Держа океан (ЛП)

В основном я смотрел на Эммета с Мариеттой и хотел, чтобы кто-нибудь поговорил со мной таким же тоном. Я видел, насколько она хочет поддержать его, и часть меня вопила и кричала во мне так же, как Эммет делал это снаружи.

Обними меня, Мариетта. Кто-нибудь, обнимите меня. Кто-нибудь, поговорите со мной так же терпеливо и доброжелательно. Кто-нибудь, придите и спасите меня.

Никто этого не сделал. И даже не собирался.

Она и слова не проронила в мою сторону, пока Эммет не уехал. Никто не спросил, хочу ли я попрощаться, прежде чем Алтея и Дуглас образовали вокруг него пару стен и не сопроводили его в их машину, которая уже ждала у нашего дома.

Я, страдая и до сих пор чувствуя головокружение и слабость, стоял у нашего панорамного окна в гостиной и следил за тем, как он уходит, следил за машиной, пока та не скрылась из вида.

Все, что я сделал, это поцеловал его. Позволил ему поцеловать меня. Я представляю себе, если бы такие ужасные результаты были у всего простого, например, если бы я открыл коробку с хлопьями, но я не мог этого предвидеть. Это заставило меня желать залезть в кровать и укутаться в одеяло с головой.

Я хотел оставаться там, пока не умру.

Они обернулись ко мне: Мариетта с её обычным добрым выражением лица и моя мать с тщательно скрываемой яростью. Отец уставился на меня так, будто увидел что-то отвратительное.

— Как ты мог?

Я пожал плечами и попятился к окну, опустив взгляд в пол, поскольку моя мать ждала ответа, но у меня его не было.

Я не хотел говорить. Я хотел уйти. Если бы они не заслонили выход, я бы выбежал оттуда.

Мариетта подошла ближе, и от страха я поднял голову. Её смущенное выражение лица успокаивало.

— Джереми, тебе не нужно бояться. Мы только хотим понять, что произошло, — продолжила она более осторожно. — Эммет… воспользовался тобой?

Сначала я моргал, ничего не понимая. Когда я понял, что она имела в виду, я сгорбился и закрыл глаза.

Воспользовался. Она имела в виду, что Эммет заставил меня.

У меня не было приступа паники, но стыд, больший, чем когда-либо, заполнил меня, заставляя чувствовать себя уродливым и в глубине души неправильным.

Воспользовался. Мариетта спрашивала об этом.

Один поцелуй. Один поцелуй и объятие. Единственный раз, когда кто-то коснулся меня за все эти годы, за исключением жестких объятий при посещении родственников или незнакомых людей, натыкающихся на меня в общественных местах. Даже мама Эммета вела себя так, будто это была самая позорная вещь, какую она когда-либо видела.

— Ответь ей, — потребовал мой отец.

Я начал плакать.

Я думал, что хуже уже быть не может, но хуже стало.

Мариетта начала извиняться передо мной и моими родителями.

— Простите, простите. Полагаю, я должна была это предвидеть. Он решителен, и я знала, что он влюблен в Джереми без памяти, но думала, что это безвредно. Я никогда не думала, что он натворит такое.

Моя мать дернулась в мою сторону.

— Почему ты позволил ему это? Да что с тобой?

Мариетта выпрямилась и напряглась.

— Мне кажется, вы перегибаете палку…

— Он не гей! — рявкнула моя мать. — Я не знала, что твой сын гей, и что он так плохо себя контролирует…

— Хватит!

Они сразу повернулись ко мне, и на их лицах были злость, удивление, настороженность, отвращение. Мне захотелось убежать и спрятаться, но я не мог позволить им так говорить об Эммете, не мог позволить, чтобы они так думали о нем.

— Я гей. И я никогда никому не говорил об этом, потому что не думал, что найду парня. Но потом…

Я остановился. Я хотел сказать, что потом встретил Эммета, но стыд прервал поток моих слов.

Моя мать договорила за меня, и отвращение исходило из каждого произнесенного ею слога.

— Но потом тебе повстречался бедный умственно отсталый мальчик, который недостаточно умен, чтобы сказать тебе «нет»?

