Дульсинея и Тобольцев, или Пятнадцать правил автостопа (СИ)

воздуха пришло оповещение, что четыре минуты истекли. А потом время стало измеряться толчками чужих плеч, открытием и закрытием дверей, потом - бегом вверх по эскалатору, по улицам, мимо затеплившихся окон кафе и спешащих по домам людей. И вот - знакомый двор, яблони, скамейка. Она.Дуня сидела на скамье в позе, очень похожей на ту, в которой Иван застал ее вчера на кухне: поджав ноги под лавочку и обхватив себя руками. В начавших спускаться сумерках не угадывался точно цвет нарядного платья, зато матово поблескивали заколка в затейливой прическе и сложнопереплетенные ремешки на босоножках. Все это Иван заметил еще на подходе. А когда она подняла взгляд, услышав быстрые мужские шаги, в ответ поднял ее за плечи со скамейки. Сканировал взглядом, а хотелось еще и ощупать для надежности. Плевать, что выглядит идиотом. Или параноиком.Все было на месте, полный комплект. Только лицо черно-белое. Бездонно темные глаза и белое лицо. Или ему кажется в этом неверном свете? А вот плечи каменные и холодные - это не кажется, это под пальцами.- Ты заходила внутрь?Черно-белая застывшая маска страха качнулась вправо-влево в жесте отрицания.- Полицию вызвала?- Нет, - чужим хриплым голосом. Прокашлялась. - Надо?- Разумеется! - громче, чем необходимо. Чтобы вывести ее из этого оцепенения.В темных глазах мелькнул проблеск мысли. Она опустила взгляд на телефон, зажатый в ладони. Смотрела долго, словно никак не могла понять, что это такое и зачем оно ей.- Ноль два?Неужели она в таком состоянии просидела здесь все то время, пока Тобольцев к ней ехал?!- Сто двенадцать. Я сам вызову.Кажется, во время его звонка и разговора Дуня не шевельнулась ни разу. Стояла так рядом, в своем вечернем платье и блестящих босоножках, с тщательно уложенной прической из темных локонов и не шевелилась. Как кукла. Кукла наследника Тутти, блин!- Сказали, скоро будут, - Иван сунул телефон в карман. - Дуня, ты меня слышишь? ДУНЯ! Ты? Меня? Слышишь?!Она словно через силу кивнула, глядя куда-то в пространство прямо перед собой. Губы шевельнулись, но она ничего не сказала. И вдруг качнулась на этих своих тонких каблучках.- Так, иди сюда, - он почти силком потянул ее обратно к скамейке, посадил, уселся рядом и обнял за плечи. И почему-то вдруг отметил, что она его не оттолкнула. Ни сейчас, ни вчера, когда он растирал ей ладони, ни когда... поцеловал. Принимала его прикосновения. Словно ждала их.Так. Не об этом сейчас.- Слушай... - наклонился к уху, отвел тугой ароматный локон. - Это наверняка... очень вероятно, что это связано... со вчерашними событиями. Я так думаю. Не бойся. Мы обязательно что-нибудь придумаем и выкрутимся. И все будет в порядке. С тобой все будет в порядке. Точно тебе говорю.Дуня снова кивнула, на этот раз уверенней. А потом даже ответила, хотя он и не ждал.- Думаешь, автостопщикам стоит верить?Сейчас он был рад этому дурацкому обращению. Значит, черно-белая маска отступила.- Нет, этим верить нельзя, - произнес, как мог беспечнее. - Эти врут по любому поводу. А вот Дон Кихоту верить надо. Я же твой Дон Кихот, помнишь?Неосознанно сжал чуть крепче пальцы на плече. С удовольствием отметил, что плечо стало не таким напряженным. И гораздо более теплым.- Помню, - у нее и голос уже почти совсем нормальный, живой. Ее. Дунин. - Нам, Дульсинеям, не так часто попадаются на дорогах рыцари. А уж чтобы благородные выходили из леса...Не поверил глазам, когда увидел, как дрогнули уголки ее губ в слабом подобии улыбки. И рассмеялся от облегчения сам.- Да-да. Из лесу выходят не только благородные разбойники, но и благородные идальго. Правда, росинанты у меня теперь другие. Нравятся?