Эксперимент (СИ)

«Какая стерва, а! Никакого контроля эмоций! Я, наверное, такой же был в ее возрасте. Но я был просто вспыльчивым, а она – самая настоящая стерва! И включает эту стервозность, когда ей вздумается, а страдаю от этого я. На протяжении веков я вырабатывал одно стойкое чувство и мне даже казалось, что мы неплохо с ним сдружились. Да не казалось, так и было! Пофигизм был моим лучшим и скрытым другом! Он прожил во мне несколько столетий, подпитывая меня, а я его. У нас была идеальная дружба, такая же, как и с Мормо. И эта стерва убила Мормо и мой пофигизм! Так что сегодня у меня траур, черт возьми! Лилит – это единственный человек, так глупо и умело меня провоцирует, что я вижу эти провокации и все равно поддаюсь… Не помню, чтобы до ее появления в моей девственной вечности, я кому-то просто так ломал шеи! А теперь я вымещаю свою злость на каждом встречном и даже не пью кровь, просто перевожу продукт. Как же хорошо жилось с пофигизмом! Ходишь и тебе наплевать на все, ни одна живая душа не могла заставить потерять контроль над эмоциями, пока я этого сам не хотел. И что сейчас? Сейчас у меня хотя бы настроение поднялось. И все-таки как не крути женщины только мешаются! Какой от них толк, кроме секса? Они еще дают столь «удивительное и потрясающие» чувство – любовь! А потом ты слабеешь, становишься беспомощным и жалким. Влюбленный человек действительно жалок… Я жалок… Я настолько жалок, что сижу в крысиной забегаловке, пью гадкое пиво, мокрый насквозь, как бездомный кот… Но зато я люблю, черт побери! И надо вот оно мне? Зачем я это сделал? Ох, я напьюсь сейчас в стельку, утоплю свои беспробудно шатающиеся мысли. В данный момент я ничего больше не хочу, кроме как упасть пьяным замертво, и очнуться на следующее утро с жуткой головной болью… Мое самое главное желание…»

13

Левиафан не появлялся дома в течение двух дней. Лилит жутко нервничала, но набрать номер не решалась. Ведь именно она выгнала его, а позвать назад – значит что-то вроде нелепых извинений. Но сердце требовало этого звонка, даже если голос произнесет не совсем приятные слова, ей надо было услышать тот самый голос.

1569 год.

– Ты останешься со мной навеки, так ведь? Ты обещаешь мне это? – прощебетал детский голосок, идущему рядом мужчине.

С виду это были маленькая дочка и отец, не больше. Он держал девочку за руку, а по лицу гуляла грусть.

С 1554, впервые по бесподобно красивому лицу разгуливала грусть, тоска и отрешенность. Все эти чувства ворвались в него после ужасного вопроса. Левиафан остановил девочку, присел на корточки, положив руки ей на плечи.

– Послушай, Агата! – он облизнул суховатые губы. – Я фаталист. Давай предоставим шанс, считать наши совместные века нашим судьбам… Ты веришь в судьбу? Я еще пока да. Я не могу обещать тебе то, что ты хочешь услышать. Я не могу посоветоваться с судьбой и дать тебе четкий ответ.

Осенний день клонился к вечеру, Левиафан и девочка оказались в заброшенной деревне, где дай бог раз в день проезжала лошадь или осел, тянущая за собой телегу со всяким барахлом.

Они нашли пустующий дом и решили остаться там на ночь. Когда на улице окончательно стемнело, Левиафан нашел свечу из свиного жира и зажег ее.

По всей видимости, дом был оставлен недавно. Внутри все еще пахло человеческой жизнью. Агата сидела на деревянной, скрипучей кровати, с тревогой наблюдая за тоскливым Левиафаном. Наконец он присел рядом, затем и прилег. Агата, свернувшись клубочком, как малыш-котенок, улеглась у него под боком.

–… ты не можешь ко мне прикоснуться… – Прошептала она, пытаясь сама прижаться к обездвиженному вампиру. – Почему?

Левиафан вздохнул и поднял руку, слегка обнимая девочку. Агата была печальна, печальнее, чем Левиафан. Она что-то чувствовала, что-то нехорошее и неизбежное, и ничего не хотела предпринимать, боясь обмануться.

