Наши все тридцать

– Можем продолжить общение как в формальном, так и в неформальном порядке. Ты в каком предпочитаешь? И кстати, гожусь я хоть в какие-нибудь женихи? И подмигнул игриво…

Когда мы расплатились и настало время расставаться, я взглянула на часы. Была суббота, полвосьмого вечера. Поколебавшись, я перегнулась немного через стол и, глядя Владимиру Владимировичу в глаза, негромко сказала:

– Я очень хочу посмотреть удава. Вашего ручного… как там его?

– Тайсона, – подсказал он, щурясь сквозь длинную струю сигаретного дыма, которую в этот момент выдыхал. – Но предупреждаю, – в свою очередь, он сделал едва заметный выпад вперед, – спать с тобой я не буду.

– Что вы говорите, Вова, – я была потрясена, – какое несчастье, а я так рассчитывала…

Иронии он не уловил, но путь к Тайсону был открыт. Ура! Я еще никогда не видела ручных питонов.

Когда мы приехали, В. В. вынес мне Тайсона: удав был колоссален, упитан и неприязнен. Он воззрился на меня, как солдат на вошь, а потом всем организмом подался вперед, высунув навстречу раздвоенный язык. Не знаю, чего я ждала от этой встречи, но в тот момент мое любопытство было удовлетворено полностью.

– Спасибо, – взвизгнула я, – спасибо, Вова, что вы мне его показали! Очень красивый! Можно уносить!

И удав был моментально водворен в террариум.

Затем Владимир Владимирович с радушием настоящего хозяина водил меня по своим многокомнатным и многоаркадным хоромам. Более всего впечатлил меня кабинет.

Вход в него предваряла массивная, явно не деревянная дверь, приоткрыв которую Владимир Владимирович повернулся ко мне с выражением на лице чрезвычайной таинственности.

– Здесь, – сказал он вполголоса, – я люблю предаваться думам о судьбах России.

Выдержав краткую паузу, он медленно отвел рукой тяжелую дверь, и мы попали в альков национального патриотизма. У меня перехватило дух. Целая стена его была превращена в стенд под стрелковое и минометное оружие, внизу дулами друг к другу трогательно стояли два гранатомета. На отдельном коврике висели награды. Растерявшись поначалу и не зная, куда деваться, я подошла именно к ним. И по ним-то как раз и определила, что передо мной национальный герой.

Это было как в фильме. Это было даже круче.

Освоившись, я перешла затем к оружию и внимательно оглядела ряды его. С молчаливого согласия хозяина я сняла со стены понравившуюся мне снайперскую винтовку, подошла к окну и прильнула к оптическому прицелу. Прицел бил на полтора километра. В доме даже не напротив, а через один, в окне было видно, как мужчина в трениках рассеянно чешет мошонку и выглядывает в окно.

Оторвавшись от прицела, я потрясенно обернулась. Он курил и смотрел на меня одобрительно: это была его любимая винтовка. Когда я стала отступать от окна, он подошел ко мне и помог – уверенным движением взял винтовку и водрузил на место. Все-таки для женщины она была тяжела.

Мы оказались стоящими друг против друга на близком расстоянии.

– Так, наверное, видят боги, – сказала я, – кого угодно, в любую секунду и на любом расстоянии…

– И точно так же в любую секунду могут поразить, – закончил с улыбкой он.

О да, это были незабываемые, лучшие минуты моего невестинга! Владимир же решил проверять меня дальше и стал показывать фотоальбомы. Мне оставалось пройти испытание достойно, не задав ни единого вопроса по факту «а вот это что?», «а вот это вы где?».

В принципе, спрашивать было и не о чем: везде на фотографиях были люди, одетые в камуфляжную форму без знаков отличий и различия, увешанные теми видами оружия, которые в обычных пехотных частях армии не применяются. Менялись только пейзажи за спинами героев. Один из них мне удалось узнать, это была Босния. Но я промолчала. Национальному герою это очень понравилось, и, все больше лучась симпатией по отношению ко мне, он пригласил меня выпить чашечку виски.