Вытянул перед собой левую ногу, демонстрируя зеленый кроссовок. На правой ноге, что удивительно, был тоже кроссовок. Правда, другого цвета и марки, поэтому правую ногу Иван поспешно спрятал под скамейку.Дуня внимательно разглядывала замшевое изделие с узнаваемым логотипом сбоку.- А ты... уверен, что они породистые? Хотя... до чего только наука не доведет. И вот так вместо пегих подкинет зеленые.И снова Тобольцев рассмеялся, но тут его немного наигранное веселье остановила въехавшая во двор бело-синяя машина.Когда они встали навстречу выгрузившимся из «уазика» полицейским, Иван искоса взглянул на ее лицо. Пришла в себя. Умница. Сильная девочка.Она и потом все время держалась молодцом. Когда они объяснялись с блюстителями порядка: сначала Иван, но когда обнаружилось, что владелец квартиры, которую взломали, не он, в дело пришлось вступить Дуне. Она держалась и в самом деле здорово - спокойно и без намека на истерику или слезы ответила на все вопросы, объяснила, что случилось. Сначала на улице, потом поднялись в квартиру. Туда первыми зашли полицейские, и лишь после команды «Чисто» через порог переступили Иван с Евдокией.В квартире Дуня тоже показала себя отлично, хотя ощутимо вздрогнула, когда увидела на полу гостиной разбитую камеру. Сразу после этого они обнаружили полный хаос на балконе: все сметено на пол - со стола, с подоконника. Компьютер «внутренностями» наружу, сиротливо торчит шлейф для «харда». Дуня едва слышно вздохнула и вдруг взяла Ваню за руку и сжала. Он в ответ крепко обхватил ее ладонь. Держись, Дуня, держись. Это всего лишь железки. Их можно купить новые.- Проверьте, что пропало.Дуня высвободила руку и прошла в спальню. Потом вернулась, как-то неуверенно прошлась вдоль полок.- Все на месте - деньги, украшения.Иван нахмурился. Ну, собственно, этого следовало ожидать. Только полицейским все нюансы были неизвестны, и расспросы продолжились.- Чем вы занимаетесь?- Я дизайнер, - Дуня неловко присела на краешек дивана. - У меня собственное агентство.- Заказы? Контракты? - продолжал деловито допытываться полицейский в чине капитана, что-то попутно отмечая в блокноте.- Да, - послушно ответила Евдокия. - Заказы. Контракты.- Выгодные?- Выгодные? - переспросила она, а потом поверх плеча капитана посмотрела прямо Тобольцеву в глаза. Иван едва заметно кивнул. Они мгновенно поняли друг друга. Что о вчерашних событиях рассказывать нельзя. - Сейчас - да. Очень.- Насколько выгодные? - вопросы следовали быстро.- Интерьеры... богатым людям.- Понятно. А конкуренты есть?Дуня едва смогла сдержать вздох облегчения. И снова переглянулась с Иваном. Он снова едва заметно кивнул.- Конечно, есть. Хорошие контракты всегда желанны.Стукнула входная дверь, и Дуня неосознанно вздрогнула. Но это оказался всего лишь вызванный из отделения криминалист.*Все было как в полусне. Ее квартира, куча чужих людей, все ходят, что-то смотрят, задают вопросы, записывают. И не верится, что это с ней. Приехал криминалист. Дуне казалось, что в ее квартире снимают кино. Не хватает только камеры и режиссера в кепке. Почему она решила, что у режиссера должна быть кепка, Дуня не знала. Сидела тихо на диване в гостиной и смотрела, как проверяют наличие в комнате отпечатков пальцев. И на разбитый фотоаппарат в середине комнаты смотрела. Как же ей теперь здесь жить? Здесь, где все пропахло чужими людьми, где чужие ноги топчут ее ковер, и чужие голоса заполняют крошечное пространство.- С кем именно вы заключали контракты? - Дуня перевела взгляд с ковра и ног на следователя.Какой... не очень удобный вопрос. Там дочка политика, там объект Ильи...