Школа строгого режима, или Любовь цвета юности

Это произведение произвело на нас такое сильное впечатление, что мы плакали. А бранным словом в нашей компании стало «манкурт, родства не помнящий».

А еще я поняла: чтобы быть счастливой, нужно жить в гармонии с собой и природой. И радоваться малому. Ливню, например. Такой прилив сил…

От этих высоких мыслей и оторвала меня Викуся. Она жила недалеко, в двух станциях метро от меня. Удачное совпадение. Все учащиеся наших девятых и десятых спецклассов были разбросаны по Москве и Подмосковью. А Викуся жила на «Беговой», и мы часто возвращались домой вместе.

Над смыслом жизни Вика думать в этот день не собиралась (не уверена, что и в другой день тоже), но отвлекать меня от сочинения не стала. Ушла на кухню.

– Приготовь что-нибудь! – крикнула я, не поднимая головы от тетради.

– Могу щи приготовить, – откликнулась она.

– А ты умеешь?

– Неа! – отозвалась Вика. – Дай поваренную книгу.

Когда через полчаса я пришла проведать вкусные щи, то увидела две картошки, сиротливо плавающие в огромной кастрюле, и крупно наструганную капусту. На два литра воды капустки было тьфу как мало.

– Капусты нужно много класть, – вспомнила я мамину готовку и достругала тупым ножом весь кочан. Получилось очень густо.

– Надо еще сверху помидор положить, – догадалась я, опять вспомнив мамины щи.

Сверху, на плотную массу капусты, мы поставили целый помидор.

И сели ждать.

Ждали мы где-то час, а суп все не кипел.

– Ты много капусты положила, – предположила Вика и начала тыкать в щи половником.

– Самый раз! Просто ты взяла слишком большую кастрюлю. В ней мама белье кипятит.

– А что ты раньше не сказала? – обиделась Вика.

– А ты спросила? Сразу поставила без спросу и настругала туда капусты. Теперь уже поздно переливать. Да мы и не поднимем этот жбан.

Опять сели ждать наваристых щей.

Прошло еще полчаса.

Я с тоской смотрела на кастрюлю – ну что еще не так? Голод заворачивал кишки. Может, вытащить этот помидор и съесть хотя бы его?

– Слушай! Так мы газ не включили! – ткнула пальцем Вика.

Действительно, огонь в конфорке не горел. Потому что плиту никто не зажигал. Про это мы как-то забыли.

– Суп вскипит через полчаса, – удовлетворенно сказала подруга, сумев ловко поджечь конфорку с первой спички.

– Да ты мастерица! – похвалила я Вику.

– Я еще умею «Муравейник» делать. Этот торт такой из вареной сгущенки. Моя мама покупает печенье «Юбилейное», ломает его на мелкие кусочки, потом перемешивает с уже сваренной сгущенкой и пропускает через мясорубку. Вроде все.

– Может, яйца нужны? Надо посмотреть в маминых рецептах. Как этот торт правильно называется? Напиши.

Вика взяла карандаш и вывела: «Моровейник».

Я перечитала несколько раз и все равно не поняла.

– А почему «Моровейник»? Ведь «муравей» же?

Вика махнула рукой – какая разница?

– Сначала нужно сварить сгущенку. Она долго варится, – начала подруга со знанием дела.

– Тогда давай так: пока у меня будут закипать щи, мы съездим к тебе и поставим на огонь сгущенку.

Если бы были у нас пятерки по математике, нам пришло бы в голову сходить в магазин, купить сгущенку и поставить вариться на моей плите. Но и у Вики, и у меня отсутствовало логическое мышление. Поэтому мы радостно отправились в другую квартиру на метро, чтобы потом, вернувшись ко мне, откушать щец, а потом снова поехать к Вике и доделать торт.

На «Беговой», в новенькой кооперативной квартире, кулинарить было очень комфортно. Красивый кухонный гарнитур, свежий линолеум и кипенно-белые обои. В большом Викином холодильнике мы нашли целых четыре банки сгущенного молока. Семья у Вики была полная – мама, папа и брат. Поэтому продуктов было тоже много – холодильник был забит до отказа.

– А чего церемониться, давай сразу все четыре поставим вариться, – предложила я. – Незачем каждый раз ждать по три часа, пока она сварится. Сразу – оп! – и есть заготовка. Да и мама тебя похвалит. Время ей сэкономишь.

