В поисках любви

Но вот, наконец, зажегся свет и Крисиги явились взорам. Сэр Лестер, высокий, белокурый с проседью, бесспорно мог бы претендовать на звание красивого мужчины, когда бы его не портило нечто глуповатое в выражении лица; жена и дочка были кургузенькие, пухленькие, и больше ничего. Тони явно пошел в отца, Марджори — в мать. Тетя Сейди, грубо выведенная из равновесия внезапным обращеньем в плоть и кровь бестелесных голосов из тьмы, поспешила отправить гостей наверх отдыхать и переодеваться к обеду. В Алконли бытовало мнение, что поездка из Лондона — акция, требующая предельной затраты сил и после нее людям необходимо отдыхать.

— Что там еще за лампа? — спросил дядя Мэтью у Дэви, который продолжал взывать о прощении, по-прежнему прикрывая отдельные места халатиком, накинутым для приема солнечной ванны.

— Видите, пища в зимние месяцы, как вам известно, практически не усваивается.

— У меня — усваивается, черт бы вас подрал. — Последнее, обращенное к Дэви, следовало толковать как изъявление особливой симпатии.

— То есть это вы так думаете, но на самом деле — нет. Так вот лампа посылает в ваш организм лучи, ваши железы начинают работать и пища снова приносит вам пользу.

— Хорошо, хватит посылать лучи, пока мы не сменим напряжение. Когда в доме немчуры полно паршивой, хочется все же видеть, какого она тут беса выкамаривает.

К обеду Линда вышла в белом платье вощеного ситца с очень пышной юбкой и кружевном черном шарфе. Она выглядела сногсшибательно, и видно было, что ее внешность произвела на сэра Лестера большое впечатление — леди Крисиг и мисс Марджори, обе в куцем жоржете с кружевной отделкой, кажется, не замечали этого. Марджори, безнадежно тоскливая девица на несколько лет старше Тони, не изловчилась до сих пор выйти замуж и не имела, судя по всему, никакого биологического оправдания своему существованию.

— Вы не читали «Братьев»? — осведомилась у дяди Мэтью для затравки леди Крисиг, когда они принялись за суп.

— Это что такое?

— Новое сочинение Урсулы Лангдок — «Братья» — про двух братьев. Непременно прочтите.

— Я, дорогая леди Крисиг, прочел за всю свою жизнь одну-единственную книгу, и это «Белый клык». Такой силищи вещь, что я не вижу смысла читать что-либо еще. Это Дэви у нас читает книги — Дэви, ручаюсь, вы читали «Братьев».

— И не думал, — с неудовольствием отозвался Дэви.

— Я дам вам почитать, — сказала леди Крисиг, — книжка у меня с собой, я как раз дочитала ее в поезде.

— В поезде, — сказал Дэви, — читать не следует никогда. Это невероятно утомительно, безумная нагрузка для нервных центров глаза. Вы мне позволите взглянуть на меню? Дело в том, что я на новой диете, один раз вы едите все белое, другой раз — красное. Замечательно помогает. М-мм… ах, какая жалость! Сейди — нет, она не слушает, — Логан, мог бы я попросить себе яйцо, только всмятку, и варить очень недолго. Это будет у меня белая еда, а то нас, вижу, ждет седло барашка.

— Почему вам красное не съесть сейчас, а белое будет на завтрак, — сказал дядя Мэтью. — Я откупорил к обеду «Мутон Ротшильд» — для вас специально открыл, зная, как вы его любите.

— Вот обида, — сказал Дэви, — потому что на завтрак, как я узнал, будет копченая селедочка, а я так ее люблю! Труднейшее решение… Нет, сейчас все-таки яйцо и глоток рейнвейна. Невозможно отказаться от селедки — так вкусна, так легко усваивается, но главное — как богата белками!

— Селедка, — сказал Боб, — коричневого цвета.

— Коричневый относят к красному. Разве не очевидно?

Но когда подали шоколадный крем, не поскупясь на количество — впрочем, если мальчики бывали дома, его всегда не хватало, — обнаружилось, что его скорее относят к белому. Радлетты уже убедились, что никогда не знаешь, отвергнет ли Дэви определенное блюдо — пусть даже от него один вред, — если оно очень вкусно приготовлено.