- Я подготовлю для вас полный список действующих контрактов, только, знаете... это в некотором роде конфиденциальная информация. В том плане, что есть серьезные заказчики, которых не надо впутывать в это дело. Не надо причинять им неудобства. Я вас очень прошу. Тем более, что ничего не испорчено, кроме компьютера и фотоаппарата.- На компьютере были наработки по проектам?- Да, были. Но... это не очень важное. Если я что-то делаю дома, то, как правило, копирую потом файлы на флешку. Всегда есть дубль. Речь не идет о промышленном шпионаже. В моем случае это глупо.- Это уж вы нам позвольте решать: что глупо, а что нет, - строго сказал следователь, потом, немного подумав, спросил: - Может, вас просто хотели напугать?Хотели! Еще как хотели! А вслух сказала:- Тогда напугали.Было решено не везти Дуню в отделение в такое время. Она пообещала приехать сама утром и подписать все, что необходимо.Наконец, полицейские уехали. Квартира казалась пустой, растерзанной, оставившей на себе отпечатки чужих ног и рук, среди которых были руки и ноги того человека, который без спроса открыл дверь, трогал ее вещи, залез в ее компьютер, а потом сломал то, что посчитал нужным. В том числе и дверь.Дуня лишь тогда это поняла, когда надо было ее закрыть. За спиной стоял Тобольцев.- Здесь только защелка, - сказала она, не оборачиваясь.- Работает?Дуняша кивнул головой и повернула защелку. Вот и вся ее защита на сегодняшнюю ночь. И она не имеет права задерживать того, кто сейчас за спиной. И хочется оттянуть момент прощания. Ведь, когда Тобольцев уйдет, придется остаться один на один с квартирой и разбитой камерой, и беспорядком на балконе. А возвращаться туда не хотелось.Дуня повернулась и, не глядя на него, тихо попросила:- Ты... немного посидишь еще?- Я вообще никуда не уйду сегодня. Тебе нельзя оставаться здесь одной.Она кивнула головой, привалившись спиной к двери. От облегчения. И от того, что ноги совсем перестали держать, и пора уже было снять босоножки, а перед полицейскими совсем неудобно было сидеть с босыми ногами. Да и в тапочках тоже.- Спасибо.Он, наверное, понял, что ей надо, все-таки надо самую капельку побыть одной. Не стал смотреть на сражения Дуни с обувными застежками - оставил. Пошел в ту самую гостиную. Ему страшно не было. Как хорошо, когда кому-то рядом не страшно. Она услышала, как Иван что-то бормочет про себя, улыбнулась. Камера. Он же фотограф. Зря разбили камеру, там же ничего на ней нет. И карту памяти зря унесли. Она пустая. Дуня накануне вставила новую.В ванной все было нетронуто, полотенца аккуратно висели, бутылочки расставлены именно так, как их расставила она. Приятно пахло мылом. Дуня вымыла руки и отправилась в кухню. Она вытащила с полки недопитый накануне коньяк как раз в тот момент, когда к ней присоединился Тобольцев с остатками камеры в руках.- Будешь? - спросила, ставя бутылку на стол.- Буду.Дуня достала два вчерашних пузатых бокала. Иван аккуратно положил свою ношу на стол, а потом наполнил бокалы. Дуняша взяла свой и выпила залпом. Коньяк моментально обжег горло, словно опалил огнем. Она поставила пустой бокал и сказала:- Еще.Он налил, а потом поинтересовался:- Лимон еще остался, или Рося весь сожрал? Может, хотя бы шоколадка?- Шоколадка была на дверце холодильника, - второй бокал Дуня пила медленно, маленькими глотками.Потихоньку приходило расслабление. Или опьянение, ведь ужина так и не случилось. Впрочем, не суть важно. Главное, напряжение отступало. Дуня села на стул и смотрела, как Тобольцев направился к холодильнику. Его бокал стоял почти нетронутый, сам Иван изучал содержимое холодильника, и это почему-то выглядело очень привычно. Квартира словно поделилась на две части: гостиная и балкон - страшное, а кухня - надежное и уютное.