О нём (ЛП)

Или Л. Роном Хаббардом. Хотя мормонам вряд ли придется по душе такое сравнение. Они не любят, когда их имена смешивают с последователями разных культов. С сайентологами, например.

В любом случае, сейчас Семинар — это единственное — за исключением футбольных матчей УБЯ [Университет Бригама Янга — прим. перев.] и огромного количества мормонов, — что соотносят с Прово.

— Тебя приняли? — скорее утверждаю, нежели спрашиваю я, совершенно, впрочем, не удивляясь. Этот курс для Отем много значит, и помимо соответствия всем требованиям, она поглощала книги одну за другой, надеясь, что однажды напишет свою.

Она улыбается. А улыбка безбрежная, как океан.

— Крутышка.

— Ты тоже сможешь попасть, если поговоришь с Фудзитой, — говорит она. — У тебя проходной балл. И пишешь ты хорошо. А еще он обожает твоих родителей.

— Да ну, — я готов ждать ответа о зачислении из любого колледжа, лишь бы не местного — мама умоляла меня подать заявку за пределами этого штата — и он будет положительным, только если закончу последний семестр с хорошими оценками. Независимо от того, что дело мне представляется несложным, искушать судьбу все-таки не стоит.

Отем покусывает свой многострадальный ноготь.

— Потому что тогда тебе придется, ну, сам знаешь — закончить начатое?

— Но ведь с твоей мамой я закончил? Понимаешь, о чем я?

Она дергает за волоски на моей ноге, и я пронзительно взвизгиваю.

— Таннер, — сев на кровати, говорит она. — Я серьезно. Тебе будет полезно. Запишись со мной на этот курс.

— Ты так говоришь, будто уверена, что мне хочется.

Сердито посмотрев на меня, она ворчливо произносит:

— Это же Семинар, придурок! Все на него хотят.

О чем я и говорил. Она поставила этот курс на пьедестал, и это настолько глупо, что я чувствую необходимость быть защитником при Будущей Отем, когда она выйдет в большой мир и начнет вести свои девичьи битвы в стиле Гермионы. Поэтому я улыбаюсь ей своей самой неотразимой улыбкой.

— Хорошо.

— Может, ты беспокоишься, что не сможешь придумать ничего интересного? — интересуется она. — Я тебе помогу.

— Да ладно. Я приехал сюда, когда мне было пятнадцать — и, думаю, мы оба с тобой согласимся, это было не лучшее время для переезда из Пало-Альто (Калифорния) в Прово (Юта) — без друзей и с полным ртом брекетов. Так что у меня полно историй.

Не говоря уже о том, что я наполовину еврей, квир [от англ. queer «странный» — термин, для обозначения любой модели поведения, отличающейся от традиционной — прим. перев.] и живу в городе мормонов и натуралов.

Последним я ни с кем не делюсь, даже с Отем. В Пало-Альто не было проблемой, когда в тринадцать лет я обнаружил, что идея целоваться с парнями мне нравится так же сильно, как и идея целоваться с девушками. Здесь же это будет огромной проблемой. Да, Отем моя лучшая подруга, но я не хочу рисковать. Что, если внезапно выяснится, что она прогрессивная лишь в теории, а на практике ей не понравится, что в ее спальне сидит парень с нетрадиционной ориентацией?

— Брекеты были у всех, и с тобой дружила я, — она снова плюхается на спину. — И потом, быть пятнадцатилетним мало кому нравится, Таннер. Это период внезапных месячных и стояков некстати, где-нибудь в бассейне, например. Прыщей, тревог и полного непонимания, как себя вести. Так что гарантирую, что за неимением лучшей идеи для книги десять человек из пятнадцати будут писать о школьных трудностях.

Мысленно пролистав события своего прошлого, я чувствую, как внутри что-то кольнуло: может быть, она и права. Может, я и правда не смогу придумать ничего интересного и глубокого, а художественная литература рождаться в глубинах души. Меня поддерживают родители — иногда даже слишком. У меня есть сумасшедшие, но замечательные многочисленные родственники. Умеренно кошмарная и повернутая на эмо-культуре сестра. Своя машина. Я мало что знаю о серьезных проблемах.

Но, решив поупрямиться, я щипаю Отем за ногу.