Мы сели в гостиной: я с хорошим виски, Владимир поставил рядом с собой один только стакан негазированной минеральной воды. В хрустальную миску на столике рядом положил шесть туго набитых папиросин. Это была она: специальная курительная смесь. Коротко взглянув на меня, он тут же сказал:

– Вот потом, Джада, когда ты все это будешь своим подружкам рассказывать, а рассказывать ты можешь в данном случае чистую правду, тебе никто не поверит.

– Ты что, – спросила его я, пропуская мимо ушей это его замечание, – все это выкуришь и останешься жив?

В полутьме янтарные глаза национального героя недобро блеснули.

– А ты думала, меня это убить может?

Действительно, подумала я.

– И давно у тебя эта привычка? – спросила я.

– Это не привычка, это замена алкоголю, – заметил он, – но вообще давно. С Ближнего Востока еще, наверное. Собственно, ощутимого воздействия на организм не дает. Многие наши балуются. Вреда меньше, и голова с утра не чумная.

И сделал две первые тяжки. Я отпила виски. Он был хорош.

Мы начали неторопливую беседу. Мы говорили «за жисть», за детство, за отношения между полами… Я постигала характер национальных героев, их нравы и образ жизни. И, черт возьми, с каждой минутой национальные герои нравились мне все больше и больше!

Когда в разговоре возникла первая пауза, оказалось, что уже глубокая ночь. Владимир рывком поднялся с кресла, глянул на меня слегка мутными глазами и сказал:

– Хорошая ты баба, Джада. Хочешь, оставайся.

В трубке у меня что-то квакнуло и охнуло. Жадный голос Ады прорвался сквозь пелену воспоминаний:

– Ну ты, конечно, осталась? – Этот вопрос она кричит мне почти умоляюще.

– Да, – ответила я, – осталась. Но в этом доме было две спальни. А вот в какой именно мне довелось спать в ту ночь, я тебе, Ада, не скажу. Тем более что это, как ни странно, не имело никакого значения.

Национальный герой уже сделал выбор в мою пользу. Исходя из каких-то, наверное, одному ему доступных понятий. Я узнала об этом наутро, когда за завтраком он сказал: «Так, я сейчас улечу, но когда вернусь…» И сказал, что мне надо делать и как его ждать. И посмотрел на меня своими карими глазами твердо, спокойно, без собачье-нервной побежки зрачками по моему лицу в поисках подтвердительных признаков БСЛ. Он все решил: я была его подругой.

Это был чистокровный патриархат – решение в мою пользу без моего участия! В этом было что-то непередаваемое, первобытное, что-то из области интуитивных ценностей.

Своего собственного мнения по поводу «нас» в то утро я еще не имела, но надеялась составить его в ближайшее время. Через три дня В. В. улетел на неопределенный срок. Мы посылали друг другу трогательные sms. Он сидел где-то в Европе, потом прилетел в Москву на несколько суток (часов?) и опять улетел. Помню, для меня явилось тогда настоящим открытием, что быть патриотом родины – такая сложная и многотрудная профессия. Патриоты, а тем паче национальные герои, работают сутками. Сутки незаметно переходят в месяцы.

Через три недели мы увиделись вновь, на полтора-два часа. Поели салатов, попили кофе, поулыбались друг другу. Я рассказала ему, как мои дела, и он меня внимательно выслушал. Это было прекрасно.

А потом снова было ожидание. Еще через месяц я поняла, что не тяну быть подругой национального героя. Меня вконец замучили бессонница и тот факт, что я не могла ему позвонить: он почти никогда не брал трубку, а звонил всегда сам, при этом номер его был не определен. Я спала с лица и упала духом.

Именно тогда я поняла, почему меня не испугала его решимость в назначении меня подругой. Его решимость ничего не меняла, и он сам это прекрасно знал. Он не принадлежал себе, он принадлежал Родине.

– Вот, Ада, – говорю я, – тогда-то я и поняла, как далеко понятие виртуальности шагнуло в нашу жизнь.

– В каком смысле?

– В самом непосредственном. Видишь, мне на выбор был предоставлен пантеон женихов высшего разряда: все упакованы материальными ценностями, властью, опытом и одиночеством, все нацелены на отношения и при этом все… абсолютно виртуальные.