Лабиринты любви

— Я хочу, чтобы все увидели меня с тобой и хоть сегодня готов везти тебя в «Театральную гостиную», его новый прикол, — он тоже сел и потянулся за полотенцем, лежащим на стуле.

— Правда? — Она радостно вскочила и начала собирать свою одежду.

— Только если обещаешь, что твоя головка не закружится, когда Гиниш, глядя тебе в глаза, скажет: «Безумно рад вас видеть», — обнимая ее со спины, прошептал он ей в ухо.

— Откуда ты знаешь, что он скажет? — Она отстранилась и серьезно посмотрела на него.

— Гиниш так говорит всем, кого видит в первый раз. — Он подошел к столу, надел свои часы и протянул ей сережки.

— А тебя он узнает? — повернувшись к зеркалу, девушка занялась серьгами.

— Это профессиональное. Он сразу же начнет орать: «Золотко мое, Гоша! Какое счастье, что ты наконец-то пришел!..»

— А как мне одеться? — заволновалась она, разглядывая себя в зеркале.

— Надо рассмотреть варианты, — он подошел к ней и отразился рядом.

— Тогда побыстрее отвези меня в объятия моего гардероба, — она вышла в коридор.

— Я готов. Поехали! — ответил он, хлопая себя по карманам в поисках ключей.

— Почему ты так паркуешься? Разве ты не поднимешься со мной? — минут через двадцать спросила она, выходя из его машины уже в другом дворе.

— Нет, Киска, не хочу отвлекать тебя от сборов. Посижу здесь, сделаю пока несколько звонков. У тебя минут сорок. А после стану ломиться в дверь, и если застукаю тебя с этим твоим гардеробом — берегись! — сказал он через окно с опущенным стеклом.

— Я мигом, не скучай, — она махнула ему рукой и скрылась в подъезде.

…Старине Гинишу с меня сегодня причитается — дал возможность уйти от разговоров о роковой любви. Да и тогда, десять лет назад, он был на высоте. Я заметил Элю поздно, когда она уже шла к выходу в мигающем свете танцплощадки. Глыба толкнул меня.

— Смотри, какая интересная девчонка. Жаль, что уходит.

— Вижу, сейчас остановлю, — отозвался я, соскакивая с высокого стула у барной стойки. И загородил ей дорогу: — Девушка, а почему вы уходите, не расплатившись?

— Вы мне? Все уплачено, — попятилась она от меня.

— Думаю, что нет, — постарался я смягчить голос.

— Я всегда плачу по счетам, — с вызовом заявила она, однако явно почувствовала, что угрозы нет, и втянулась в разговор. — Это самое трудное в жизни, но в данном случае легко выяснить.

Успех требовал развития, и я окликнул Гиниша, который, как всегда, целеустремленно куда-то несся:

— Гиниш, разреши наш спор. Ваша гостья утверждает, что всегда платит по счетам, а я сомневаюсь.

— Гоша, дружище, в нашем заведении все споры решаются легко. В каком баре вы пили? Константин, вот я вытряхиваю все сегодняшние чеки на стойку, найди счет этой девушки и будь очень внимателен, не ошибись. А тебе, Гоша, чтобы не было сомнений, выбиваю чек сам, на два мартини уже по утреннему тарифу. Вы какой предпочитаете, белый или красный? — Его реакция была, как всегда, мгновенной и точной, а обслуживание — комплексным. Эти-то качества и сделали его одним из самых преуспевающих клубменов Москвы.

Не успела Эля ответить, как хитрый лис уже смылся, оставив мне твердую почву под ногами в виде кучи чеков, которые стал меланхолически перебирать бармен Костик, и громыхающих кубиков льда в стаканах с мутным мартини.

Глыба помахал мне и ушел. Потом я ее провожал. Где-то в переулках она попросила: «Дальше не надо». Я ответил: «Хочу увидеть тебя уже не случайно», — и назначил ей встречу у «Художественного», моего излюбленного места для свиданий, которое предоставляло большой выбор: чтение стихов в тихих арбатских переулках для возвышенно-романтических подруг, скамейки бульваров — для темпераментных девиц, кабаки Калининского — для веселых компаний. Темный, пыльный зал «Художественного» идеально подходил для первого свидания, позволяя осознать, нужны ли следующие. Что-что, а выбор у меня тогда был и терять время на не интересные для меня отношения не хотелось.

