Вернуть любовь

Рейвен внезапно замолчала, когда Брэндон снял ее руки с плеч. Не говоря ни слова, он отошел от нее, направился к шкафчику и вынул бутылку виски. Он налил стакан на одну треть и выпил.

— Пожалуй, у меня не хватит терпения учить тебя сегодня шахматной игре, — сказал он и налил еще.

— Хорошо, Брэнд, не будем играть. — Она встала напротив него. — Почему ты сердишься на меня? Уверена, не из-за песни.

Брэндон напряженно уставился на огонь в камине.

— Возможно, настало время нам поговорить, — сказал он, отпивая виски по глоточку. — Опасно оставлять нерешенные проблемы в подвешенном состоянии на пять лет. Никто не знает, когда они упадут на голову.

Рейвен почувствовала смутную тревогу, но кивнула в знак согласия.

— Может быть, ты прав.

Брэндон коротко улыбнулся.

— Будем как цивилизованные люди разговаривать сидя или будем махать руками стоя?

— Зачем нам сковывать себя рамками цивилизации? Цивилизованная драка не сделает воздух чище.

— Итак… — начал он, но его прервал звонок. Поставив стакан, Брэнд бросил на ее острый взгляд и пошел открывать.

Оставшись одна, девушка попыталась успокоиться. Надвигалась буря, только не за окном, а здесь. Брэндон равался в бой, и хотя причина была ей неизвестна, очень хотелось уступить. Наряжение между ними забывалось во имя музыки и мирной обстановки для творчества. Сейчас, несмотря на нервозность, она хотела, чтобы это искусственное спокойствие разлетелось вдребезги.

Услышав его шаги, она подошла к столу и взяла с подноса чашку чая.

— Для тебя посылка от Хендерсона.

— Удивительно, что он мог мне прислать? — пробормотала Рейвен, развязывая бечевку и снимая упаковку. В посылке оказались обложки к пластинкам и альбому, который она готовила. Не глядя, она вручила одну из них Брэндону, а сама стала рассматривать вложенные в пакет ноты.

Несколько минут Брэндон изучал обложку. На ней была изображена Рейвен, сидящая в своей привычной позе, положив ногу на ногу. Она смотрела прямо в объектив с ироничной улыбкой. Темные волосы падали через плечо ей на грудь, выделяясь на белом фоне облегающего платья. Фотохудожник добился того, что Рейвен казалась обнаженной, эффект был в значительной степени эротическим.

— Ты одобряешь эту фотографию?

— Хм, хм, хм… — Рейвен продолжала просматривать ноты. — Я не совсем уверена в последовательности песен в альбоме, но полагаю, что позже частично можно изменить их порядок.

— Я всегда чувствовал, что Хендерсон оденет тебя в таком духе.

— В каком это духе? — с отсутствующим видом спросила Рейвен.

— Да здесь ты просто сама невинность… предлагающая себя всем желающим.

— Брэнд, право же, это смешно.

— Я так не думаю. По-моему, это ужасно. Невинно белоснежный фон и ты, обнаженная, сидишь как ни в чем не бывало!

— Я не обнаженная, — возмутилась она. — Я никогда не снимаюсь обнаженной.

— Но впечатление именно такое. — Брэндон нахмурился, склоняясь над роялем.

— Фотографии вызывающие, конечно, но это так задумано, сейчас мода на эротику. — Рейвен взяла обложку. — Здесь нет ничего дурного. Брэнд, я же не ребенок, чтобы одеваться в наглухо закрытые платьица с зайчиком на фартуке. Это бизнес. И никакой крайности тут нет. На обложке я в более скромной одежде, чем бываю на общественном пляже.

— Но не в более подходящей, — холодно возразил Брэндон, — в этом разница.

Рейвен покраснела, ею овладело чувство досады, и вместе с тем она была смущена.

— Я не считаю эту обложку неприличной. Я никогда не позировала для непристойных фотографий. Карл Стайнер — один из самых знаменитых фотографов. Он не одобряет неприличные фотографии.

— В нем два человека, один — настоящий художник, другой склонен к порнографии. Так я полагаю.

Рейвен повертела в руках пресловутую обложку.

— То, что ты сказал, отвратительно. Ты намеренно обижаешь меня?

— Я просто высказал свое мнение. Можешь соглашаться или нет.

— Я не нуждаюсь в твоем мнении и твоем одобрении!

