Blue Strawberry (СИ)

Орихиме на плече дышала тяжело – легкая и гибкая, она болталась из стороны в сторону в такт быстрой и несколько танцующей походки Сексты. Ее грудь упиралась ему в спину, соблазнительный изгиб бедра терся об острую скулу арранкара, но он старался не замечать пышных форм пленницы, хоть перед его глазами то и дело вспыхивала картинка с полуобнаженной девушкой. Желание невесомо витало в его животе, ожидая, когда он окончательно поддастся страстным инстинктам, позабыв о войне…

Гриммджоу заскрипел зубами, чувствуя, как клыки до крови царапают его губы. Он был таким же упрямым, как и жестоким. Пусть эта девка будет хоть в тысячу раз красивее, он не станет размениваться на похоть, когда впереди его ожидало одно незаконченное дело.

Куросаки Ичиго.

Чертов Улькиорра посмел убить этого мальчишку до того, как сам Гриммджоу не успел поквитаться с ним за поражение! Арранкар провел рукой по огромному уродливому шраму на своей груди, служившим напоминанием о единственном проигрыше Джагерджака: нет, он вытащит из ада Куросаки, только бы тот поплатился за этот шрам!

Когда Секста увидел тело Куросаки там, у подножья одной из башен исследовательского центра, и его огромную зияющую дыру меж ключицами, то сразу понял, кто именно послужил причиной гибели временного синигами.

– Улькиорра… Чертов трусливый ублюдок! – прорычал Гриммджоу, оказавшись над безжизненно раскинувшим руки Куросаки.

Было непривычно и даже неестественно смотреть на этого прежде энергичного азартного парнишку с постоянным огнем в глазах и волосах. Его задор и неугомонность в бою напоминали Джагерджаку самого себя. Он видел в его взгляде то же ненормальное маниакальное удовольствие от схватки, то же трепетное внимание к своему мечу, то же должное уважение достойному сопернику. Ичиго не сражался ради мгновенной победы, он никогда не бил со спины или исподтишка. Сражения выработали в нем схожий кодекс чести, и Гриммджоу мог представить достаточно ясно последние мысли Куросаки от столь моментальной расправы с ним Куатро Эспады.

– Подлая змея… – не унимался Гриммджоу, заставляя себя еще больше ненавидеть Улькиорру.

Глядя на бледное лицо синигами, он чувствовал необъяснимую пустоту, которая была побольше дыры, оставленной в его теле. Незавершенность их поединка разжигала в сердце голубоволосого арранкара огонь негодования и злости. Если бы он мог, то сейчас же отправился крушить всех меносов или всех синигами в Обществе душ, лишь бы унять это царапающее чувство безнадежности и бездействия…

Осознав собственное бессилие, Джагерджак просто стоял и смотрел на застывшие глаза цвета карамели, в которых проплывали бесцветные облака на фальшивом небе Лас Ночес. Вызывающее возмущение этим миром так и осталось в зрачках Куросаки навсегда и это поражало арранкара. Он наклонился поближе к мальчишке и присмотрелся – откуда в нем было столько посмертной силы, что даже на закате своей жизни он бросал вызов небесам?! Вокруг них время стихло, и Гриммджоу еще ближе приблизился к лицу временного синигами. Ему показалось или он все же что-то заметил? Нет. Это была правда… Где-то глубоко, на самом дне черного омута зрачков Ичиго жизнь упорно цеплялась за последние минуты...

Тогда-то в голове Гриммджоу созрел мгновенный план: спасти мальчишку путем сил пленницы, а затем получить вожделенный реванш, чтобы победить или погибнуть. Сейчас он уже не был настолько уверен в успехе задуманной авантюры. Несмотря на внешнее благополучие, Иноуэ была еще слаба – об этом говорила ее реяцу, вспыхивающая периодично, точно огонь маяка. К тому же где-то все-таки бродил Улькиорра, а, значит, его появления следовало ожидать в любую минуту. Но главной проблемой оказалось время – время, которое неумолимо сокращало жизнь Куросаки, уменьшало шансы Джагерджака на его спасение, не оставляло возможности для лечебных практик Иноуэ.

– Пришли… – оповестил арранкар и, резко стянув с плеча девушку, развернул ее от себя: – Только без истерик!

