Радости и тяготы личной жизни

В голове у Кэсси будто что-то взорвалось.

Неужели он подозревает ее? Да нет, наверное, это чья-то отвратительная шутка. Но когда Локли извлек пару наручников и, надел их на ее запястья, Кэсси стало не до шуток.

Она была в ужасе. Все фильмы о женских тюрьмах, которые она смотрела когда-либо, мгновенно всплыли в памяти.

В полицейском участке ее сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, затем заставили раздеться догола, чтобы надзирательница осмотрела ее на предмет наркотиков или оружия. Когда палец в резиновой перчатке, жесткий, как деревяшка, глубоко воткнулся во влагалище, Кэсси ощутила мучительный позыв помочиться. Она вскрикнула, когда тот же жесткий палец сунулся ей в задний проход безжалостнее, чем следовало.

– Заткнись, – приказала надзирательница и швырнула Кэсси кусок мыла, вонявшего дезинфекцией. – Валяй в душ, и чтобы отскреблась как следует. И не забудь про голову. А то сбреем наголо.

Злобная ухмылка подтверждала, что она с удовольствием сделала бы это. Перепуганная Кэсси тщательно мылась, по лицу ее, смешиваясь со струями воды, лились слезы.

Наконец унизительные процедуры остались позади, Кэсси выдали унылую серую робу с надписью «Тюрьма графства Гэллахер» на спине.

Захлопнулась с лязгом тяжелая дверь камеры – Кэсси уже знала, что никогда не забыть ей этого звука.

Душная, тесная камера сразу превратила обшарпанный фургончик – ее с мамой дом! – в настоящий дворец. С потолка свисала одна-единственная лампа – тусклая, без плафона, конечно, зато серо-желтый от табачного дыма потолок освещался ею прекрасно. Умывальник был в ржавых пятнах, унитаз, похоже, неделями не знал чистки. Или даже годами. Некрашенные кирпичные стены были густо покрыты «росписью» – чьи-то корявые инициалы, номера телефонов, признания в любви и бесконечная похабщина.

В шесть часов принесли обед – миску свиной тушенки с бобами. Кэсси к еде не притронулась.

Через три часа слабая лампочка потухла, и Кэсси осталась одна, в жуткой неуютной темноте, пропитанной запахом мочи и пота. Она лежала на тощем грязном тюфяке, безвольно протянув руки, и думала, придет ли конец этому кошмару.

В дополнение ко всему мисс Лилиан отказалась увидеться с Кэсси. От нее пришла лишь записка, в которой мисс Лилиан выражала досаду и негодование – как могла Кэсси так обмануть людей, которые столь многое сделали для нее.

В отчаянии Кэсси написала Рорку по парижскому адресу, что оставался у нее. Кэсси надеялась, что он, получив такие известия, немедленно приедет в Гэллахер-сити и убедит своего отца, что она неспособна на такие поступки. Но, отослав три письма за неделю, никакого ответа она не получила.

Преисполнившись материнской заботой, Белл постоянно навещала дочь. Она даже привела адвоката Майка Бриджера, единственного, кто согласился взяться за дело Кэсси. Адвокат был одет в дорогой желтовато-коричневый костюм в стиле «вестерн», у него была даже настоящая темно-коричневая кожаная шляпа. А на ногах красовались отделанные на мысках серебром ботинки.

– У меня нет возможности платить адвокату, – сразу сказала ему Кэсси.

– Вот об этом ты не беспокойся, Кэсси. Я беру твое дело pro bono [5]. Платить не придется, – объяснил он. На вид Майку Бриджеру было лет тридцать пять; симпатичное, чисто американское лицо с рассыпанными по курносому носу веснушками делало его облик еще моложе. Кэсси решила, что такому человеку можно доверять.

– Почему вы хотите противостоять Кинлэну Гэллахеру? – поинтересовалась Кэсси.

– Ты слыхала о некоем Дон-Кихоте?

Кэсси кивнула – в обширной библиотеке Гэллахеров было все.

– Да.

– Тогда можешь считать, что я время от времени люблю сразиться с ветряными мельницами. Кроме того, я считаю, что ты невиновна.

– Правда?

Как необходимо было Кэсси услышать от кого-нибудь эти слова!

– Правда.

Майк улыбнулся, и его светло-карие глаза успокоили Кэсси.

