Природа плакала в тот день...

— Знаешь, — сказал он на третий день непогоды, стоя у окна и уныло рассматривая серую завесу дождя над океаном. — Пока ты встречался с Луизой, погода была хорошей. Может, ты пойдешь к ней? У нас последние три дня остались, не хочу торчать в бунгало в твоем тухлом обществе в такую гнилую погоду.

— Герр Каулитц соблаговолил выдать мне разрешение на встречу с девушкой? — ехидно усмехнулся Том. — Как милостиво с его стороны.

Билл обернулся.

— Том, я…

— Пошел ты, — бросил он брезгливо, забрал ноут и ушел к себе. — И только попробуй еще раз куда-нибудь свалить! Я за тобой под дождем больше бегать не буду! — проорал из спальни.

Билл скрипнул зубами. Ладно, дома помириться проще, чем здесь. У каждого свои претензии, свои амбиции, свои глупости. Бодаются, как два барана, не понятно из-за чего. А дома совместная работа, досуг, общее утро на кухне, общие вечера с общими друзьями и подругами. Дома все будет так, как должно быть. Как было всегда. Все будет хорошо, надо лишь вернуться домой.

Глава 8.

— Ну вот мы и дома, — улыбнулся Том, глядя Биллу в глаза холодным и тяжелым взглядом. — Тебя Пауль встречает…

— Почему меня? — нахмурился Билл, чувствуя какой-то подвох.

— Потому что теперь ты дома, где у тебя полно друзей и ты не один, а я с этого момента снимаю с себя все полномочия быть твоей сиделкой и нянькой.

Казалось, что его ударили без предупреждения кулаком в грудь — дыхание перехватило, сердце остановилось, почва ушла из-под ног. Всего на мгновение он потерял самообладание, а потом со всей силы ударил в ответ:

— А тебя никто не просил быть моей сиделкой. Сам вокруг бегал. Я бы и без тебя справился, — профессионально растянул губы в великолепной улыбке.

Том ухмыльнулся в ответ. Развернулся на сто восемьдесят градусов, взял тележку с вещами и покатил ее прочь.

Улыбка маской спала с лица. Билла мелко затрясло от негодования, гнева и обиды. Он-то, дурак, думал, что Том по-братски, по-своему, как о близнеце, родном человеке заботился, а он… Сиделка… Нянька… Билл закусил дрожащую губу. Сука! Какая ж он сука и мразь! Нервно достал сигарету и сунул ее в рот. Замерзшие пальцы никак не хотели извлечь огонь из зажигалки. Вот ведь тварь какая! Он психанул, шваркнул зажигалку об асфальт и раздавил ее каблуком казака.

— Что случилось? — подошел Рон. — Куда это он?

— Томми сказал, что для того, чтобы довести его шмотье до дома, нужна еще одна машина. Он в машину Пауля не поместится, — захохотал Билл.

Рон обернулся на громоздкий джип и пожал плечами:

— Да туда полсамолета можно загрузить. Я догоню?

— Не надо! — схватил его за рукав Билл. — Хочет на такси, пусть валит на такси, урод вонючий.

Он сверлил злым взглядом его удаляющуюся спину. Он надеялся, что брат хотя бы обернется, споткнется, как-то дернется. Том шел спокойно. Абсолютно спокойно.

— Что случилось? — повторил Рон в машине, садясь рядом.

Билл нервно курил. Руки и подбородок дрожали.

— Поссорились что ли?

Он кивнул.

— Настолько сильно?

Кивок.

— Помиритесь еще, — откинулся на спинку парень. — Вы же вечно ругаетесь по мелочам.

Он покачал головой и затянулся так, словно одной затяжкой хотел испепелить сигарету.

— Что случилось?

— Он мне отпуск испортил. Весь. Вообразил, что влюбился в девку, и вот эта девка за нами везде таскалась, делая вид, что не знает, кто такой Томми Каулитц. Я чуть не сдох! Велел ему пойти подрочить, чтобы сперма на мозги не давила. И ладно б, если девка была красивой, я понимаю. Но тут… Уродка уродкой! Глаза на полморды, тощая, плоская, как доска, без сисек, нос с горбинкой. Ну натуральная Квазимода, только в юбке!

Ребята ржали, а внутри него билось что-то ледяное. Билось, причиняя боль. Он смеялся вместе с ними. Зло, отчаянно. А оно все билось и билось, словно пытаясь проломить грудь и вырваться наружу. Обжигало холодом. Вымораживало что-то мягкое и теплое, но очень слабое и беззащитное.

— Я покажу, у меня фотоаппарат в сумке, — оживился Билл, обнаружив сторонников.

