Меги. Грузинская девушка

Ее сын умер на другой день. В агонии он укусил няню в левую грудь, и, хотя у ребенка еще не было зубов, няне было очень больно.

Меги погрузилась в мрачное безмолвие. Лишь Меники не удивлялась смерти ребенка. «Я знаю, что означают эти прожилки под глазами, — говорила она тоном ясновидящей, — с такими прожилками долго не живут, он не был жильцом на этом свете. К тому же он никогда не кричал, а это уже верный знак. Я уверена в этом».

Меги жадно внимала волшебнице. Но еще с большей жадностью слушала, когда Меники говорила:

— Разве ты не знаешь?.. Это были роды на восьмом месяце, а восьмимесячные не выживают.

КОСЫ МЕДЕИ

Ребенка еще не крестили, и поэтому он не мог быть похоронен на кладбище. Было решено предать его земле в поле, в каком-нибудь уединенном месте. Его завернули в полотенце и передали Нау. Нау взял на руки маленькую, страшную ношу и пошел в поле. Там он услышал шаги за спиной. Оглянувшись, он увидел Меги, в тихой печали следовавшую за ним. Они молча пошли вместе. На небольшой поляне ребятишки играли в мяч. Когда Нау и Меги подошли к детям, те прервали игру, и один из мальчиков как бы между прочим сказал, обращаясь к другому:

— Ты знаешь, что у Дидия со вчерашнего дня пируют?

— А что у них?

— Говорят, Хатуну выдают замуж.

— За кого.

— За какого-то абхаза.

— Стало быть, у них свадьба?

— Нет, помолвка.

Мальчик, сообщивший эту весть, украдкой посмотрел в сторону Меги. Кровь ударила ей в голову, и уже хорошо знакомая волна ярости захлестнула ее. Нау и Меги пошли дальше. Меги нарвала полевых цветов, сломала несколько веток цветущей дикой яблони и, взяв у Нау ребенка, положила на него цветы с ветками и завернула все в шаль.

Нау ничего не понимал.

— Ты знаешь, где живет Хатуна Дидия?

— Да, — ответил озадаченный Нау.

— Отнеси ребенка абхазу. Он пирует у Дидия.

Нау взял мертвого ребенка из рук Меги.

— Передай ему ребенка и скажи, что это подарок от меня.

Лишь теперь Нау взглянул девушке в лицо. Ему показалось, что она сошла с ума, но он ничего не сказал ей.

— Свадебный, мол, подарок… от меня… слышишь?

Нау молчал.

— Скажи ему, что я задушила дитя своими косами.

Нау снова взглянул на Меги. Теперь и его взгляд выражал безумие.

— Но ведь это неправда? — прохрипел он.

— Делай, что тебе говорят!.. Иди!..

Меги пошла в другую сторону. Нау постоял еще немного в нерешительности, потом направился к дому Хатуны.

У Дидия и в самом деле был настоящий пир, но не по случаю помолвки. К брату Хатуны пришли Джвебе, абхаз и еще несколько друзей. Абхаз явно ухаживал за Хатуной — это видели все, кто окружал его. Но он не решался просить руки девушки. Окружающие, однако, всегда быстрее принимают решение относительно того или иного человека, нежели он сам, особенно в вопросах, не имеющих к ним никакого отношения. Поэтому и на сей раз все было решено за абхаза и пущен слух, что он берет в жены Хатуну. Слух этот дошел и до его ушей, и он не стал его опровергать. С того момента, когда Астамур услышал, как Меги с презрением назвала своего ребенка «собачьим отродьем» — ибо это он тогда явился к ней, переодевшись в нищего, — его сердце ожесточилось. Он не мог решиться взять в жены Хатуну, что-то удерживало его от этого шага, но он даже и не пытался пресечь распространение слуха о его женитьбе.

Нау вошел в дом и попросил вызвать абхаза, который был уже навеселе. Нау передал ему сверток.

— Подарок от Меги, — сказал он глухо. Услышав имя Меги, абхаз испугался. Аромат свежих цветов и веток был приятен ему, и опьянение его сразу же улетучилось. Вдруг он увидел головку мертвого ребенка.

— Что это? — закричал он в ужасе.

— Подарок от Меги, — робко повторил Нау слова Меги.

— Молчи, подонок! — прикрикнул абхаз на Нау. Он положил сверток в траву.

Крик абхаза пробудил дремавшие силы Нау. Твердо, вызывающим тоном он сказал:

— Меги удушила дитя своими косами.