- Нам надо подумать над показаниями, - произнесла Дуняша, - ведь сняли отпечатки, а вчера здесь наследили и Тихий, и Ракитянский. Если спросят, что они делали, как думаешь, можно сказать про ресторан? Ведь вы все были на презентации, вы связаны так или иначе с «Тином», и мы могли решать какие-то... вопросы...- Можно, конечно, - он, наконец, закрыл холодильник и принялся разламывать шоколадку на куски. Блюдце сам нашел. Хозяйственный. - Скажи, что у нас было совещание. Рабочее. И закусывай! Хотя бы шоколадкой.Дуня взяла маленький кусочек. Она хотела что-то еще сказать, что-то умное, но две порции коньяка на голодный желудок дали о себе знать - мысль ускользнула. Зато пришло ощущение голода.- Там в холодильнике где-то еще колбаса была. Я с обеда ничего не ела. Чайник поставить? Могу бутерброды сделать.Она встала из-за стола и остановилась посреди кухни, не зная, куда отправиться в первую очередь: к холодильнику или к чайнику.- Колбаса с коньяком - это моветон. Ешь шоколад, это эндорфины. Тебе сейчас - самое оно. И перестань суетиться, в конце концов! Бутерброды я и сам сделаю, если пластырь в этом доме еще есть.Он прямо по-свойски смотрелся на кухне. На ее, между прочим, кухне! Вот только дай этим Дон Кихотам волю...- Господи, автостопщик, я же не на приеме, я - дома! А дома можно и с колбасой. Ты никогда не пробовал?- Так и быть, сделаю тебе бутерброд. Ты выпьешь коньяк, - он вылил остатки из бутылки ей в стакан. - А я сделаю тебе бутерброд. С колбасой.- Пластыря нет, имей в виду! - предупредила Дуня и еле подавила смешок. Ей почему-то стало вдруг весело.Ну, ведь и правда смешно - дожить до таких лет и не знать, как вкусно пить коньяк с бутербродом.- Буду осторожен, - пообещал главный по кухне.На свое место Дуня так и не возвратилась, осталась стоять рядом и смотреть, как он отрезает кусок хлеба, потом ищет в холодильнике колбасу, потом режет ее, кладет на хлеб и буквально вкладывает в ее руку. Интересно, какой бы из него получился повар? Ну, вдруг с фотографом не получилось бы? Повар-автостопщик... а что? Звучит вполне... необычно. Повар-автостопщик-который-классно-целуется. Голова приятно кружилась. Жизнь налаживалась. Дуня слегка оперлась сзади на столешницу и с удовольствием откусила бутерброд. А потом сделала маленький глоток из бокала. Это было божественно, настолько, что она на мгновенье даже закрыла от удовольствия глаза.- Я тут подумала, - сказала Дуня чуть позже, откусив еще от бутерброда, запив его коньяком и слегка размахивая колбасой с хлебом в одной руке и бокалом в другой, - что ты вполне мог бы стать поваром - автостопщиком. Ты отлично делаешь бутерброды под коньяк. Очень вкусно! Попробуй.*Она была пьяна. Или выпила лишнего. Нет, надо называть вещи своими именами. Три раза по сто коньяка в этой ситуации для Дуни лишними не стали. Но на голодный желудок, на стресс, страх, адреналин легли основательно. И сейчас у нее совершенно пьяные глаза. Веселые и немножко шальные. И румянец на час назад белых щеках играет, и надкушенный бутерброд в руке движется по замысловатой траектории, и опасно накренился бокал, когда царица учит Тобольцева правильно пить коньяк.Коньяк вообще наполняет всю кухню - ароматом. И цвет Дуниных глаз сейчас абсолютно такой же, как жидкость в бокале - теплый, манящий. И губы наверняка со вкусом коньяка. Она вся сама - сплошное коньячное искушение, с которым невозможно бороться.- Очень вкусно. Попробуй.Вкусно, нет сомнений. И попробует. Сейчас. Обязательно.Остаток бутерброда лег на столешницу в сторону. Их пальцы переплелись ненадолго на снифтере. Но потом и бокал отправился к стене. Иван придвинулся совсем вплотную. Уходить ей было некуда. Вместо этого Дуня подняла лицо.