— Ну а что такого глубокого в тебе?

Это, конечно, шутка. Отем о многом может рассказать. Ее отец погиб в Афганистане, когда ей было девять. После чего ее мать — озлобленная и убитая горем — разорвала отношения с мормонской церковью, что в этом городе приравнивается к дезертирству. Больше девяноста процентов населения принадлежат к Церкви СПД [Церковь Иисуса Христа Святых Последних Дней — прим. перев.]. Поэтому быть другим — значит оказаться за пределами активной общественной жизни. Плюс ко всему, они с Отем с трудом перебиваются на одну зарплату миссис Грин.

Отем невозмутимо смотрит на меня.

— А я понимаю, почему ты не хочешь за это браться, Танн. Придется ведь пахать. А ты тот еще лентяй.

***

Сначала Отем уговаривала меня пойти на этот идиотский курс, но сегодня, по дороге в школу в первый день после зимних каникул, ее задело, когда я сказал ей, что меня приняли.

Она сверлит меня взглядом, пока я сворачиваю на Бульдог Бульвар.

— И что, Фудзита тебя принял? — спрашивает она. — Вот так просто?

— Одди, ты спятила, если злишься из-за этого. Ты сама-то понимаешь?

— И… что? — говорит она, не обращая внимания на мой риторический вопрос и глядя вперед. — Значит, будешь ходить?

— Ага. Почему нет? — я заезжаю на студенческую парковку и ищу свободное место где-нибудь поближе к входу, но, поскольку мы опаздываем, естественно, ничего удобного уже не осталось. Так что паркуюсь позади здания.

— Таннер, ты вообще понимаешь, что это такое?

— Как я мог учиться в этой школе и не знать о Семинаре?

Отем агрессивно смотрит на меня, потому что я ответил ей насмешливым тоном, который она терпеть не может.

— Тебе придется написать книгу. Целую книгу.

Мое терпение лопается с присущим мне спокойствием: я чуть сильнее обычного открываю дверь и выхожу на мороз.

— Одди, какого черта? Кажется, именно ты уговаривала меня подать заявку.

— Да, но ты не должен этого делать, если сам не хочешь.

Я демонстрирую улыбку, которая так нравится Отем. Конечно, мне не стоило бы, но иногда приходится пользоваться всеми доступными приемами.

— Тогда не надо было обзывать меня лентяем.

Она издает сердитое рычание, которое, в свою очередь, нравится мне.

— Ты счастливчик, о чем даже не подозреваешь.

Не удостоив ее ответом, я достаю из багажника рюкзак. Она совершенно сбила меня с толку.

— Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Что для тебя это было легко? — догнав меня, продолжает Отем. — Мне пришлось отправить запрос, пройти собеседование и чуть ли не начать пресмыкаться. Ты же вошел к нему в кабинет и просто записался.

— Не совсем так. Я вошел в кабинет, поболтал с ним немного, рассказал, что нового у родителей, и только потом он меня записал.

Ничего не услышав в ответ, я поворачиваюсь и вижу, что Одди идет в другую сторону, к боковому входу.

— Увидимся за ланчем, лучшая подруга! — кричу я ей. В ответ она показывает мне средний палец.

В помещении приятно тепло, но шумно, а еще мокро от тающего грязного снега с обуви. Я протискиваюсь к своему шкафчику, зажатому между шкафчиками Саши Сандерсон и Джека Торна, самых симпатичных и милейших учеников Прово Хай.

В социальном плане здесь все неоднозначно. Даже спустя два с половиной года я чувствую себя новичком. Возможно, это потому, что большинство учеников знакомы друг с другом со времен детского сада — живя в одной общине, помимо школы они виделись еще и на миллионе церковных мероприятий. А у меня, в общем-то, есть только Одди, Эрик и еще несколько друзей, которые хоть и мормоны, но клевые и не сводят нас с ума. Как и их родители — не беспокоящиеся, что мы их развращаем. А в Пало-Альто в девятом классе я, можно сказать, встречался с одним парнем в течение нескольких месяцев, и там у меня были друзья, которых я знал со времен детского сада и которые даже глазом не моргнули, увидев нас с Гейбом держащимися за руки. Жаль, что тогда я не ценил ту свободу.