Ты — любовь

— Я сделаю Дикки божественные подарки, — сказала Пенси.

Анна опять рассмеялась.

— Конечно, сделаешь, и ему это будет приятно.

— Значит, ты полагаешь, что материальные заботы сделали его таким? — настаивала Пенси.

— Я полагаю, что он вовсе не изменился, — несколько устало ответила Анна. — Мне кажется, ты в глубине души начертала правила поведения для какого-то необыкновенного жениха, а Дикки, простой смертный, не сумел их исполнить — вот почему ты слегка разочаровалась в его отношении к тебе. Признайся откровенно, разве это не так?

Пенси внезапно сорвалась с места и, вся дрожа, упала к ногам Анны, обвив ее колени руками.

— О, как ты не понимаешь меня. Не хочешь понять. Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, что ничего не вижу и не знаю моего жениха… Я знаю его очень хорошо. И я повторяю тебе: он совсем не такой, как раньше. Анна, ты мой друг, ты наверняка знаешь или слышала о Дикки что-нибудь, чего я не могу услышать. Смотри мне прямо в глаза — скажи, у него есть кто-нибудь, кроме меня? — с мольбой спросила она.

Анна ласково погладила ее дрожащие белые плечи. Ее большие серые глаза спокойно встретили взгляд изумительных глаз Пенси.

— Насколько я знаю, нет. Я не слышала ни о ком, — ответила она. — Пенси, возьми себя в руки, дорогая, нельзя так распускаться.

Пенси закрыла лицо руками, и Анна почувствовала, что она плачет. Наконец, подняв мокрое от слез лицо, Пенси просто сказала:

— Я не могла справиться с собой. Я очень мучилась, думая, что Дикки не любит меня. Теперь я знаю, что все в порядке; я возьму себя в руки. Мне нужно было высказаться. Прости, что я устроила такую сцену.

— Милая, милая девочка, — мягко сказала Анна, лаская рукой золотистую головку Пенси.

Бледная, дрожащая улыбка мелькнула по лицу Пенси. Она рассмеялась слегка надорванным смехом, поднялась и медленно подошла к зеркалу.

— Какой у меня ужасный вид. И зачем мы вообще плачем. Слезы ведь так портят лицо, — сказала она.

— Ничто не может испортить твоей красоты, — сказала Анна, любуясь Пенси, которая пудрила лицо. — Пенси, скажи мне, что это за чувство — сознание собственной безукоризненной красоты?

Пенси покраснела и сказала несколько робко, но вполне искренне:

— О, это очень весело. Очень приятно знать, что все смотрят на тебя с удовольствием, а некоторые с завистью, и чувствовать, что ты очень хороша собой. Но единственное время, когда сознание своей красоты приносит настоящее счастье, — это когда ты любишь. Тогда ты счастлива, безумно счастлива этим сознанием, потому что он с восторгом смотрит на тебя, гордится тобой, с удовольствием показывает тебя своим друзьям. О, тогда ты по-настоящему счастлива.

— Но если человек действительно любит, — задумчиво сказала Анна, — он ведь не перестал бы любить и тогда, если бы красота исчезла.

— Не перестал бы, — скептически отозвалась Пенси. — О нет, я не верю в это.

Она переоделась, отвезла Анну в клуб, а сама отправилась в Ренли, чтобы встретиться там с Хайсом, который должен был поехать туда играть в поло.

В клубе Анна столкнулась с Баром, который весь засиял при виде ее.

— Как Пенси? — был его первый вопрос.

— Она только что рассталась со мной, — ответила Анна, — и поехала в Ренли, чтобы посмотреть, как Дикки развлекается там, я полагаю.

Она внимательно следила за Баром и заметила, что его лицо омрачилось.

Тогда, поддавшись внезапно нахлынувшему порыву, она спросила:

— Бар, вы часто встречались с Дикки последнее время?

— О нет! Чертовски мало.

— Бар, почему вы это говорите таким тоном?

Горько усмехнувшись, Бар взглянул на нее.

— Потому, что это правда… Я не хочу видеть его больше вообще. Чем меньше я буду с ним встречаться, тем лучше.

— Почему?

— О, у меня есть на то основания, Анна.

— Я хочу знать их. Вы мне скажете, Бар?