Ее глаза пьянили сильнее хмельного из винограда. Губы блестели, пахли, звали.Не заработала дрель за стеной. Не появилась во дворе черная «эскалада». Никто не пришел их спасти. И они пропали. Упали друг в друга и тут же потонули.На какой-то из секунд долгого безумного поцелуя Иван поднял и усадил Дуню на столешницу. Она, прервавшись, что-то одобрительно выдохнула и тут же обхватила его ногами за бедра. Градус происходящего между ними взвинтился сразу на тысячу. Потом он взлетел на две - когда ее руки скользнули под футболку. В голове и так пульсировало и гудело, а уж после этого... Какие же у нее горячие руки. Пальцы скользили: живот, спина, грудь, везде, куда могли добраться. Такие горячие. Настолько жаркие, что на коже наверняка остаются следы. Знаки ее прикосновений. Словно выжигает тавро. Его принадлежность ей.Он прищемил палец, вытаскивая из прически заколку. Отпустил на волю водопад локонов и не смог удержаться - потянул назад, оставляя ненадолго губы. Потому что теперь поцелуев ждали остро натянутая шея и тонкие ключицы. И потрогать, погладить, сжать то, полновесное, женское, что на ощупь оказалось еще лучше, чем ему представлялось. Она позволяла ему все. Хрипло дышала и позволяла. Словно ждала и желала его прикосновений. Всех. Самых разных.Взлетела к талии гладкая ткань платья. Бедро оказалось еще более гладким. И горячим - как Дунины пальцы. Его ладонь медленно двинулась вверх по бедру. Ее запрокинутая голова медленно поднялась. Они снова оказались лицом к лицу. Глаза в глаза. Губы - почти к губам. Дыхание давно стало общим. Коньячным.Ваня едва заметно качнулся вперед, касаясь губами губ. Точно так же там внизу его пальцы тронули тонкое кружево.Она шумно втянула в себя воздух. Он нагло втянул в себя ее язык. И снова утянул их обоих в поцелуй - влажный и откровенный. Ее рот был такой же, как то место, где оказались его пальцы, преодолевшие кружевную преграду. Там было ровно так же гладко, сладко и нежно. Ее бедра слегка двинулись, давая больше места его руке. И после этого все стало по-настоящему необратимым.Дуня смотрела ему в лицо. Смотрела все то время, пока он, опустив взгляд вниз, сражался с ремнем. Неловко и торопясь расстегивал «молнию» на джинсах, приспускал белье. Она всего этого не видела. Только его лицо - ресницы, щетина, вспухшие губы. Один раз прикрыла глаза - когда он отвел в сторону кружево и подтянул ее бедра ближе к краю столешницы. А вот когда вошел - тогда упала лицом ему в изгиб плеча. Туда, где плечо переходило в шею. В то самое место, которое специально создано для того, чтобы она туда прижималась губами и дышала им. В те самые первые секунды, когда даже как сделать вдох забылось.Иван полагал себя неплохим любовником. Мог, если старался. Сейчас он не старался. По одной простой причине - в этом не было необходимости. Не надо было прислушиваться, присматриваться, гадать, что нравится, а что нет. Все происходило само собой. Словно они оттолкнулись и покатились с высокой горки. И от них теперь ничего не зависело. И вниз они доедут только вместе. Только вдвоем.Удовольствие стало общим. Нет, оно было таким с самого начала. Одно на двоих - дыхание, сердцебиение, каждый поцелуй, каждая ласка. Все пополам, всего поровну. И сейчас он просто стремительно и яростно рвался к собственному финалу. К их общему финалу. Потому что она - с ним, рядом, будет тут же, только вместе.Освобождение, казалось, было так недалеко, но с каждым движением не приближалось. Словно горизонт.Мокрая спина. Каменное все, что ниже пояса. Дунина крупная, все усиливающаяся дрожь. Она дышит громко, почти всхлипами, ее губы впечатались в его ключицу, а пальцы - в плечи.