Никто никогда не брал непростую жизнь Кэсси в свои руки. А вот следующие пять дней Майк Бриджер стал для нее настоящей опорой и поддержкой. Что бы она без него делала! Но когда однажды утром он явился для обсуждения линии защиты, которой они должны придерживаться, Кэсси пришла в ужас, услышав его совет признать себя виновной.

– Что? А я-то думала, вы мне верите.

– Я-то верю, – Майк Бриджер взял Кэсси за руку, – но Кинлэн Гэллахер жаждет крови, Кэсси. Он всем в городе уже сообщил, что ты хитрая, вороватая особа, которая пробралась в их дом, задурила всем голову, а потом нагло обманула.

– Но это не так!

– Знаю. Я знаю. И ты знаешь, – утешая, он сжимал ее руку. – Но боюсь, что шанс найти в нашем графстве двенадцать присяжных, которые публично решатся выступить против старого Гэллахера, почти равны нулю.

– Я не виновата! – запротестовала Кэсси, но, увы, тихо-тихо, почти шепотом.

– Ситуации бывают разные. Сама подумай.

Судью, который будет вести заседание, я знаю.

Он честный человек, известный к тому же своей снисходительностью. Ты юная, славная девочка, это – твой первый проступок, так что, если ты признаешь себя виновной, приговор вынесут условно.

– А если не признаю?

Он посерьезнел.

– Если ты настаиваешь на большом процессе, боюсь, что тебе светит тюрьма штата Оклахома.

Кэсси запустила пальцы в свою потускневшую медно-рыжую гриву, она была потрясена словами адвоката. Внутренний голос подсказывал ей, что Бриджер не прав, что надо сражаться за свою свободу, за свое имя, нельзя допустить, чтобы Кинлэн Гэллахер сломил ее. Однако разум говорил другое. С законом она встречалась впервые. И если адвокат советует признать себя виновной, возможно, так и надо поступить.

– Мне нужно подумать.

В голове была полная неразбериха, никакого решения она пока принять не могла.

– Прекрасно, – согласился Майк, – думай. Слушаться дело будет завтра утром. Я зайду к тебе пораньше, и мы обговорим все окончательно.

Он собрал свои бумаги в папку крокодиловой кожи, пошел к выходу, но у двери остановился и посмотрел прямо в лицо Кэсси, будто прикидывая, что творится сейчас у нее в душе.

– Все будет хорошо, Кэсси, – спокойно сказал он. – Главное, ты должна доверять мне; Это тебе по силам?

– Конечно, вам я доверяю, – призналась она.

– Тогда все отлично, милая, – просиял Бриджер, – можешь быть уверена.

Несмотря на бодрый тон адвоката, Кэсси все же ненавистна была мысль признать себя виновной в том, чего она не совершала. Мешала гордость – то немногое, что еще жило в ней. Всю ночь промучалась она, не зная, какое принять решение. Только под утро она заснула тревожным сном.

Белл, пришедшая к дочери рано утром, никак не могла понять ее колебаний.

– Ты должна сделать так, как говорит тебе адвокат, – настаивала она, – он лучше знает.

– Но я не крала никаких фигурок! Что, разве это не имеет значения? – в отчаянии повторяла Кэсси.

– Здесь значение имеет только Кинлэн Гэллахер, – твердила в свою очередь Белл, – этот человек выше всех законов. Ты что, забыла, как замяли дело с пожаром на буровой шесть лег назад? Сколько людей погубил огонь, но Кинлэн Гэллахер вышел сухоньким.

– Ну а причем здесь я?

Белл почти с неприязнью посмотрела на Кэсси.

– Гэллахер владеет не только землей, Кэсси, он владеет и людьми на этой земле, всеми нами.

Если у тебя есть голова на плечах, делай, что говорит тебе адвокат. А потом уноси ноги из этой чертовой дыры, и чем быстрее и дальше, тем лучше.

Белл достала мятую красно-белую пачку сигарет из сумочки.

– Я давно тебе говорила, что ты Гэллахерам вовсе не нужна – вот и подтверждение, – едко сказала она. – Родня есть родня. А у тебя только и есть родни, что я. В следующий раз не забывай об этом, голубушка, когда тебе приспичит так задаваться.

Справиться со своими сомнениями Кэсси все еще не могла, но не могла и не признать, что мать права, в кои-то веки. Могущество Кинлэна Гэллахера было безграничным; а кто она такая, чтобы бороться с этим человеком? Уже через пять минут после последнего разговора с Майком Бриджером она предстала перед судом. Судья, как уверял ее Майк, будет снисходителен. Так почему же в его взгляде она не увидела ничего человеческого?