Мужчины в ее жизни (Удержать мечту)

– Ты намекаешь на то, что Джим может со своей стороны не делать никаких усилий… Я правильно тебя поняла?

– Возможно, – после некоторого колебания ответил Уинстон. – Но я могу и ошибаться, и вообще, кто знает, что происходит в личной жизни других людей. Вот почему эту тему следует немедленно оставить. Наш разговор абсолютно бесполезен. – Он поставил бокал и пересел на ее край дивана. Обняв Эмили, он прошептал, уткнувшись губами ей в щеку:

– Так, значит, учитывая твое отношение к разводу, я обречен быть с тобой до конца жизни?

– Да, – прошептала она в ответ. – Мы просто обречены быть друг с другом, слава богу!

– Согласен. – Он слегка отодвинулся, чтобы заглянуть в юное чистое лицо своей невесты. Как она мила, как невинна, и при всей ее молодости в ней такая глубокая мудрость, что он иногда поражался. Он ласково сказал:

– После тебя, Пончик, я никогда не испытал бы счастья с другой.

– Почему? – Она просияла.

– Потому что знаю тебя вдоль и поперек и понимаю тебя, моя любовь, а еще потому, что мы подходим друг другу в сексуальном плане.

– Ты уверен? – поддразнила она.

– Ну, поскольку уж ты затронула эту тему… возможно, нам следует провести еще один эксперимент. – Он улыбнулся с любовью в глазах. Поднявшись на ноги, Энтони протянул ей руку:

– Пошли в спальню, дорогая, и продолжим опыты. Надо же знать наверняка. – И он увел ее наверх.

– Как хорошо, что ты провел в доме центральное отопление, иначе мы замерзли бы до костей. Сегодня очень холодно, – заявила Эмили полчаса спустя, завернувшись в простыню.

– Не уверен. По-моему, мы вдвоем способны лед растопить, – подмигнул ей Уинстон, поправил под головой подушку и потянулся за бренди, которое он предусмотрительно захватил с собой. – Хочешь глоточек? – предложил он.

– Нет, спасибо. Больше не хочется. У меня от него сердце заходится.

– Черт побери! А я-то думал, что только я так на тебя действую, – ухмыльнулся Уинстон. – Кстати, зажечь камин?

– А разве мы не собираемся спать?

– Сон вовсе не входил в мои ближайшие планы, – улыбнулся он. – А ты что, уже устала?

Эмили со смехом покачала головой.

Ее страсть к нему, ее беспредельное желание воспламеняли и восхищали Уинстона. Он потянулся к Эмили и крепко сжал ее руку, подумав про себя, как ему повезло.

Уинстон закрыл глаза, припомнив тот чудесный воскресный вечер в апреле, когда Эмили приехала на ужин, который он пообещал сам приготовить. Но так и не приготовил. Как только она вошла в дом, они посмотрели друг на друга – и все стало ясно. И уже через десять минут они оказались в его постели, где он, к своему собственному удивлению, овладел ею трижды, и через очень короткие промежутки времени.

Кузина – троюродная кузина, поправил он себя, поразила Уинстона раскрепощенностью, готовностью дарить и получать наслаждение, ее безграничной щедростью и открытостью в постели. В полдвенадцатого, завернувшись в банные полотенца, они устроили импровизированный пикник перед камином в гостиной из того, что нашлось в его холостяцком холодильнике, запивая еду бутылкой коллекционного шампанского из запасов Шейна. Какой замечательный был вечер…

– Уинстон, пожалуйста, не сердись, но мне надо кое-что тебе сказать, – проворковала Эмили. – Это очень важно.

С трудом оторвавшись от эротических мечтаний, Уинстон поднял веки и искоса взглянул на любимую.

– Почему я должен сердиться? Ну, давай. Пупс, излагай.

– Господи, Пупс – еще хуже, чем Пончик, – надула губки Эмили в шутливом негодовании. – Ну почему англичане так любят давать глупые прозвища?!

– Потому что прозвищами наделяют близких людей, и они отражают тепло, привязанность, любовь, дружбу. Так ты расскажешь мне это «очень важное» или нет. Пупс?

– Да. – Она подобралась, села к нему вполоборота, опершись о локоть и внимательно глядя ему в лицо. – Дело касается смерти… то есть расследования.

– О нет, Эмили, только не это! Не надо все начинать сначала! – простонал он и с наигранным отчаянием закатил глаза. – Ты уже свела с ума Полу, а теперь берешься за меня.