– Подожди, а разве она варится не полтора часа? – нахмурила лобик подруга.

– Не. Я точно помню. Мама часа на три ставила. Очень долго варится. Если рано снять, она будет наполовину белая, да и вкус не тот. Вари, не думай.

Вика погрузила в алюминиевую кастрюлю четыре банки, налила воды и торжественно вывернула конфорку на полную мощность.

– Ускорим процесс, – объяснила Викуся.

– Поехали скорее, а то щи сбегут, – поторопила я подругу, и мы поехали обратно ко мне домой на «Октябрьское поле».

Щи бурлили и плевались из-под крышки. А крышка стояла на капусте и помидоре. Ведь капуста от варки разбухла и вытеснила крышку.

– Слу-ушай! А ведь мы мясо не положили, – вспомнила Вика, понюхав пар.

– Ерунда. Это будут постные щи. Они еще полезней, – придумала я на ходу, потому что действительно забыла про мясо.

– А если сейчас его туда засунуть? – не сдавалась Вика. – Моя мама всегда с большим куском мяса готовит щи.

– А моя часто делает и без мяса. У нас же мужчины в доме нет – кому это мясо нужно? – рассудила я.

– Ну да, – вяло согласилась Викуся. – Но, может, все-таки положим? С мясом понаваристей будет.

– Его долго размораживать. – Я полезла в холодильник. – Давай на батарею в ванной положим?

– Лучше привяжем, чтобы не держать, – внесла рациональное предложение Вика.

Мы примотали кусок ледяного мяса к батарее изолентой и сели ждать на кухне.

– Я когда в тупой школе училась – часто от уроков косила благодаря этой батарее, – улыбнулась я воспоминаниям. – Меня будит утром «Пионерская зорька», я плетусь в ванную, а там у меня в коробке из-под пылесоса градусник спрятан. Я его нагреваю до тридцати восьми градусов и еще лоб тру о батарею. Глаза таращу изо всех сил, чтобы слезы навернулись, и выхожу такой красавицей из сортира. Лицо красное, слезы, нос не дышит. Мама, конечно, сразу за градусник. А у меня свой в заначке, с температурой. Я быстренько их меняю, мама ойкает, тут же заботливо укладывает меня обратно в постель. И вызывает врача. Но меня и этим не напугать. Я принимаю аспирин, пью чай с малиной и встречаю доктора мокрая, как мышь. «Температура», понятное дело, сбита, но недельный отдых мне гарантирован.

– Ха! А я, когда училась в восьмом классе, ногу «вывихнула» на кухне. Вывих тяжелее определить: больно – и все. С переломом сложнее. Иду я, значит, между столом и плитой, там всего-то метр расстояние. У нас по алгебре контрольная первым уроком, и меня это сильно напрягало. Моя бабушка за столом сидела, спиной ко мне. Я прохожу, типа ногу подворачиваю, воплю, падаю и за бабушку хватаюсь. Шаль с нее стащила случайно. Она вскочила, испугалась, забегала, хотела меня на санках в больницу вести. Но я пожалела ее – старенькая, какие санки. Сама «доковыляла» до кровати и, пока бабушка в поликлинику звонила, нарисовала себе шикарную гематому. С прожилками. Тоже потом неделю дома сидела.

– Теперь понятно, почему ты из нашей группы лучше всех в обморок падаешь, – засмеялась я.

– Ну да, практика… Слушай! Может, съездим ко мне домой, пока твое мясо размораживается? Чего-то я волнуюсь за сгущенку.

– Брось! Все нормально! Ей еще вариться и вариться.

– А давай позвоним Динаре, узнаем, как у нее дела? – предложила Вика.

Я взяла карандаш и начала крутить им телефонный диск. Карандаш соскакивал, и приходилось начинать все заново.

– Это сейчас модно – не палец туда совать, а крутить диск ручкой или карандашом, – объяснила я Вике свои манипуляции.

– Ух ты, дай я тоже так попробую, – перехватила карандаш Вика.

Наконец минут через двадцать мы справились с упрямым диском и набрали номер Динары.

– Привет, красавица! – заорали мы хором в трубку.

– Ой, девчонки, приве-ет… Так рада вас слыышать, – плаксивым голосом отозвалась Динара.

– Чем занимаешься? – хором спросили мы.

– Да пельмени с Никитой готовим. Он купил, а они тухлые оказались. Варим, варим, а они все всплывают и всплывают, – расстроенно проговорила Динара.