стоит потерпеть ради избавления от изнуряющей тошноты. Однако лекарство не помогло. Прошло еще десять дней, состояние Кэсси не улучшилось.

Вновь появился доктор Уоткинс – в этот раз руки его не дрожали, глаза были ясными.

– Черт побери, милая девочка, – протянул он, осмотрев Кэсси, – единственное, что я могу тебе сказать, это то, что быть тебе скоро мамочкой.

Кэсси оцепенела, услышав такой диагноз.

Рорк всегда думал о предохранении. Кроме, пожалуй, первого раза – , там, в штормовом укрытия.

– Да тут хватает и одного раза, – махнул рукой доктор Уоткинс в ответ на сомнения Кэсси.

Однако подсчеты сходились – беременность была уже почти двухмесячной. – А сама-то ты ничего не заподозрила, когда менструация в срок не наступила?

У Кэсси кружилась голова. Она испугалась, что ее вот-вот стошнит.

– У меня всегда был нерегулярный цикл, – сказала она, – задержки бывали, и подолгу, но к беременности это отношения не имело.

– А сейчас – в яблочко. Беременность, – заключил доктор Уоткинс, собирая свой саквояж.

Если для самой Кэсси это стало новостью, то в усадьбе Гэллахеров будто бомба взорвалась.

Реакция последовала немедленно. Судья и адвокат Бриджер проконсультировались, и Кэсси узнала, что решение суда отменяется, ее освобождают из тюрьмы с условием, что она покинет пределы штата.

– Но наш с Рорком ребенок будет первым внуком Кинлэна Гэллахера, – возмутилась Кэсси.

Тогда Майк Бриджер достал из папки стопку бумаг.

– Мистер Гэллахер получил официальные показания от восьми разных мужчин, которые подтверждают, что имели с тобой половые контакты в интересующее нас время.

– Ложь! – лицо Кэсси пылало краской, когда она, перебирая бумаги, увидела фамилии всех парней, с которыми отказывалась ходить на сомнительные вечеринки. – Это мерзкая ложь!

Фигурки те стащил Трейс – чтобы никто не поверил мне, если бы я сообщила об изнасиловании.

Как я сразу не поняла, ругала себя Кэсси, что он обязательно что-нибудь – что угодно! – придумает, лишь бы обезопасить себя.

Бриджер взял из ее трясущихся рук документы и убрал снова в папку.

– Эти заявления даны под присягой.

На адвоката протесты Кэсси не произвели никакого впечатления; она понимала, что игра уже проиграна.

– И тем не менее это ложь, – повторила она.

– Послушай, Кэсси, – сказал Бриджер, – здесь тебе уже рассчитывать не на что. Почему бы не воспользоваться великодушием Гэллахера и не начать где-нибудь новую жизнь?

– Я не верю, что Кинлэн Гэллахер, кем бы он ни был, смеет выкидывать неугодных ему людей вон из Оклахомы.

Глаза Майка посуровели.

– Как твой адвокат, я бы не советовал тебе испытывать его.

Сразу, после того, как Бриджер обманул ее, уговорив признать себя виновной за несовершенное преступление, Кэсси поняла, что Майк в этом деле защищает вовсе не ее, а Кинлэна Гэллахера.

Но надо быть полной дурой, чтобы пренебречь этим предупреждением.

Кроме того, ее вот-вот освободят, она обо всем напишет Рорку, и он тут же примчится из Парижа. И все будет хорошо. Рорк никогда не поверит тому, что болтает о ней Кинлэн Гэллахер.

Белл была настроена не так оптимистично.

– Есть только один выход, – заявила она, – аборт. На наше счастье, сейчас это делается легально.

– Я ни за что не избавлюсь от ребенка Рорка!

– Тебе и без ребенка придется хлебнуть в жизни. Конечно, Кэсси, ты не первая женщина, которой мужик задурил мозги. Не надо только усугублять ситуацию.

Все это Кэсси слышала неоднократно.

...Восемнадцатилетней девчонкой Белл работала в кабачке под Стилуотером, где однажды и встретила парня с глазами такими зелеными, каких и во сне не увидишь, и рыжей шевелюрой и бородой. И как уже много раз рассказывала мать, она влюбилась в него мгновенно, увидев улыбку на чувственных губах, скрытых в рыжих зарослях.

Из-за него она тогда три дня не ходила на работу. Три дня счастья, три ночи страсти провели они в огне, среди вороха мятых простыней.

Спустя шесть недель возникло подозрение на беременность. Врачи подтвердили. Была, конечно, возможность сделать криминальный аборт. Но Белл знала одну девочку, работавшую в коктейль-баре. Так вот она чуть не умерла от потери крови, когда один коновал расковырял ей все внутри, пытаясь сделать аборт. В ужасе, что придется и ей перенести подобные муки, Белл решила оставить ребенка.

– Маленькие дети, ох, как отличаются от пухленьких-сладеньких-розовых херувимчиков, которых показывают в сопливых роликах, – говорила сейчас Белл дочери, – и уж поверь мне, дочка, на мужиков чужие дети действуют, как репеллент на комаров. Чертовски трудно бабе без мужика, Кэсси. Погоди, сама убедишься. Ты просто ни малейшего представления не имеешь, что значит одной поднимать ребенка. Никогда не знаешь, чем будешь кормить его завтра. Никогда не можешь купить себе обновку, стареешь, худеешь раньше времени.

– Рорк женится на мне, мама. Мы будем вместе растить детей.

– Ты думаешь, он за тобой и твоим мальцом на белом коне прискачет? – глубоко затянувшись, Белл выпустила сильную струю дыма. – Когда ты наведешь порядок в своей пустой башке, когда уяснишь, что Рорк Гэллахер – это не рыцарь в латах, который только и делает, что подбирает беременных горничных? Этот молодой человек не вернется, Кэсси. К тебе, во всяком случае.

– Но ведь он говорил...

– Все, что мужики говорят тебе в постели, Кэсси, и гроша ломаного не стоит. Все это так – сладкие песенки, чтобы зубы заговорить.

Впервые в жизни по-настоящему поняв, почувствовав материнскую боль, ее обиду на жизнь, Кэсси не справилась с чувствами. Она схватила Белл в объятия и заревела.

– Мама, я стану богатой и знаменитой, я возьму тебя к себе, мама!