– Пожалуйста, выслушай меня ну хоть минуточку.

– Хорошо, но только побыстрее.

– Послушай. Салли сказала мне, что Энтони по-прежнему не уверен, действительно ли Мин покончила жизнь самоубийством. По его мнению, имел место несчастный случай, и я…

– Как я понял, несчастный случай исключается.

Абсолютно.

– Согласна. То есть что это не несчастный случай. Однако я лично не верю и в версию о самоубийстве.

Уинстон недоверчиво рассмеялся:

– Ты пытаешься сказать мне, что, по-твоему, произошло убийство? Перестань, Эмили.

– Боюсь, я действительно так думаю.

– Тогда кто же его совершил? Естественно, ты не можешь допустить мысль о причастности к нему Энтони, который мухи не обидит?

– Нет. И я не знаю, кто виноват. Но ее смерть не дает мне покоя… Никак я не могу о ней забыть. Понимаешь, Уинстон, все дело в тех пяти часах. Они мне всегда казались странными, и даже тот полицейский-ирландец назвал их загадочными. Мне рассказывала тетя Дэзи. И я с ним согласна. Они действительно загадочны – и необъяснимы.

– Ты зарыла в землю свое призвание, крошка. Тебе следовало бы писать детективы, – ухмыльнулся он.

– Смейся сколько угодно, Уинстон, но я уверена, что в один прекрасный день правда выйдет наружу. Вот увидишь, – мрачно отозвалась Эмили.

Уинстон насторожился. Сколько он себя помнил, он всегда считал Эмили необыкновенной – умной, тонкой, сообразительной и гораздо более мудрой, чем ее считали многие члены семьи. И с тех пор, как между ними возникли серьезные отношения, он еще больше укрепился в своем мнении. Она часто говорила умные вещи, и Уинстон уже привык прислушиваться к ней и доверять ее оценкам. Именно Эмили настаивала, чтобы он приобрел канадскую бумажную фабрику, и заставила его продолжать зашедшие в тупик переговоры.

К ее словам следовало отнестись со всей серьезностью. Медленно выговаривая слова, он произнес:

– Рассказывай. Я внимательно тебя слушаю. Честно, Пупс, я больше не смеюсь.

Эмили ответила ему благодарной улыбкой.

– Ничто и никогда не убедит меня в том, что Мин торчала у озера столько времени. Я полагаю, оттуда она ушла куда-то, где и продолжила пить. Некто, бывший с нею, очевидно, поощрял ее, а возможно, даже подсунул ей таблетки – ну, чтобы притупить восприятие. Затем, когда она отключилась, ее бросили в озеро, чтобы смерть походила на самоубийство или на результат несчастного случая.

– Послушай, я честно не собираюсь подтрунивать над тобой, но твоя теория кажется несколько надуманной. Кроме того, все известные нам факты говорят о том, что она не покидала поместья.

– Знаю, но точно никто не уверен. А она могла уйти – пешком, оставив машину у озера.

– Ох, Эмили, Эмили, – покачал он головой, беспомощно глядя на возлюбленную. – Ничего не получается. Кому нужно было убивать Мин? И зачем? Где мотив преступления? Я могу задать сотню вопросов, которые не оставят от твоей теории камня на камне. Не сомневаюсь, что Пола так и поступила.

Что она сказала?

– Примерно то же, что и ты… а потом попросила меня выкинуть прошлое из головы – ведь дело закрыто и все обошлось с минимальными потерями. Словом, она отмахнулась от меня. Но как Энтони и Салли будут жить, зная, что Мин лишила себя жизни из-за них? И есть соображение. Уинстон, подумай о Мин. Если она пала жертвой хладнокровного преступления, чему я склонна верить, то ее убийца должен ответить по закону.

Уинстон долго молчал, обдумывая ее слова, потом тихо проговорил:

– Дорогая, не лезь на рожон. Ты ничего не сможешь сделать, и Пола права – дело действительно закрыто, на нем поставлена точка. Ты только разворошишь осиное гнездо, подвергнешь Энтони и Салли новым неприятным волнениям. Я мог бы часами говорить с тобой на эту тему. Пупс, но, – он вздохнул, – сейчас я не чувствую в себе ни сил, ни желания.

– Извини. Мне не следовало бы поднимать эту тему сегодня вечером. – Эмили закусила губу.