Просто поцелуй

Доктор Андрэс подхватила мысль Робин:

– О, это так типично! – Быстро повернувшись лицом к Робин, она продолжала:

– Держу пари, что когда вы спросили, почему он не поделился с вами своими бедами, он сослался на что-нибудь вроде своего нежелания беспокоить вас мужскими проблемами.

Действительно, Мэйс вспомнил, что говорил ей нечто вроде этого. Говорил о ее чертовской сексуальности, о том, что при ее виде трудно думать о чем-либо другом, кроме занятий с ней любовью. И он не лгал.

Циничная полуулыбка подняла один уголок рта Робин. Она небрежно повела своими красивыми плечами.

– Если ты обожаешь мужчину, то веришь всему, что он скажет.

– Все это так характерно для «Питера Пэна», – добавила Лида Андрэс, деланно вздыхая и кивая в притворном отчаянии аккуратно уложенной темной головой. Обращаясь к зрителям, она продолжала:

– Как я упоминала в предисловии к моей книге, иногда наше нежелание бросить вызов так называемому Питеру Пэну и закрепляет его стереотип поведения.

– Должно быть, для вас было большим ударом узнать в конце концов, что он намеренно удерживал вас в полном неведении? – высказала предположение Дэлла своим действующим на нервы голосом. Она протянула руку и погладила Робин по руке.

Казалось, Робин хотела возразить, но ей помешал мужчина, выкрикнув:

– Похоже, что муж Робин просто старался защитить ее!

– Точно! – промолвил Мэйс, слишком тихо для того, чтобы быть услышанным своей бабушкой. Лу часто обвиняла его в том, что он «подавляет» Робин и как личность, и в профессиональном плане.

– Болтовня! – воскликнула Лу, и Мэйс вздрогнул от ее резкого голоса.

Доктор Андрэс беспокойно закашляла.

– Вы, конечно, правы. – Она подняла руку и заслонила от яркого света глаза, чтобы лучше рассмотреть вставшего мужчину. – Но разве это не указывает на то, что, во-первых, Мэйс не верил в способность Робин самой позаботиться о себе, во-вторых, что он не делился с ней такими важными вопросами, которые часто влияли и на ее жизнь тоже?

– Если вы прочитаете мою книгу, то поймете, почему мы называем мужчин, страдающих «синдромом Питера Пэна», «проповедующими мужской шовинизм нахалами». – Она обернулась и мягко улыбнулась Робин. – Очевидно, и вы так же оценивали Мэйса, но пытались с этим смириться.

Мэйс про себя выругался, потом с облегчением улыбнулся, увидев, что Робин качает головой.

Робин открыла рот, чтобы, конечно же, опровергнуть это утверждение, но закрыла его, потому что грубо вмешалась Дэлла.

– Черт побери, дайте ей сказать, – пробормотал Мэйс, а Дэлла в это время говорила:

– Мужчины именно таковы! Есть много вопросов, которые Джо со мной не обсуждал, потому что это «мужские дела». Например, проблемы, связанные с работой. – Ее голос погрубел от негодования. – Он обсуждал их со своими друзьями и сотрудниками-мужчинами. Именно от них я узнала, что его самолет чуть не столкнулся с другим самолетом во время одного заграничного полета. А брюки и рубашку, которые муж попросил меня зашить, он порвал, когда, споткнувшись, соскользнул с крыла самолета и упал на четвереньки. – Она сдвинула брови. – Что он делал там, наверху…

Робин с облегчением улыбнулась, когда Мэл прервал ее речь и, всем своим видом показывая подобающее случаю сожаление, объявил, что их время истекло.

Давно истекло! Когда по адресу широко улыбающегося Мэла Тэтчера посыпались похвалы, Мэйс обернулся и посмотрел на женщину, которая прервала его первый за шесть недель спокойный сон и властно потребовала, чтобы он вместе с ней в его кабинете выпил чашку кофе.

– Думаю, у тебя была какая-то цель, если ты вытащила меня из кровати и заставила прийти и посмотреть запись этой нудной передачи? – С напускным равнодушием он откинулся назад, вытянул длинные ноги и скрестил руки. Его решительный чувственный рот был плотно сжат, что без всяких слов свидетельствовало о том несчастье, которое он с таким трудом скрывал.

Лу Маркхам критически его осмотрела. На его модных джинсах были белесые пятна, а на трикотажной рубашке – голубые, и все потому, что он бросил ее в стирку с джинсами и носками. Но он считал, что не одежда делает мужчину мужчиной.