— Нет, — он притушил сигарету в пепельнице. — И никогда не нуждалась. Но тебе придется его выслушать. — Он схватил ее за руку. Сила, с которой он сжал запястье, не соответствовала его спокойному тону и холодному взгляду.

— Отпусти меня! — Рейвен безуспешно пыталась вырвать у него руку.

— Отпущу, когда закончу говорить.

— Ты уже закончил, — сказала она неожиданно спокойным голосом. Отказавшись от безуспешной попытки освободить руку, Рейвен посмотрела на него уничтожающим взглядом. Чувство негодования захлестнуло ее. — Я не обязана слушать, как ты меня оскорбляешь. И не буду. Ты можешь помешать мне уйти, потому что сильнее, но не заставишь слушать. — Она была в бешенстве, но владела собой и старалась говорить сдержанно. — Я сама распоряжаюсь своей жизнью. Конечно, ты имеешь право на свое мнение, но не имеешь права обижать меня. Сейчас я не желаю разговаривать с тобой, я только хочу, чтобы ты отпустил меня и дал мне уйти.

Брэндон долго молчал. Рейвен было решила, что он откажется. Потом он медленно ослаблял хватку до тех пор, пока она смогла убрать руку.

Без единого слова Рейвен повернулась и вышла из комнаты. Возможно, она ошиблась, объясняя причину поведения Брэндона депрессией.

Рейвен спала. Приснившийся ей сон представлял смешение воспоминаний детства. Мысли и образы всплывали и снова отступали в темноту. Одно накладывалось на другое — калейдоскоп страхов, чувства вины, безысходности… Она металась на простынях, пытаясь найти в себе силу проснуться, и стонала. Но подсознание цепко держало ее, она никак не могла прийти в себя. Страшный удар грома, казалось, раздался внутри ее существа, а электрический разряд молнии словно вспыхнул внутри комнаты. Она в ужасе проснулась и рывком села на постели. Комната снова погрузилась в темноту. Вскрикнув, Рейвен села на кровати. На звук громких рыданий к ней ворвался Брэндон.

— Рейвен! Я здесь, родная! — Рейвен бросилась в его объятия и прильнула к нему. Она сильно дрожала и была холодна как лед. Брэндон закутал ее в одеяло и прижал к себе. — Не плачь, любимая, я здесь. Я охраняю тебя. — Он покачивал ее и ласкал, словно испуганного ребенка. — Гроза скоро пройдет.

— Держи меня. — Она прижалась лицом к его плечу. — Пожалуйста, только не отпускай меня. — Она прерывисто дышала. — О, Брэнд, какой жуткий сон!

Он и гладил ее, и укрывал, и тихонько целовал в голову.

— Что ты видела во сне? — спросил он, продолжая укачивать ее, как это делают в детстве, чтобы отогнать ночные кошмары.

— Она снова бросила меня одну, — пробормотала Рейвен и задрожала так, что он почувствовал это через одеяло. Слова беспорядочно вырывались у нее, она была в смятении. — Как я ненавидела оставаться одна в комнате. Свет шел только от вывески на доме напротив — красный неоновый свет, который все время мигал — зажигался и гас, зажигался и гас, — так что темнота все время прерывалась. И такой шум на улице! Даже когда закрыты окна. Так душно… так жарко, что не заснуть. — Девушка бормотала, уткнувшись лицом в его плечо. — Я смотрела на свет и ждала, когда она вернется. И она появлялась пьяная. И приводила с собой мужчину, и клала мне на голову подушку, чтобы я не слышала.

Рейвен остановилась и перевела дыхание. Было темно, и она старалась успокоиться в объятиях любимого человека. Снаружи гроза достигла своего апогея. А она продолжала рассказывать:

— Мать падала с лестниц и ломала себе то ребра, то руку. Я поднимала ее, отводила к врачу. Но всегда повторялось одно и то же. Мы снова переезжали. Темные душные маленькие комнаты, пахнувшие джином, как бы их ни убирали. Тонкие стены, которые словно и не существовали, чтобы охранять частную жизнь. Но она всегда уверяла, что все изменится: она найдет работу, а я буду ходить в школу… Но всегда наступал день, когда я возвращалась домой, я заставала ее с мужчиной и бутылкой.

Рейвен уже не так крепко прижималась к нему. Тяжелые ночные видения отступали, душевные волнения постепенно улеглись. Снова вспыхнула молния, но это уже не было так страшно.