Мистер Грей младший (СИ)

— О, сотню извинений, мисс, — глаза молодого, но почему-то уже полуживого продавца с сожалением расширились.

— Так-то лучше. Дайте мне эту чёртову кочергу и отошлите чек на имя Элены Линкольн, у меня уже есть заготовки, — я сладко заговорила, и, уже улыбаясь, протянула ему бумажку. Он протянул мне гелевую ручку, я оставила подпись, и, взяв тяжеленную, видимо, стоящую непомерных денег штуковину, не прощаясь с глупеньким менеджером, пошла прочь из магазина.

Картина крайне впечатляюща: стройная блондинка в ярко-синей юбке, обтягивающей формы до колена, на высоченных шпильках и в лимонной, полупрозрачной блузе, вооружившись кочергой, а в другой — сжимающая едко солнечного цвета кожаную сумочку, шла по направлению к Ауди, пятилетнего срока годности и хранящую лучшие воспоминания её юности, была полна намерений совершить безумный поступок…

«Чёрт подери, он посадил в нашу — в нашу — машину эту мразь! Он наплевал на все свои признания в погребе! Ублюдок! Чёртов придурок! Я сделаю это безумство в последний раз, в последний раз, я обещаю тебе! Обещаю!» — эти мысли были единственным успокоением моего пыла… Он припарковал свою машину как нельзя лучше — прямо у окон ресторана, отдельно от прочих автомобилей. Никого поблизости, кроме огромного здания. Замечательно… Прекрасно. Как для меня! Вселенная справедлива.

Недолго переживая, я замахнулась и ударила по лобовому стеклу. Трещина потрясла поверхность, хрустя и расползаясь обрывками осколков. Я рушила своё прошлое в эти секунды — и так отчаянно била стекло, что спустя десять жёстких ударов, под жутко разоравшуюся сигнализацию, от него остались только осколки… Жёстко хлопнув по фаре, я бросила кочергу на землю и помчалась от места происшествия так резко, как мне позволяли это каблуки. Дыхания становилось всё меньше… И я благодарила Бога за то, что он столкнул меня с кровати и позволил выйти на пробежку.

Пешеходы смотрели на меня, как на сумасшедшую и то бессилие, которым была полна моя душа совершенно преобразили мои представления о жизни… Я не хочу страдать… Я не хочу любить его. Я хочу убежать от той себя, спрятаться, закрыться и никогда не быть найденной. Я хочу жить, как все нормальные люди. Не быть только ради него, не ждать его… Ни в чём себя не ограничивать. Мы уже ничего не значим. Ни — че — го. Больше нет никаких чувств… Это лето похоже на ту осень, когда всё было испито до донышка. Когда нам ничего не оставалась, кроме как мне — бросить, ему — оставить… Надо оставить свои глупые, детские мечты. Школьный роман окончен и давно.

Пронесясь через кварталы, по проспекту я уже шла медленно… Вытащила крабик из непослушных кудрей. Тёплый ветер с залива дул мне в лицо, я закрыла глаза и на несколько секунд остановилось. Мне вдруг захотелось плакать, но когда я открыла глаза, то они были сухими. Я стояла, ни жива, ни мертва, и боль, что съедала моё сердце была так велика, что трелью отдалась в каждой частичке тела и заставила застрять на полпути… Шум города, мост над заливом, бесконечное количество дорог. Мне захотелось броситься с моста, камнем, вниз… Мне кинули гранату за воротник. Отправили по разбитому стеклу на босую ногу.

Небо, такое синее… Небоскрёбы пронзающие крутой купол., сияющая от солнечного цвета Феррари, вдруг, остановившаяся на парковке у проспекта… Меня привлёк её блеск и цвет. Надо же, а раньше я и людей не замечала вокруг себя. А теперь, вижу предметы. И дышу. По-настоящему дышу… Ткнувшись в лицом в боль прошлого, я готова бежать во все тяжкие от него.

— Айрин! — я увидела роскошную Джеки, стоящую у привлёкшего моё внимание автомобиля, машущую мне рукой, подзывая к себе.