Совсем вразмах, мощно, часто, глубоко. И горизонт вдруг приближается стремительно и закрывает собой все. И они оба улетают за него, падают в горячее пульсирующее облако взаимного наслаждения.Потом долго, бесконечно долго не шевелятся. Молчат. Она крепко прижимается к нему, будто боится, что все исчезнет, если отпустит. Он едва держится на ногах после пережитого, но знает точно, что устоять должен.В жизни Тобольцева было немало достижений, которыми он гордился. Фотографии, поступки, слова. То, что он устоял на ногах сейчас - когда больше всего хотелось улечься тут же, на пол, между стулом и столом - попало в этот ряд. Ноги не держали, но она, Дунечка, держалась за него, и он не двигался с места. И прижимал тоже крепко. Вдвоем было проще. Эта крепкая близость после - такая же нужная, как то, что было до. А, может, и более нужная. Важная.Дуня шевельнулась. И сразу стало ясно, что пряжка ремня впилась ей в бедро. Что его джинсы держатся на честном слове и на рельефе мышц ниже спины. И что между ним и Дуней по-прежнему жарко. А еще влажно. И липко.- Слушай... Надо как-то сменить диспозицию... Может быть, дойдем до кровати?Она согласно кивнула, все так же прижимаясь щекой к его плечу.- Давай только в ванную по дороге завернем.И они туда зашли. Там, на полу, оставили свою одежду и сомнения - если где-то и у кого-то они были. Смыли с себя все, включая смятение и неловкость. И, может быть - стыдливость, но не у него точно. Впрочем, судя по тому, что ему шептала и что с ним творила Дуня, ее скромность куда-то испарилась. Или смылась ароматным гелем.*Дуня совсем не помнила, как оказалась стоящей на полу. И как добралась до ванной - тоже. Она шла сама? Он ее вел? Перед глазами карусель, карусель, карусель... вокруг яркие пятна, как разноцветные солнечные зайчики. Только когда за его спиной захлопнулась дверь - огляделась. И покачнулась. И он поймал. И перед глазами - губы...- Ты целуешься с искрами, ты знаешь?Она не дала Ване времени на ответ, потянулась сама, требуя искр, настойчиво, жадно, сбивая дыхание. Он бы, наверное, не удержался, но за спиной была дверь, и оба просто впечатались в нее. Дуня никак не могла оторваться от вкусных губ. Солнечные зайчики плясали даже перед закрытыми веками, и было очень хорошо... упоительно хорошо... но вдруг закончилось его легким шлепком по ее мягкому месту.- А с царицами так нельзя, - нравоучительно заявила она, слегка отстранившись.Иван в ответ взял Дуню за плечи и решительно развернул в сторону ванны, видимо, намекая, что ей туда. Дуняша некоторое время неподвижно стояла, пытаясь сообразить, как же туда в платье, пока не увидела свое платье лежащим на полу у ног. Вместе с бюстгальтером. Платье-самораздевайка и бюстгальтер-самоснимайка. Чудеса!- Ну, хорошо, - пробормотала, глядя на борт ванны, - еще бы молочный берег переступить.Переступила. И даже очень уверенно, а вот потом, когда его руки отпустили, Дуня почувствовала себя стоящей посреди корабля во время легкой качки. Прямо по курсу! Тихо хихикнула. Прямо по курсу - как раз напротив глаз, была маленькая полочка с гелями для душа. Она взяла один флакончик, ландышевый, и стала сосредоточенно откручивать крышку. Вот, кстати, поторопился автостопщик выходить из леса. Надо было в конце мая, когда ла-а-андыши. И тогда он смог бы подарить ей букет! А то вышел без цветов и напугал. Гель никак не открывался, совсем непослушный. Дуняша сосредоточенно вертела его в руках, хмурилась и негодовала, пока не выдала очевидное, повернувшись к Ване:- Никак.Он стоял рядом, без футболки и вообще... без всего. Дуня открыла рот и снова закрыла, завороженная переплетением вытатуированных темных линий на его руке. Она так давно хотела их потрогать. Почему не сделала это до сих пор? Рука медленно поднялась и заскользила от шеи вниз - по плечу, до локтя, взгляд следовал за рукой, остановился на груди. Ее тоже захотелось потрогать...