Спасение Келли и Кайдена (ЛП)

Мама подскакивает из-за стола, хватает свой журнал и кофе, и спешит к выходу.

— Тебе известно, каково расти в такой бедности, что твоей матери приходилось бы продавать себя на углу, чтобы купить для тебя поношенные туфли в секонд-хенде?

Она никогда не рассказывала о своем детстве или о своей матери, поэтому я ошеломлен.

— Нет… но я бы лучше вырос без хорошей обуви, чем с ежедневными побоями.

Мама разворачивается и швыряет в меня кружку, которая пролетает над моей головой и разбивается о стену. Острые осколки разлетаются по полу и застревают в щелях между плиткой.

— Неблагодарный мелкий засранец. Ты понятия не имеешь, как тебе повезло. — Она дрожит от злости, выпучив глаза.

Я перевожу взгляд с нее на осколки, потом опять на нее, раскрыв рот. Она еще никогда так не сердилась. Чаще всего мама ведет себя сдержанно. Но вспышка гнева в ее глазах угасает так же быстро, как вспыхивает. Она проводит руками по волосам, поправляя прическу, после чего выходит из комнаты, оставив уборку этого беспорядка мне.

Достаю веник из кладовой и собираю стекло, наблюдаю, как фрагменты падают в мусорную корзину с совка. Заметив на дне корзины туристические буклеты про туры в Париж и Пуэрто-Рико, задаюсь вопросом, а не туда ли уехал отец. Хотя эти города больше подходят для отдыха, чем для командировки.

Когда отношу веник обратно, вспоминаю ту ночь – неконтролируемую ярость в глазах отца, и чувство неизвестности поднимется в груди. Что со мной будет? Как мне вернуться к жизни после приятия мысли о неминуемой смерти? И будет ли у меня жизнь, к которой можно вернуться? Мама может сколько угодно притворяться, что все пройдет хорошо, что они купят молчание Калеба, но у меня есть сомнения, я ничуть не удивлюсь, если он возьмет деньги и все равно выдвинет обвинения.

Я продолжаю анализировать свои планы, спустившись в подвальную комнату и сидя в тишине. Достаю телефон из кармана, смотрю на экран, мой палец нависает над кнопкой вызова. Черт, мне так сильно хочется позвонить Келли. Потому что я чувствую – она сможет мне помочь, подскажет какие-нибудь ответы, даст причину снова возродиться.

— Эй, чувак. — Тайлер вваливается в комнату, захлопнув дверь локтем. У него в руке коричневый бумажный пакет; запрокинув голову назад, он делает глоток того, что в этом пакете скрыто, вытирает рот рукавом рубашки, потом протягивает свое пойло мне.

Отрицательно качаю головой и кладу телефон в карман, расценив появление Тайлера как знак не звонить Келли.

— Нет, спасибо, чувак.

Он пожимает плечами, отпивает еще, плюхается на кожаный диван, стоящий напротив меня. Тайлер выглядит скорее на тридцать, чем на двадцать, его одежда измята и поношена. У него нет одного зуба — сказал, что выбили в драке, но мне кажется, Тайлер вполне может сидеть на крэке или еще какой дряни, судя по язвам у него на лице. Его редеющие волосы подстрижены коротко, от него несет сигаретами и перегаром.

— Ты тут надолго? — Тайлер закидывает ноги на кофейный столик; на подошве его ботинка виднеется дыра.

— Понятия не имею. — Я беру пульт, направляю его на телевизор. — Полагаю, все зависит от ситуации с Калебом.

Он снимает пакет с бутылки водки, подносит горлышко ко рту.

— Кстати, что между вами произошло? — Тайлер делает глоток, после чего с шумом опускает бутылку на стол. От давления у него на губах остался красноватый отпечаток – мне интересно, было ли ему больно, почувствовал ли он это вообще.

Включаю телевизор, листаю каналы. Я не хочу разговаривать с братом, ведь он так пьян, что завтра наверняка не вспомнит ни слова. Пусть я, скорее всего, не прав, но по-прежнему злюсь на него – Тайлер бросил меня тут, чтобы превратиться в такое.

— Это называется жизнь.

Он скептически смеется.

— Ты называешь драку с кем-то жизнью?