Достал камеру, нашел нужные снимки. Протянул Рону. Друг посмотрел, скептически скривился. Пауль нетерпеливо крутился за рулем — на ближайшем светофоре надо посмотреть.

— Слушай, ну нормальная девчонка, — хмыкнул Рон. — Пауль, скажи.

Тот быстро пролистал снимки.

— Не красавица, конечно, угловатая… Я думал, будет хуже. Нос как нос… Глаза очень красивые.

— Глаза, да, красивые. И сама ничего. Симпатичная. Молоденькая совсем.

— Да что вы понимаете! — вскипел Билл, отбирая фотоаппарат. Хотел стереть снимки назло Тому. Рука не поднялась…

Только бы он поехал домой… Он должен приехать домой. Ну куда ему тут ехать? Кому он нужен со своими тридцатью тремя чемоданами?

— А если бы вы знали, как мы рассуждали о высоком! — заливался Билл. — Она вся такая утонченная, такая нежная, а наш Томми, быдло деревенское, говорить с ней не может — она не понимает его мужицкого юмора! Пришлось ее тонкий, аристократический учить, — он смешно оттопырил мизинчик, изображает, что смотрит в монокль.

Ребята опять заржали. И он с ними громче всех. И слезы по щекам поползли. Это от смеха. Да, это от смеха. Как же больно в груди…

— С моей бурной фантазией я уже в гробу! — хохотал Рон, всхлипывая и дрыгая ногами.

Дома он неторопливо переоделся и привел себя в порядок. Скулы все еще остро очерчены. Живот впал. Несколько дней прошло, а выглядит до сих пор, как скелет. Чертов Том со своей Луизой! Сиделка, твою мать! Хм, нянька! Сука! Вот где его носит?

Он напился в баре, куда его привели друзья. Напился отчаянно, быстро, словно хотел отключить голову, не думать, не переживать. Вышло еще хуже. Роман брата оброс некрасивыми подробностями, не имеющими ничего общего с действительностью. Ребята рыдали от смеха, бились головами о столешницу, держались за животы и сучили ногами. Билл неприлично громко ржал, временами тоскливо поглядывая на телефон, ожидая, что тот оживет знакомым именем. Телефон молчал. Билл злился еще больше, язвил еще жесточе, гоготал еще громче…

Вернувшись домой, первым делом бросил взгляд на обувную тумбу, где всегда аккуратно стояли кроссовки брата. На месте! Он облегченно выдохнул и мягко улыбнулся. Вернулся…

Рон и Пауль завалились в спальню старшего. Том, в домашних спортивных штанах, с голым торсом и распущенными дредами, встретил их с улыбкой.

— Наслышаны-наслышаны о твоей телочке, — обнимая, хлопал брата по спине Пауль.

Тот через плечо друга бросил недовольный взгляд на Билла. Мельком. Но Билл заметил и покраснел, опустил глаза, жалея, что не может провалиться сквозь землю. Кто его за язык тянул? Зачем он им рассказал?

— Представляю, что он вам наговорил, — засмеялся Том. Сколько фальши в том смехе…

— Даже не представляй! — загоготал Рон. — Вот ты влип!

— Так вышло, — скалился он, но Билл чувствовал, что дело пахнет скандалом. Еще одним. А может и мордобоем… Только теперь натуральным. И Билл не был уверен, что Том пожалеет его концертную морду.

— Ну что вы пристали к человеку? — начал оттягивать внимание от щекотливой темы Билл. — Я ром привез! Айда в гостиную! Том, тащи бокалы, а я лед поищу. — Том одарил его взглядом, под которым хотелось умереть. Он вновь профессионально улыбнулся и просительно произнес: — Ты же не откажешься выпить с друзьями? Ты не оскорбишь их отказом?

Потом они сидели в гостиной, пили ром, виски и еще какую-то бормотуху, которую ребята в прошлый раз привезли из Мексики, и болтали обо всем. Сначала Рон и Пауль еще как-то пытались выведать у виновника торжества про девушку, но тот лишь коротко отшучивался, в то время как Билл всякий раз затаивал дыхание, когда друзья открывали рот и вываливали на Тома какие-то подробности. Том хохотал со всеми. И совершенно не смотрел на Билла. Он ожидал от брата хоть какого-то укора во взгляде, но тот просто игнорировал его. Билл хохмил, подкалывал его, пытался поддеть, задеть, обидеть, в конце концов, — бесполезно. Тот ледяной комок, который несколько часов назад суетился в груди, становился все больше и больше, он разрывал изнутри, заполняя пространство в грудной клетке, выдавливал ее, окончательно уничтожив что-то беззащитно-маленькое и нежное…