— Подлая шлюха! — крикнул абхаз, и рука его потянулась к рукоятке кинжала. Ярость Нау стала твердой и беспощадной, как сталь. Он был готов к отпору. Абхаз побледнел. Он вдруг пришел в себя и увидел перед собой страшного человека. Он был уверен в эту минуту, что может смертельно ранить своего противника, но так же ясно он сознавал, что смертельно раненный зверь в последнем прыжке задушит и разорвет его на куски. Астамур еще больше побледнел. Рука отпустила эфес, и он прошипел:

— Уйди!

Нау отступил, с трудом сдерживая ярость.

Астамур упал перед маленьким трупом на колени и разрыдался, как ребенок. Он поднял сверток и незаметно покинул двор. Вдруг, вспомнив что-то, он побежал вдогонку за Нау.

— Нау, Нау!.. Стой!.. — крикнул Астамур вослед Нау, который в изумлении остановился.

— Прости меня, Нау, я сгоряча обидел тебя.

В словах абхаза были печаль и доверительность. Нау ничего ему не ответил. Его поразил вид Астамура.

— Почему, почему она это сделала? — спросил он в отчаянии, глядя в пустоту глазами, полными слез. Нау стало жаль его. — Где теперь Меги? — спросил абхаз кротко.

— Она направилась в эту сторону, когда я пошел к тебе, — сказал Нау уже почти дружелюбно. Привязав сверток к ветвям дуба, Астамур решительно зашагал в сторону, указанную ему Нау. Скоро он заметил на поляне Меги. Увидев его, она остановилась.

— Это правда? — крикнул он в бешенстве, идя ей навстречу.

Плотно сжатые губы Меги не размыкались.

— Что ты наделала, безумная? — крикнул он снова.

В глазах Меги и в самом деле мелькнуло безумие.

— Ты ответишь мне наконец?..

Он стал медленно приближаться к девушке. Рука его потянулась к эфесу кинжала. Меги молчала. И вдруг длинный нож блеснул в ее руке.

— Не подходи! — крикнула она угрожающе.

— Это правда? — повторил он свой вопрос, дрожа от ярости. Словно упавший сверху камень, прозвучал ответ:

— Правда.

Ужас исказил лицо абхаза. Рука, наполовину обнажившая кинжал, снова застыла… Взгляд Меги был еще страшнее. И снова он понял, что может сейчас, вот в этот миг смертельно ранить девушку. Но так же ясно он сознавал, что Меги, словно пантера, в ту же секунду нанесет и ему смертельный удар. Меги и в самом деле была похожа на пантеру. Астамур оцепенел, и опять силы оставили его.

Он стоял, будто околдованный, пожирая девушку изумленными глазами. Одетая в желтое платье, с белым платком на голове, она казалась ему привидением. Она была страшной в гневе и в то же время прекрасной. Ее глаза пылали огнем, но она молчала.

— Скажи наконец что-нибудь! — умолял ее абхаз.

— Из-за тебя я это сделала.

— Из-за меня?

— Я любила тебя…

Это неожиданное признание было для Астамура, как удар молнии. Он забыл обо всем, что произошло, и бросился перед Меги на колени, целуя, как одержимый, ее ноги. Меги отскочила в сторону. Он не понимал ничего, он стоял перед ней на коленях.

— Иди к своей Хатуне! — произнесла она с презрением.

Астамур продолжал стоять на коленях, как вкопанный, медленно начиная понимать причину бешенства девушки.

— Это неправда, неправда… — пробормотал он растерянно.

Но Меги уже не слушала его. Она резко отвернулась от Астамура, показавшегося ей таким жалким, и действительно уже не любила его в эту минуту. Она вся дрожала от отвращения к коленопреклоненному. Она пошла прочь, мрачная и неприступная, жестокая и страшная. Абхаз еще долго стоял на коленях. Его подбородок дрожал.

Острая боль, будто стрела, насквозь пронзила юную грудь Меги. Она лишь теперь окончательно осознала, что и вправду убила свое дитя. Дрожь сотрясала ее тело, лицо стало еще мрачнее. Она оглянулась, чтобы позвать на помощь отца мертвого ребенка, но его уже не было на месте.

Безучастная ко всему, шла Меги, ничего не видя перед собой. Ее ноги не ощущали под собой землю. Ей казалось, что это была не она, а какая-то другая, незнакомая ей женщина. Даже имя свое она вспомнила лишь с трудом. Словно медуза, плыла она по неведомым волнам. Ее пустой, погасший взор скользил по залитой солнцем равнине. Блики солнца в кроне деревьев ей уже не напоминали, как прежде, светящиеся пятна леопардовой шкуры, а скорее струпья отвратительной сыпи. Меги казалась себе прокаженной, запятнанной. Ей хотелось плакать, но слез у нее не было, ей хотелось кричать, но она задыхалась. И все же крик, сдавленный крик был в ее волосах, в ее светлых косах. Волосы терзали девушку, тяжелые, волнистые косы душили ее. Она достала нож и отрезала их.