Тетя Сейди, в свою очередь, переживала не лучшие минуты рядом с сэром Лестером. Он был полон нудного ботанического воодушевленья и нисколько не сомневался, что она его разделяет.

— Как хорошо вы, лондонские жители, всегда разбираетесь в садоводстве, — сказала она. — Вам нужно с Дэви поговорить, вот кто у нас истинный садовод.

— Я, строго говоря, не лондонский житель, — с укоризной заметил сэр Лестер. — Я работаю в Лондоне, но ведь дом у меня в Суррее.

— Это, я считаю, одно и то же, — мягко, но решительно возразила тетя Сейди.

Казалось, вечеру не будет конца. Крисиги явно жаждали бриджа и к предложению заменить его подкидным дураком отнеслись прохладно. Сэр Лестер сказал, что у него была тяжелая неделя и надо бы, собственно, пораньше лечь спать.

— Я вообще не знаю, как это можно выдержать, — участливо подхватил дядя Мэтью. — Только вчера говорил директору банка в Мерлинфорде — это же пытка, а не жизнь, возиться целый день с чужими деньгами, да еще в закрытом помещении.

Линда пошла звонить лорду Мерлину, который только что вернулся из-за границы. Тони последовал за ней; они долго отсутствовали и возвратились смущенные и красные.

Утром, когда мы слонялись по холлу в ожидании копченых селедок, которые уже возвестили о себе божественным ароматом, наверх у нас на глазах пронесли два подноса с завтраком для сэра Лестера и леди Крисиг.

— Нет, проклятье, уж это ни в какие ворота, — объявил дядя Мэтью. — Чтобы мужчине подавали завтрак в постель — вы слыхали такое? — И с вожделением взглянул на свой шанцевый инструмент.

Он, впрочем, немного смягчился, когда без чего-то одиннадцать они сошли вниз, вполне готовые идти в церковь. Дядя Мэтью был великий ревнитель церкви: читал из Библии во время службы, выбирал псалмы, собирал пожертвования и любил, чтобы его домашние исправно посещали богослуженья. Увы, оказалось, что Крисиги ко всему еще и поганые басурмане: недаром они при чтении символа веры резко повернулись лицом на восток. Эти люди, короче, принадлежали к разряду тех, кто, что ни сделает — все плохо, и дом огласился вздохами облегченья, когда они решили вечерним поездом вернуться в Лондон.

— Тони — Основа [41]при Линде, правда? — сказала я грустно.

Мы с Дэви на другой день прогуливались вдвоем по Курьей роще. Дэви, среди прочих достоинств, обладал умением всегда понять, о чем ты говоришь.

— Основа, — грустно согласился он. Он обожал Линду.

— И ничто ее не разбудит?

— Боюсь, что нет, пока не будет слишком поздно. Линда, бедняжка, — отчаянно романтическая натура, что для женщины пагубно. Женщины в большинстве своем, по счастью как для них, так и для всех нас, — безумно прозаичны, иначе вообще не знаю, на чем бы держался мир.

Лорд Мерлин оказался отважнее других и высказал напрямую все, что думает. Линда отправилась навестить его и задала роковой вопрос:

— Вы довольны моей помолвкой?

На что он отвечал:

— Нет, конечно. Зачем это вам?

— Я люблю, — с гордостью сказала Линда.

— Почему вы так думаете?

— Я не думаю, я знаю.

— Чепуха.

— Ну, очевидно, вы ничего не понимаете в любви, так что с вами и толковать.

Лорд Мерлин страшно рассердился и объявил, что зеленые девчонки понимают в любви не больше.

— Любовь, — сказал он, — это для взрослых, как вам со временем предстоит убедиться. Вы обнаружите также, что она не имеет ничего общего с браком. Я всей душой за то, чтобы вы скоро вышли замуж, — через год, два года, — только ради Бога, ради всех нас, не выскакивайте очертя голову за такого зануду, как Тони Крисиг.

— Если он такой зануда, зачем было приглашать его к себе в дом?

— Я и не приглашал. Это Бэби его привезла, так как Сесил заболел гриппом и не мог приехать. К тому же мне не могло прийти в голову, что вы станете с бухты-барахты кидаться замуж за всякого, кого нечаянно занесет ко мне в дом.

— Значит, будете вперед осмотрительней. Во всяком случае, не понимаю, почему вы говорите, что Тони зануда — он все знает.