Первого же похода с Элей в кино было достаточно, чтобы понять, что нас тянет друг к другу и мы можем полностью отключаться, просто касаясь друг друга. Мне хотелось добиться ее, поэтому я ушел, поцеловав руку, не взяв ее телефона и не назначив следующего свидания. Это было мое ноу-хау в обольщении девиц, которым я тогда очень гордился и которое неукоснительно применял на практике. Механизм его был прост. Если я не нравился девушке, то первое свидание становилось последним, а если нравился, мое исчезновение только разжигало искру первого интереса и женского любопытства, что действовало лучше всяких цветов и телефонных звонков. Мое отсутствие приближало ее ко мне быстрее долгих ухаживаний. Неделя — стандартный срок, после которого я начинал искать встречи, обычно появляясь там, где мы увиделись в первый раз, прошла в делах, изнурительных тренировках и эротических снах. Везде — в толпе, в полумраке подъезда, в окне автобуса мне мерещилась ее рыжая головка, красивые, чуть приоткрытые губы и синие глаза под пушистыми светлыми ресницами. Когда я снова появился в «Джаз-кафе», ее там не оказалось, но зоркий Костик шепнул, что она заходила на днях. Когда я наконец увидел ее в толпе танцующих, мне это показалось привычным видением.

Эля была очень хорошенькой, очень чувственной и неутомимой. Но совершенно искренне удивлялась моим комплиментам и скупо отвечала на мои расспросы о ней. Я узнал немногое: мать умерла год назад, живет с отцом, учится в педучилище. В остальном она была необыкновенно свободна: с удовольствием занималась любовью и не скрывала этого, не боялась залететь, не боялась, что кто-то нас увидит, не боялась оставаться у меня на ночь. Я тогда жил с мамой и отчимом, моя комната была проходной, кровать загораживалась ширмой. Однажды от наших буйств ширма упала, разбудила отчима, и он пошел на кухню. Когда вошел в мою комнату, Элька спросила его, сидя на мне и мягко колыхая высокими грудками в такт толчкам: «А почему вы не стучитесь, когда входите?» Тон, которым она это произнесла, был настолько невинно-оскорбительнным, что у отчима от изумления запотели очки.

Эля забирала, втягивала, всасывала всю мою страсть, и я стал неприкасаемым. Никто из моих прежних подружек не мог расстегнуть на мне штаны, хотя раньше они редко застегивались, и даже пошел слух, что у меня в лучшем случае триппер, а в худшем… Но я просто никого не хотел, кроме этого рыжего чертенка…

— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.

— Киса, открой, — Гоша отряхнул снег, тающий на плечах и рукавах куртки.

— У тебя не в порядке часы. У меня еще есть пятнадцать минут, — открыв дверь, она спряталась за ней.

— Хорошо, что ты еще не одета, — заявил он, входя в прихожую.

— Мы не идем? — по ее интонации трудно было понять, вопрос это или утверждение.

— Да нет, быстрее раздевайся, — он привлек ее к себе и начал целовать грудь.

— А ты что, не будешь? — В ее голосе было больше недоумения, чем страсти.

— Долго, — он потянул брючный ремень.

— Хоть куртку сними, что за африканские страсти такие. Тобой вешалку свалишь. Ой, что-то царапает… Зонтик. Дай, я хоть телефон сниму с тумбочки, сумасшедший…

Они роняли и крушили все в маленькой прихожей, пока не приобрели некоторой устойчивости.

— Я, кажется, ничего не нарушил в твоей красоте, — сказал он, выпуская ее из своих объятий.

— Если не считать царапин на спине от зонтика, синяка на спине от тумбочки и порванного белья. Ты что, в машине сексом по телефону занимался, что ли? — Она все еще тяжело дышала, оглядывая себя в зеркале.

— Просто представил, как ты тут раздеваешься, прихорашиваешься и не выдержал, — он поднял упавшие вещи, проверил, работает ли телефон.

— Это, часом, не «Виагра»? — шепнула она ему на ухо, обнимая за плечи.

— С тобой она мне не нужна. Ну иди одевайся, я тоже приведу себя в порядок, — и он легонько вытолкнул ее из прихожей.