Больше, чем жизнь (СИ)

Олег подставил ладошки, впитывая тепло. Согревшись после мороза, лютующего на улице уже несколько месяцев, поставил на печку кастрюлю. Вскипятил воду, посолил, засыпал пачку макарон. Размешал. От запаха еды скрутило желудок. Мать, работающая фельдшером, скоро должна приехать домой. Когда появится отец – неизвестно. Хотелось, чтобы никогда.

Работа в море нелегка. Чтобы справиться с нагрузками на рыболовном судне и регулярными депрессиями, мужики пили. Папа Олега не был исключением. И если кто-то после накатывания огненной воды просто отключался, то Владимир оказался не таким. Он вел себя буйно, лез в драки. В основном, со своей женой и малолетним сыном. Те терпели. Что они могли? Разве что - вколоть успокоительное и уложить спать. Благо, мама мальчика имела доступ к лекарствам. А потом все повторялось. Снова и снова.

Нельзя сказать, что Анна не любила мужа. Любила, вышла за него замуж, родила. Просто любовь эта пообтерлась, иссохла, покрылась трещинами со временем. Владимир откалывал от нее по маленькому кусочку каждый день, как от леденца, который не помещается во рту. Несколько лет Анна терпела издевательства. Зачастую она просто не хотела идти с работы домой, но там ждал сын, которого она безумно любила и не могла бросить.

- Я дома. Пожрать есть что? – Олег встретил вновь пьяного отца, проводил в кухню, усадил, поставил перед ним тарелку с макаронами.

- Где мать?

- Еще не пришла.

- Вот *ука! Вечно где-то шляется! – Олег успел поймать тарелку. Стакан с морсом все же упал. Красное пятно расплылось по скатерти, часть напитка впиталась в ткань, остальное расползлось небольшой лужицей на полу. Как знак того, что будет происходить потом. Как страшный символ, которого никто не понял. И даже если бы понял, от судьбы не уйдешь.

Олег схватил тряпку, стал вытирать морс, поглядывая на отца. Тот, не одеваясь, вышел на улицу. Уже увидел в окно, как к дому подходит Аня. С порога мужчина стал высказывать ей свои претензии по поводу ее долгого отсутствия, хватать за руки, размахивать кулаками. И все понимали, что не в этом была причина его поведения. Ему нужны деньги на бутылку, которые она не давала. Берегла, хранила, чтобы однажды забрать сына и уехать отсюда. Хоть куда-нибудь. Подальше от сурового климата и почти постоянно пьяного мужа.

- Иди в дом! Не позорь меня перед людьми! – Анне не хотелось, чтобы эта неприятная сцена стала поводом для очередных сплетен среди соседей.

- Да кто здесь люди-то? Твари!

Владимир был невменяем. Жена с трудом смогла завести его в дом. Опрокинув обувницу, мужчина упал, завалил женщину на себя. Мальчик подскочил, помогая матери подняться. Она встала, и уже вдвоем они принялись поднимать пьяницу. Тот лишь отмахивался, больше мешал, чем помогал, но, встав, не пошел в комнату, а направился в кухню, схватил со стола забытый Олегом нож.

- Зарежу вас, *уки! Всю жизнь мне испоганили!

Анна спрятала за собой мальчика.

- Режь! Что же ты?! Мужик ты или нет? Режь, убивай! Пьянь! Скорее бы ты уже сдох!

Мужчина взревел, как раненый медведь. Женщина увернулась, они вновь повалились на пол, началась борьба. Олежка, как завороженный, смотрел на то, как маму покидают силы, как сжигает ее злой огонь в глазах отца. Лихорадка. Блеск. Агрессия. Азарт. Нож с коричневой деревянной ручкой выскользнул из рук, мальчик подобрал его и воткнул в тело отца со всей силы. Это у него злость. У него страх и желание защитить мать. Исполнение ее желания. Он – фокусник. Раз – и нет его. Нет проблемы. Нет папы. Нет страшного будущего. Слова имеют свойство материализовываться.