— Эммет не умственно отсталый, — вставила Мариетта, вся ее мягкость ушла. — И он далеко не глуп.

Моя мать отмахнулась:

— Да, он идиот-севант или как там. Конечно же, он ненормален. В первую очередь, я не должна была позволять ему связываться с Джереми. Разумеется, этого больше не случится.

Я отпрянул. Её слова были жестче, чем удар по лицу или под дых.

Они собирались запретить мне видеться с Эмметом?

Мариетта начала спорить более яростно, но я видел выражение лиц моих родителей, а мама Эммета не могла сказать ничего, что изменило бы их решение.

Настолько же мать и отец были обеспокоены моими с Эмметом отношениями.

Я оттолкнулся от стены и, спотыкаясь, вышел из комнаты, игнорируя их крики мне вслед. Перепрыгивая через две ступеньки, я поднялся к себе в комнату, захлопнул дверь и подтащил свою кровать к двери, чтобы её заблокировать. Забравшись в кровать, я натянул одеяло на голову и уставился в темноту.

Эммет ушел. Из моего дома и из моей жизни. Больше не будет прогулок в магазин или вокруг квартала. Больше я не встречу его на железнодорожных путях. Не будет больше смс и зависания в Гугле. Больше никаких поцелуев. Никаких прикосновений.

Никакого Эммета.

В своей голове я заново проигрывал разговор внизу. Я должен был бороться за него. Должен был кричать в ответ. Но я был слабым и никчемным. Я не мог бороться. В хороший день я едва мог встать с кровати.

Эммет заслуживал кого-то намного лучше меня. А я не заслуживаю что-либо или кого-либо вообще.

Я тихо рыдал под одеялом, оплакивая свою глупость, бессилие, мой провал. Но горше всего я оплакивал потерю Эммета.

Глава 9

Эммет

Многие суждения об аутизме несправедливы, но самое страшное то, что люди заблуждаются, размышляя о поведении аутистов. Я должен учиться читать по лицам и контролировать свой гнев, и, когда я допускаю ошибку, меня ругают и наказывают. Но когда Габриэль стала вести себя как стерва, потому что ей не понравилось, что Джереми гей, наорал ли на нее кто-нибудь? Сказал ей: «Эй, может тебе не стоит быть такой сукой со своим собственным сыном»? Нет. Извиняясь перед ней, меня отправили домой, и вели себя так, будто я сделал что-то неправильное. Они велели мне успокоиться, расстроившись, что я не могу контролировать свой гнев.

Хуже всего, что я не мог просто злиться. Не мог зарыться в свои чувства. Не мог надеть мою рубашку-злость и колотить кувалдой, пока та не сломается. Я не мог дуться или быть угрюмым. Мне нужно было взять себя в руки как можно скорее.

Я видел Джереми перед моим уходом. Он был так расстроен, что впервые огоньки покинули его глаза. Я не всегда могу читать по лицам, но мог замечать этот свет, а теперь его свет померк почти полностью. Вспомнив, как он рассказывал мне о голосах в его голове, которые всегда были громкими и сердитыми, я забеспокоился, что произойдет, когда к этим голосам присоединится голос ругающей его матери. Я переживал так сильно, что у меня скрутило живот. То, что живот скрутило из-за голосов Джереми, нелогично, но так случилось. Я попытался пойти обратно к нему, чтобы вернуть его свет, но Алтея сказала, что я должен ждать маму. Я хотел показать знаком, что собираюсь прекратить разговор, но если бы сделал это, то не смог бы рассказать ей о Джереми.

— Алтея, послушай меня.

— Нет, это ты послушай меня. У тебя большие проблемы. Миссис Сэмсон действительно расстроена.

Я уставился на её плечо.

— Джереми расстроен. Он очень расстроен, и мне нужно пойти к нему. ОН мой парень. Мне нужно утешить его.

Алтея издала забавный звук, и я посмотрел на её лицо, заинтересовавшись, смогу ли его прочитать. Удивленное лицо. Очень удивленное лицо.

— Твой… — Она открыла и закрыла рот несколько раз.

Затем её лицо стало нечитаемым.

— Ох, Эммет. Ох, милый, это совсем нехорошо. Ты не можешь просто взять и решить, что ты чей-то парень.