Дальше все как-то спуталось, гель куда-то исчез, вернее, ее им мыли. Это точно. Она, наверное, тоже мыла, потому что видела свои ладони на его коже, и капельки воды, и как они вместе с мыльными ручейками стекали вниз по темной вязи на мужском плече, и дурманяще пахло ландышами. Будто в майском лесу. Снова захотелось целоваться, но Ваня увернулся и выключил воду. Стало тихо.То, что он отказался от поцелуя - задело, поэтому, пока Дуню заворачивали в мягкое махровое полотенце, она обиженно спросила:- Я тебе не нравлюсь?- Нравишься. Очень.- Ты мне тоже. У тебя необыкновенно красивые ресницы.Он вдруг перестал ее укутывать и замер, а потом медленно спросил:- Только ресницы?- Попа тоже ничего. Наощупь, - с умным видом покивала головой Дуняша. - Еще руки. Я все представляю, как ты на пианино играешь. Наверное, это красиво. Покажешь однажды?Он что-то непонятное пробормотал в ответ, а она вдруг вспомнила его пальцы вчера на клавиатуре, мысль зацепилась за картинку, память повела дальше и закончилась разгромом на балконе. Дуня не хотела на балкон. Там опасно и страшно.- Я не хочу на балкон, - прошептала. - Ваня, я не хочу на балкон.*Не все можно смыть гелем. Это Иван понял, когда, после всех гигиенических процедур она сказала вдруг про балкон. В голосе снова скользнул тенью страх перед случившимся так недавно. Нельзя давать ему ни малейшего шанса.- Какой балкон? Дуня, ты льстишь моей фантазии. Дальше спальни она не простирается.Подхватил Дуню вместе с полотенцем. И до спальни донес на руках. Второе дыхание открылось. В неожиданном месте.Кровать оказалась царской. Широкий упругий матрас, удобная спинка, гладкий сатин простыней. Они сполна воспользовались всем этим богатством. Каждый квадратный сантиметр сатина, каждый изгиб спинки. Подушки, одеяло - то мешались под ногами и руками, то шли в ход. То Дуня сверху с задыхающимся: «Я царица или нет?!». Иван какое-то время позволял ей и наслаждался царской властью и лаской. А потом - переворот, она под ним. «Кончилась ваша власть!». И теперь настал ее черед подчиниться ему - доверчиво, покорно, страстно.Во второй раз ему хватило сил в самом начале замереть. Прислушаться. К дыханию, к дрожи тела, ко всему. Чтобы совсем точно, чтобы сто двадцать процентов. Чтобы не только сердцем, но и глазами, ушами, пальцами знать и чувствовать, что ей хорошо.Дуня выгнулась под ним, вжалась сильнее, двинула бедрами. И звонко шлепнула ступней по ягодице.- Пришпорь колесницу... царь!За такую дерзость она была укушена. Потом зализана. Потом зацелована. «Царь» превратился в Ваню.Под каждый выпад. На вдох и на выдох. Ваня. Ванечка. Ваня. Ванечка. Ваня-Ванечка-Ваня-Ванечка-Ваня-Ванечкаваняванечкааааа...После долгого голода нельзя давать человеку много еды - так Ивану рассказывали во время одной из поездок в Африку. Но сейчас он был готов наплевать на это правило. Ваня просто не мог остановиться. Не мог насытиться ею. Мало было. И двух раз мало. И трех бы. И...Только вот Дуня уснула. Спустя секунд десять после того, как освободил ее от своей тяжести, доверчиво устроила голову на его плече, пробормотала сквозь зевок: «Ты все-таки настоящий половец. Вот одеяло куда выкинул?». И тут же, не дождавшись ответа, умиротворенно засопела.Что ему оставалось делать? Обнял крепче и прошептал во влажный, пахнущий цветочным гелем для душа висок:- Одеяло убежало, улетела простыня. И подушки, как лягушки, ускакали все от нас... - Дуня сонно вздохнула. Он коснулся губами мягкой кожи. - Спи, царица моя. Спи, моя Дунечка.Десятое ЕЕ правило: «Не пей крепкие напитки на голодный желудок!»