Лицо Бара внезапно перекосилось, глаза налились кровью, он резко сказал:

— Ходят слухи, что он без ума от той девушки, которая находится сейчас у него в доме. Мы видели ее, Пенси и я, как-то ночью, в квартире Робина. По-моему, поведение Хайса возмутительно, особенно теперь, когда он помолвлен с Пенси — девушкой, за которую любой из нас продал бы дьяволу душу. И она Невеста Хайса. Они помолвлены, они повенчаются через месяц… А он проводит все свое свободное время с девушкой, о которой никто ничего не знает.

— Каким же образом вы узнали о нем такие подробности? — вспыхнула Анна.

— Каким образом? Не все ли равно. Я очень хорошо осведомлен, и то, что я знаю, — правда, — выпалил Бар.

Анна оставила его и прошла в комнату для игры в бридж.

Значит, Пенси была права. Во время игры мысли Анны то и дело возвращались к Хайсу и к Пенси. Она вспомнила тот день, когда встретила их и Бара в Ренли, и они все вместе пили там чай; как она думала тогда, глядя на них, что Пенси очень влюблена в Хайса и как жаль, что Хайс не любит ее. А в тот же вечер состоялась их помолвка.

«Тут дело нечисто: Пенси, должно быть, слишком стремительно атаковала его, — решила Анна, — за всем этим что-то кроется; если он не любит ее, то я буду молить Бога, чтобы этот брак расстроился. Хайс, искренне преданный, любящий, был бы идеальным мужем; но Хайс, преданный только по обязанности, Хайс ласковый и нежный только из вежливости или из жалости — о, это было бы ужасно. Потому что Хайс принадлежит к числу тех людей, которые, хотя много играют в любовь, отдают ей всю жизнь, когда к ним приходит настоящее чувство. В этом его очарование, его сила… О, если бы Пенси могла понять это».

Она кончила партию и выиграла; начала вторую, но внезапно, потеряв всякий интерес к игре, извинилась перед своими партнерами и направилась к выходу.

В дверях она столкнулась с Пенси.

— Дикки не был в Ренли. Я сейчас позвоню ему.

— О, ты хочешь… — начала Анна, но в этот момент радостно вскрикнула и поспешила навстречу молодому человеку, который окликнул ее таким тоном, точно ее имя было военным кличем, благословением и хвалебным гимном — всем вместе.

— Это Борис, — радостно сказала она, обращаясь к Пенси. — Борис Дивин, мой кузен.

Она протянула обе руки высокому молодому человеку, который почтительно поднес их к губам.

— Разве он не очарователен, — рассмеялась Анна. — Он наполовину русский, по отцу. Его матерью была Анита Ринли. Пенси, прости это отступление и разреши представить тебе Бориса. Борис, это леди Виола Трент, самая красивая девушка в Лондоне, как ты сам видишь.

— Действительно, — сразу очень охотно согласился Борис, с нескрываемым восхищением глядя на Пенси своими светло-голубыми глазами.

Когда он снова обернулся к Анне, Пенси взглянула на него с интересом. Он был действительно очень хорош собой: великолепно сложен, очень высокого роста, с широкими плечами атлета. Резкий контраст с его светлыми глазами составляли черные, как вороново крыло, волнистые волосы. На нем был темно-синий костюм и темный галстук, в который была вколота булавка с черной жемчужиной необычайной красоты.

«Он какой-то необыкновенно жизнерадостный и крепкий», — подумала Пенси.

Сияя совсем детской улыбкой, Борис сказал:

— Теперь я никуда не отпущу вас, Анна, — он резко повернулся и, не выпуская ее рук, взглянул на Пенси, — и тем более вас, леди Виола. Теперь, когда судьба так чудесно столкнула нас. Знаете что: пойдемте сейчас ко мне, я живу совсем близко отсюда. Я приехал в Лондон на некоторое время по делу и потому снял и обставил для себя небольшую квартирку. Пойдемте. Неужели вы откажетесь?..

— Я с удовольствием пойду, — сказала Пенси. — А разве ты не хочешь, Анна?

Так как у Анны было большое желание пойти к Борису, и она, по-видимому, была свободна — она охотно согласилась, и они пешком отправились к нему.

Борис очень оживленно болтал всю дорогу. Он отлично, почти без всякого акцента, говорил по-английски.

Его родители безумно любили друг друга и боготворили Бориса, своего единственного сына. Несмотря на это, он совершенно не был избалован. Его отец погиб во время мировой войны на русском фронте, и это свело в могилу его мать. Борису было тогда девятнадцать лет. Он тотчас же реализовал все огромное состояние, доставшееся ему от отца, и навсегда покинул Россию.