Роет у Мэйса был шесть футов и четыре дюйма, он был широкоплечим. Волнистые черные волосы модно уложены по форме головы. Глаза темные, их подчеркивали длинные загибающиеся черные ресницы. Если бы его лицо не портил нос – когда-то сломанный и потерявший свою форму – он был красив, как манекенщик. Но нос не умалял его привлекательности. Этот недостаток даже вызывал интерес и придавал особое обаяние его лицу.

– Ты что-нибудь выяснил? – голос Лу звучал скептически. Она налила чашку из кофейника, стоявшего на столе, и передала ему.

Мэйс сжался. Но он был слишком хорошим актером, чтобы показать переполнявшие его мучения.

– Да. Тэтчеру нужен новый парик. – Он взял чашку, пробормотал «спасибо» и начал пить кофе.

Довольно долго серые глаза пожилой женщины изучали его, оценивая дерзкий подбородок, плотно сжатый неулыбающийся рот, прикрывающие глаза густые ресницы, позволявшие ему смотреть как бы сквозь собеседника, что всегда очень нервировало.

– Я надеялась, ты что-нибудь узнаешь из ответов Робби.

Он взглянул на нее.

– Я увидел, что она несчастна, Лу, и я знаю, в чем причина. – Он вздохнул и потянулся, чтобы поставить чашку на пол около кресла. – Ей не хотелось этого чертова развода так же, как и мне. – Он извлек свое тело из кресла, подошел к окну и долго стоял, задумчиво рассматривая поток машин по Вэбер-стрит.

– Она не была счастлива и до развода. Или ты это забыл?

Мэйс напрягся. Потом обернулся и улыбнулся.

– Я хочу отвоевать ее, Лу. Я ее люблю.

– Одной любви недостаточно. – Лу тяжело вздохнула.

Мэйс потер лицо своей большой рукой. Вдруг он почувствовал, что устал.

– Пока ее должно хватить. Опустив руки, он опять повернулся к окну. Прижавшись лбом к оконной раме, он закрыл глаза и поклялся себе. Он сдвинет небо и землю, использует все имеющиеся в распоряжении средства, чтобы заставить Робин опять полюбить любовь и в итоге его самого. Он ее отвоюет, даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь.

В тот же день Робин вернулась в Стоктон. Она измучилась, но пока она довольно долго добиралась из Сан-Франциско, состояние ее немного улучшилось. Разумеется, ненамного, но для начала и это было неплохо.

Тэтчер втравил ее в эту передачу с Лидой Андрэс для того, чтобы поставить в затруднительное положение. Теперь все стало ясно. И ему это прекрасно удалось. Но как ни странно, в какой-то степени он и помог ей. До этого шоу Робин боялась возвращаться в Стоктон главным образом потому, что страшилась встречи с Мэйсом. По-настоящему она не хотела и возвращения в Нью-Йорк, но теперь серьезно над этим подумывала.

Сейчас сомнений не оставалось. Вопросы, заданные ей женщинами во время передачи, причиняли ей боль, а часто и унижали, но они заставили ее задуматься. И, в конце концов, она поняла, что сожалела-то не о самом разводе, а о том, что к нему пришлось прибегнуть. Она ушла от Мэйса, чтобы спасти себя, и никогда не пожалеет об этом решении.

«У меня все будет хорошо», – успокаивала себя Робин.

Но пока она шла к лифту, который должен был поднять ее на верхний этаж к ее новой квартире, чувство тревоги и беспокойства начало овладевать ею. А вдруг ее вкус и вкус Черри не совпадут? Черрил Камоди была высококлассным художником по интерьеру, но иногда ее идеи казались немного странными.

«Ну и поделом мне за то, что я поручила ей выполнить работу, которую должна была сделать сама!»

Лифт остановился, послышался шум открывающихся дверей, и Робин шагнула в узкий коридор. Она торопливо шла к своей квартире, толстый ворс ковра заглушал шаги. Приглушенный оранжевый и красный цвета ковра гармонировали с небольшими цветочками на обоях в коридоре.

Звонил телефон, и, когда Робин подошла к своей двери, она поняла, что этот резкий звук раздавался из-за дверей ее собственной квартиры. На мгновение, как это ни странно, ее охватила паника. Это мог быть Маис. Возможно, он смотрел передачу Тэтчера и теперь хотел дать ей нагоняй за то, что она выставила напоказ его недостатки. Или, еще хуже, может быть, звонит Тэтчер, чтобы уговорить ее вернуться в Сан-Франциско и пообедать с ним.