Увидев раскинувшуюся перед ними картину, Орихиме с закрытым ртом не прокричала, а промычала свое необъятное страдание. Рыжий ежик. Карамельные глаза. Полуоткрытые губы. Огромная дыра между ключицами…

«Как? Куросаки?! Как?! Куросаки-кун...»

Она упорно отказывалась верить в то, что ее любимый человек погиб, даже сейчас, стоя перед его бездыханным телом. В памяти то и дело вспыхивали яркие картинки из их школьной жизни, где Ичиго смеялся, шутил, озорно касался ее курносого носа… Так ярко. Так живо. Так чувственно. Так близко. Она чувствовала сердцем, не глазами, которые бессовестно врали сейчас, говоря, что перед ней лежал мертвый Куросаки.

Орихиме закрыла веки, пустив наружу горячие горькие слезы. Изливаясь безудержными потоками по побледневшим щекам и дрожащему подбородку, они должны были омыть помутившееся зрение, помутившийся ее рассудок, помутившуюся реальность, жестоко уколовшую ее только что в самое сердце… Со страшной невыносимой болью оно замедляло ход, но девушка не сопротивлялась – теперь жизнь без карамельного блеска для нее не имела никакого смысла…

Ее тело обмякло в руках все еще крепко держащего ее Эспады, и безвольно подалось вперед. Связанные руки с затекшими пальцами потянулись к черному косоде… Нужно было дотронуться, проверить, ощупать, пригладить – вдруг неправда, вдруг оживет, вдруг вздрогнет от щекочущего прикосновения и звонко рассмеется?.. Потухший взгляд Орихиме неподвижно гипнотизировал Ичиго, но тот, по-прежнему, не шевелился.

Гриммджоу хладнокровно наблюдал за немой истерикой Иноуэ, давая ей время пропустить через себя весь шок произошедшего. Безжизненная кукла, повисшая в его руках, должна была пройти через это, чтобы выстоять и сделать то, что только ей будет под силу.

Иноуэ не знала, через какое время ее отпустили и сняли повязку со рта. Но в своих мыслях она уже тысячи раз успела повторить то, что первым сорвалось у нее с языка:

– К-куро-са-ки-кун…

Ее глаза вновь увлажнились, но слез больше не осталось, чтобы омыть это встревоженное лицо, глядящее в небо. Она прикоснулась к нему пальчиками – такое родное, такое любимое, такое желанное. Орихиме прижалась щекой к щеке Куросаки и оставила на ней влажный след от выплаканных слез. Она посмотрела в дорогие глаза, казавшиеся без жизни такими чужими и далекими… Сколько боли, огорчения, непонимания застряли в них на последнем вздохе. Ах, сколько же в них было…

Орихиме хлопнула ресницами и замерла, устремляясь на самое дно черноты зрачков Ичиго.

– Заметила тоже? – довольно заключил Гриммджоу: похоже, девчонка не была такой глупой и слабой, как всем казалось. К тому же она беззаветно любила этого человека и хваталась за любой шанс, чтобы вернуть его себе обратно. Да, он не просчитался, притащив ее сюда.

– Что это? – не глядя на него, прошептала Орихиме.

– Остатки реяцу, – пояснил Джагерджак. – Этот засранец переполнен ею настолько, что она не способна исчезнуть за считанные секунды, вместо этого плавно и мучительно покидая его, испаряясь ввысь, туда, куда смотрят его ненавидящие глаза…

– Невероятно… – прошептала Орихиме.

– Отнюдь, как ты могла убедиться. А теперь, давай, приступай к делу.

Девушка непонимающе посмотрела на Гриммджоу, и тот пожалел, что вознес умственные способности рыжей до высот:

– Спасай его, ну же…

– Но… Ведь Куросаки-кун умер, а я не умею воскрешать мертвых.

– Не умеешь или не пробовала? – язвительно заметил арранкар. – Так ты и руки отращиваешь не каждый день… Вперед!

Иноуэ запнулась и задала самый неуместный вопрос:

– Но… Зачем вам это?

– Ответ прост: я хочу сам убить Куросаки Ичиго, победив его в бою.

Серые глаза с ужасом распахнулись, став еще больше обычного.

– Н-нет! Нет, я не могу! Я не сделаю этого!

Гриммджоу подбежал к ней и впился сильными руками ей в горло:

– Да кто тебя спрашивает?! Свой долг я отдал, избавив тебя от издевательств Лоли и Меноли. Но ведь теперь я могу поступить с тобой снова, как захочу?!