Лезвие вошло в сердце. Повредило легкое. Кровь запузырилась, быстро окрасила ткань клетчатой рубашки, полилась густыми каплями. Мать закричала. Этот крик был похож на крики чаек, что в большом количестве летали над водами Баренцева моря. И если те просили еды, то она просила Бога остановить этот кошмар. Но время – то немногое, что люди не могут приручить. Остановить. Вернуть. Прокрутить, как при быстрой прокрутке кинопленки.

Олежка стоял с ножом в руке, с которого еще капала кровь, и думал о том, что детство закончилось. Он убил папу, и теперь должен понести наказание. Должен покинуть мать. Оставить ее одну. Этого не хотелось. Он заплакал.

- Сынок… Что же ты натворил?

- Спас тебя, – сказал мальчик со взрослым взглядом, проглядывающим сквозь слезы. – Не волнуйся, мамочка. Больше он тебя не обидит. Никогда.

Анна оттолкнула от себя тело мужа. Встала. Вышла за дверь.

Вскоре пришли соседи, мужики, работающие в порту. Позже приехали службы – милиция, скорая. Начались суета, допросы, запахло успокоительными лекарствами. Мальчик прижимался к маме, она гладила его по голове и шептала.

- Не плачь, милый. Все будет хорошо. Ты же моя птица. Маленький кондор. Они не плачут. Они летают. Высоко-высоко в небе. Притягивают взгляд своим черно-белым окрасом. Парят, широко расправив крылья…

***

Владимира Кондрашова похоронили за счет муниципальных властей на окраине одного из старых кладбищ. На процессии присутствовали лишь соседи и знакомые, те, кого он не считал за людей, ожесточившись на весь мир.

Анна Кондрашова признала себя виновной в смерти мужа, была лишена родительских прав и направлена в колонию для женщин, где спустя год умерла от пневмонии. Будучи фельдшером, она понимала, что умирает, но лекарств и желания бороться за жизнь у нее не было.

Олег Кондрашов был направлен в детский дом вблизи Мурманска, где прожил до момента своего совершеннолетия. О смерти матери он узнал лишь спустя несколько лет случайно.

***

Если бы кто-то спросил у Олега, каким ему запомнилось детство, он бы ответил, что хорошим. Не потому, что это правда, а потому, что с каждым «ударом ремня» впитал в себя этот «правильный» для работников социальных служб ответ.

После убийства отца и расставания с матерью он замкнулся в себе. Не мог простить мать за то, что она призналась в убийстве, которого не совершала. Не понимал, что она принесла себя в жертву ради будущего сына. Никто бы не взял к себе ребенка-убийцу. Анна это точно знала, и материнское сердце подсказало ей сделать именно так. Жить и умереть с надеждой, что Олежку кто-нибудь возьмет в свою семью. Этого, к сожалению, не случилось.

Олег был молчалив, крайне раздражителен и не общался со своими сверстниками. Кому нужен проблемный приемный сын, у которого мать убила отца? Никому. Поэтому и прожил он в детском приюте до восемнадцати лет, сумев обзавестись лишь одним другом – Лешкой, прозванным Куцым.

Леху привезли в приют после того, как умерла его бабушка. Единственный родственник. Его родители погибли при кораблекрушении. Море забрало их в качестве жертвы жестоким богам.

Алексей был довольно упитанным мальчиком, за что его стали дразнить и обижать сверстники. Дети жестоки. Одинокие дети - особенно. Мало того, что Куценко - новенький, так еще и толстяк, откормленный стараниями бабушки. Отличная груша для битья. Мальчик пытался отбиваться, но что он один мог сделать против целой группы детей!? Один – в поле не воин. Однажды ему досталось так сильно, что его на время перевели в лазарет, в это же время там с бронхитом лежал Олежка. Лежать, рассматривая потолок, можно один день, два, но время шло, и вынужденная изоляция сделала свое дело. Никаких развлечений, кроме общения, не было. Они разговорились. Олег впервые рассказывал о себе правду. Горькую. С примесью соленых детских слез. Леша слушал внимательно, не перебивая, как будто пытаясь отобразить в своем мозгу картину убийства. Силился, и не мог. Не позволяло воспитание, полученное ранее. Домашний мальчик с тонкой душевной организацией не мог поверить в то, что такое возможно. Сам он безумно любил своих родителей, в том числе отца, и очень переживал их смерть.