– Агата, я могу к тебе прикоснуться. Но я уже не раз тебе говорил, что твоя обмачивая внешность не привлекает меня, как мужчину. Я вижу в тебе ребенка и чувствую только что-то отцовское…

– Не надо, Левиафан… Мы с тобой уже пятнадцать лет вместе, для тебя это ровным счетом ничего не значит, а для меня – это многое. Мне тысяча и один год! Я старше тебя почти на девять столетий. Я давно уже не девочка и мне давно уже не нужен отец… И тебе грустно…я чувствую это…

– Нормально все…отдыхай. Я не могу тебе ничего дать, кроме того, что уже есть… Я в этом не виноват.

– Я знаю… знаю…

Через полтора часа Левиафан пошевелился, но Агата никак не среагировала. И он понял, что это его шанс, который никак нельзя упускать. Со скоростью света он оказался около стола, схватил огарок в руки и подошел к девочке. В это время она открыла глаза и непонимающим взглядом окинула его…

– В чем дело? – с тревогой в сердце спросила она, допуская жуткую мысль.

Левиафан молча стоял около нее с огарком в руках. Чувства на его лице менялись одно за другим: жалость, злость, нежелание, презрение.

– Прости…но я так больше не могу! – он кинул ей на колени огарок, и одежда мигом вспыхнула, словно была облита несуществующим тогда бензином.

Агата посмотрела на горящую юбку, а затем на Левиафана. Боль в ее глазах мгновенно передалась ему. И он боролся с ней, чтобы не закутать ее в одеяло и не затушить огонь, освобождающий его.

– В моем будущем нас не должно быть «вместе», и тебя тоже там не должно быть, потому что ты не оставишь меня в покое… Я не хотел, чтобы все вот так вот закончилось, но ты не оставила мне выбора. Я посоветовался с судьбой, с твоей судьбой, и она дала мне разрешение. Мне понадобилось много времени, чтобы хоть как-нибудь убедиться, что у вампира есть судьба. И ты будешь последним вампиром, у кого она была. От своей судьбы я отрекаюсь здесь и прямо сейчас…

Агата была полностью покрыта огнем, но она даже не кричала. Сквозь яркое пламя ее глаза неотрывно смотрели на ускользающее, красивое лицо Левиафана, лицо, которое выражало тоску, а губы подло улыбались, предчувствуя свободу, жизнь, женщин и веселье… вечное веселье. И сквозь огонь было видно, как капали слезы отчаяния. Они даже не успевали долетать до огня, их налету поглощала высокая температура, превращая соленую боль, ни во что, словно и не было этой боли…обман…иллюзия… Но она была. А огонь так безжалостно уничтожал не только многозначительные слезы, но и саму Агату. Она так и не произнесла ни одного звука, только вздохнула и, не прекращая, смотрела в глаза Левиафану, пока они не закрылись раз и навсегда…и огонь потух…

Левиафан встрепенулся, открыл глаза и поморщился, пытаясь прогнать дурные воспоминания. Он лежал на земле в лесу, недалеко от дома. Лежал два дня и две ночи, словно хотел уснуть навсегда, но навсегда не получалось, он не мог поступить так ни с собой, ни с Лилит. И кто знает, сколько бы еще Агата бродила по его голове, если бы не телефонный звонок.

Левиафан растянулся в довольной улыбке, вытаскивая телефон из штанов. «Лилит» – единственное слово вытеснило из его разума все.

– Да, милая? – бодро ответил он, – Соскучилась?

– Нет! – раздался довольный голос.

Левиафан усмехнулся, присел и прикурил сигарету.

– Другого, правдивого ответа я и не ожидал. Чего хочешь? – сизый дым окутал его лицо, словно погружая ненадолго во мглу.

– Ничего! – Лилит сидела на кухне и тоже улыбалась, понимая, что вот оно! Началось!

– Ну, пока тогда! – облизнул кровавые губы Левиафан.

– Ага, давай! – Лилит повесила трубку и рассмеялась.

Через минуту она снова набрала его номер. Левиафан улыбнулся еще шире и нажал «принять вызов».

– Да, милая? – сдавливая смешки, ответил он в трубку. – Ты спустя минуту соскучилась?

– Нет, – рассмеялась Лилит.

– А чего тогда? – удивился вампир, докуривая сигарету. – «МИ» найти не можешь?

– Могу! – ответила девушка.

– В чем дело тогда? – Левиафан продолжал разыгрывать спектакль, сценаристом которого была Лилит.