— Когда-то вся наша жизнь состояла из драк, — говорю я, и Тайлер нервно ерзает на месте. Щелкаю костяшками пальцев, разминаю шею, подавляя желание заехать кулаком в стол. — Я его не избил. Только сломал нос, выбил несколько зубов и оставил синяки на лице. И все.

— Да, но чем Калеб Миллер тебе насолил? — допытывается брат. — Когда я был тут в последний раз, он производил впечатление нормального парня.

Я снова щелкаю костяшками, надавливая как можно сильнее, до тех пор, пока не появляется ощущение, будто кожа вот-вот лопнет.

— Калеб – хренов урод, ему сошел с рук поступок, за который его должны были посадить в тюрьму. Я с ним еще по-божески обошелся, он заслуживает худшего.

Поднимаюсь с дивана, не желая больше говорить на эту тему.

Тайлер поворачивается, следя за мной своими налитыми кровью глазами.

— Разве ты не избил его до потери сознания?

Качаю головой, распахнув дверь.

— Нет.

Я тоже так думал, только оказалось, он симулировал. Да, лицо Миллера напоминало синее месиво, но к тому времени, когда полицейские усадили меня в патрульную машину, он уже подскочил на ноги, извлекая всю возможную выгоду из ситуации.

Закончив разговор, выхожу на улицу. На мне нет пальто, лишь толстовка, но я даже рад холоду, пробираясь через заснеженный двор, прижимая руки к бокам. Обеих машин нет в гараже, остался только мотоцикл с ключом в зажигании. Провожу рукой по кожаному сиденью, вспоминая последний раз, когда на нем катался и разбил, пытаясь перепрыгнуть через холм. Он черного цвета, обтекаемой формы, и совершенно не предназначен для прыжков – я тогда просто выделывался перед кучкой девчонок. Меня занесло на грязной дороге. Содрал себе весь бок – пустяк по сравнению с тем, что со мной иногда делал отец, или даже я сам.

Сгибая запястье, чувствую боль в мышцах на месте порезов, затем перекидываю ногу через сиденье, поворачиваю ключ и газую, параллельно удерживая тормоз. Мотор оживает, и на долю секунды я тоже чувствую себя живым. Подняв ногу на подставку, отпускаю тормоз и вылетаю из гаража на дорогу. На улице холоднее, чем в холодильнике, но могло быть хуже. Сегодня вообще-то теплый день для Афтона, и дороги расчищены. Я справлюсь, если не буду гнать. Мне просто нужно куда-нибудь уехать.

Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Келли

Прошло чуть меньше недели с того момента как я видела Кайдена. Я писала и звонила ему пару раз, и все заканчивалось слезами, потому что он не отвечал. Я не могу перестать думать о пустоте и ярости в его глазах, когда он уходил. Сет писал ему сообщения несколько раз, но они всегда оставались без ответа. Это убивает меня, невозможность быть с ним и то, что он в доме наедине со своей ужасной семьей, хранит молчание о своей жизни. Молчание. Молчание. Почему всегда молчание? Хочу, чтобы мы оба были способны рассказать миру обо всем и стать свободными от оков тишины.

Мы с Сетом проводим много времени вместе вдали от моего дома, зависая в кафе, съедая кучу блинов, и колесим по дорогам, куда глаза глядят, делаем все, чтобы держать меня подальше от матери. Не то чтобы она наводила на меня ужас, просто она постоянно напоминает мне о моем чувстве долга перед братом и Калебом, ведь у них «дружба до гроба». Но вчера было Рождество, и она заставила нас торчать дома весь день. Прошел он не очень удачно, и все закончилось тем, что у нас завязался спор, и она утащила меня в сторону, чтобы сказать, что я не должна больше проводить время с Сетом.

— Он подозрительно веселый, — сказала она. — И мне не нравится его отношение.

— Тебе это не по душе, мам, — ответила я. — Но он мой друг, и останется им.

Разговор не завязывался, и она начала читать мне нотации о маленькой девочке, которую потеряла и которая никогда не дерзила.

— О чем думаешь? — спрашивает Сет. Мы в комнате над гаражом. День выдается неплохой, солнечный свет разливается по всему снегу и льду, расплавляя их. Я наблюдаю за ним некоторое время, как он отражается ото льда, насколько это совершенное явление, но знаю, что если выйду наружу – на холодную и скользкую поверхность, то от совершенства не останется и следа. — У тебя странное выражение лица… словно ты задумала убить кого-то.