Глава 11Одиннадцатое ЕГО правило: «Нарушил правила - плати».Дуню разбудили поцелуи. Она еще некоторое время лежала в теплом сладком облаке утренней дремы, наслаждаясь, и лишь через несколько мгновений, когда сознание немного прояснилось, открыла глаза. Увидела потолок и люстру собственной спальни. Сон исчез. А поцелуи не исчезли. Они спустились по шее вниз, переселились на плечо и двинулись дальше. Легкие, порхающие, как бабочки.Дуня повернула голову. Голова ответила ощутимым колокольным звоном. Поцелуи продолжались... Мысли никак не собирались вместе. Зато руки работали отлично и машинально-ласкающим прикосновением наткнулись на тело. Медленно поворачивая голову в нужном направлении, Дуня увидела темноволосую макушку и мужское плечо с вытатуированной вязью темных же, почти черных линий.Тобольцев...Тобольцев?Тобольцев!!! В ее спальне! В ее кровати! Голый!Разум включился быстро, и, наплевав на ломоту в висках при каждом шевелении, Дуня попыталась скинуть с себя Ивана, который, уловив ее движения, остановился и приподнял голову. Воспользовавшись этим, она подхватила конец одеяла и потянула его на себя, а потом, укутавшись по самую шею, села и поджала под себя ноги. Происходившее казалось совершенно нереальным.- Дуня?! - в Ванином вопросе было столько недоумения, словно она сделала что-то не то, словно проснуться вместе в одной постели - само собой разумеющееся, словно накануне они...Дуняша сидела, не шелохнувшись, и широко раскрытыми глазами смотрела на Тобольцева. События минувшего дня стали потихоньку возвращаться. Обрывками, отдельными картинками: офис, встреча с Илюшей, ссора, квартира, Иван, полиция, коньяк...Этого не может быть? Или может? Может, еще как может... память услужливо отщелкивала в голове кадры. Она ночью занималась любовью с Тобольцевым. Она изменила Илье.Иван потянул за край одеяла, но Дуня вцепилась в ткань намертво, продолжая неподвижно сидеть. Попытки отнять одеяло и оставить ее голой продолжались. В голове, наконец, появилась мысль: «Надо одеться». Дуня окинула взглядом комнату - ничего подходящего поблизости не нашлось. Только большое банное полотенце валялось на полу с ее стороны кровати. Дуняша отпустила одеяло, схватила полотенце и, быстро им обернувшись, вскочила на ноги, а потом выбежала из спальни. Спину жег взгляд Тобольцева.Запершись в ванной, Дуня привалилась к двери и медленно сползла вниз. Так и сидела на полу, тупо глядя на разбросанную вокруг одежду. Она занималась с ним любовью...«И была весьма смела», - подпевал внутренний голос.При воспоминании о себе нетрезвой становилось еще хуже.- ДУНЯ?!Барабанный стук в дверь. Как перед казнью. Раньше казни как раз свершались точно под такое же акустическое сопровождение. Она не шевелилась. Стук отдавался в голове болью, и Дуня плыла куда-то под этот стук и боль, как в тумане, понимая, что потерпела кораблекрушение и чувствуя себя маленькой щепкой, которую подхватили волны и уносят далеко-далеко. И можно еще добраться до берега, наверное. Только корабль пошел ко дну.Стук стал сильнее, он уже походил не на барабанную дробь, а на попытку высадить дверь. Взгляд уперся в мужские джинсы. И собственные брошеные трусы. На белье Дуня смотреть не могла. Оно и платье являлись прямым укором тому, чему не было оправдания. Сколько она вчера наболтала всего? Точно не помнит. Но помнит, что болтала много... Боже...Только увидев рядом с ногой трусы Тобольцева, Дуняша поняла, что вся его одежда в ванной, и пересидеть здесь не удастся, хотя бы потому, что Ивану не в чем уйти из квартиры.Пришлось подняться и собрать вещи, а потом все же отпереть дверь и просунуть руку с одеждой сквозь узкую щель.- Ты ничего не