Я улыбнулась. Широко. Как всегда, когда больно — как научила меня Элена. Я шла к Жаклин навстречу, разглядывая её безукоризненный образ: на ней был белый летний кардиган в чёрную клетку, маленькое чёрное платье и не менее элегантные туфли… Медно-русые, блестящие волосы ласкал ветер. Чёрные «крылатые» очки в стиле шестидесятых делали её лицо ещё изысканнее и тоньше. Она не отвечала на мою улыбку… Словно видела через тёмные стёкла, что, на самом деле, творилось в моей больной душе.

— Привет, — она впервые, мягко улыбнулась и поцеловала меня в щёку, я ответила и на тот, и на другой жест.

Она сняла очки и пристально посмотрела мне в глаза.

— Тебе нужна ванна и ликёр, — констатировала она серьёзно. Я грустно ухмыльнулась.

— Садись в машину, — кивнула она, сжав моё плечо.

В полном молчании мы доехали до её дома. Я сидела, отвернувшись к окну, рассматривая пролетающий за окном пейзаж… Злость и отчаяние постепенно проходили, заставляя меня оставаться в маниакальном спокойствии. На мгновение, когда я вспомнила, что было со мной и с ним, в этом городе, во мне снова стала зарождаться надежда… А потом, я вспомнила всю боль, все страдания, которые выпали по року судьбы на мою долю и смело отпихнула её от себя. У меня просто нет сил надеяться. Жить для него. Верить. Любить. Нет сил.

Как и сказала Джеки, первым делом, мне нужна была горячая ванна… Полная лавандовой пены и расслабляющих масел. Я отмочила себя в ней, смыла макияж, второй раза за день помыла волосы и, наверное, чувствовала себя на седьмом небе от счастья из-за того, что совершенно расслабила ноющее от внутренней боли тело… Слегка высушив волосы полотенцем и, надев, данный мне Джеки, новый, атласный малиновый халат, едва-едва достигающий колен, я вышла в гостиную. Вся комната была выполнена в фисташково-шоколадной палитре… Тёмный, массивный кожаный диван, красиво и небрежно накрыт мятно-салатовым, мягким пледом… Кофейный журнальный столик, с фисташковой вставкой посередине. На нём стоял самый дорогой алкоголь мира — ликёр «DʼAmalfiLimoncelloSupreme», по большей части, цена, вызвавшая шумиху, содержит всё дело в самой — бутылке, ведь она украшена сказочными алмазами на самой верхушке… Я еле дыша подошла и провела по ней пальцем. В комнату вошла Джеки, широко улыбаясь.

— Что, боишься дышать рядом с напитком из рая? — она поставила два хрустальных бокала и вазу с шоколадом, которые принесла из столовой комнаты, — Присаживайся.

По-хозяйски уместившись в позу лотоса на диван, я наблюдала затем, как ловко Джеки откупорила бутылку и разлила нам алкоголь. Сев рядом со мной, она протянула мне бокал и коротко звякнула им об мой. Я облокотила голову о спинку дивана и заметила на дубовой вставке позади знакомые фото… Да, очень знакомые… Сердце прозвенело в груди тем же звуком, коим и звук хрусталя бокалов наполнял комнату.

— Жаклин, это… Это же Тед! — я взяла рамочку и пристально посмотрела на коллаж из трёх фотографий.

Совсем ещё малыш Теодор на руках у родителей. На второй — у мамы, на третей — играет с папой, уже чуть больше года ему, наверное.

— Надо же. Узнала его сразу. Он даже младенец сексуальный, верно?

— Джеки, ты просто…

— Серьёзно. Хочешь, можешь взять эти фотографии? У мамы есть такие ещё в альбоме.

Я сделала небольшой глоток алкоголя и приятно растянула «м-м-м», улыбаясь, при этом отрицательно качая головой. Лёгкий дурман почти сразу пронзил сознание и я отставила бокал на стол.

— Прекрасно… Откуда у тебя это чудо? — перевела тему я, взяв кусочек горького шоколада под язык и указывая подбородком на ликёр.

— Подарил один поклонник. Шейх из Арабских Эмиратов. Предлагал мне руку и сердце, но я… Я люблю Мэйсона.