Капкан любви

— Ну, они оба были чудесными людьми и хорошими родителями, но им всегда не хватало времени. Они оба в первую очередь думали о карьере. По крайней мере, папа, а мама ушла в карьеру после его смерти. Он работал в Сити, а точнее, перерабатывал, должна сказать. Он умер от сердечного приступа, когда ему было только сорок пять. Маме тогда было сорок. Наверное, ей не хотелось стоять лицом к лицу с жизнью, не имея ничего, кроме детей — поэтому она стала учиться на юриста. И она преуспела в этой области, учитывая то, как поздно она начала.

— Вы ее любите?

— Конечно! — воскликнула Кандида. — Это же моя мать! Боюсь, вы лезете не на то дерево, если не вникли в мои слова. Кажется, вы предполагаете, что причины, по которым я оказалась здесь, кроются в какой-то жалкой детской истории, что я ненавижу родителей, или что отец оскорблял меня. По правде, если вы ищете какие-нибудь кошмарные фрейдистские зацепки в моем детстве, то совершенно зря. Там не было ничего подобного. Я росла счастливым, благополучным ребенком, и у нас была крепкая, дружная семья. Смерть отца была потрясением, но это прошло, и мы справились с этим. У нас нет никаких скандальных семейных тайн.

— Прекрасно, а теперь расскажите о своей семье.

— Я рассказала все.

— Нет, я имел в виду вашего мужа. У вас есть дети?

— Нет, — Кандида вновь проглотила комок в горле.

— Простите, но вы, кажется, упоминали, что приходили сюда к акушеру?

— Разве? Значит, я имела в виду гинеколога, — Кандида замерла на кресле, поджав под себя ноги. Мистер Балантайн продолжал писать.

— Как давно вы женаты?

— Пять лет. Мы поженились в 1979 году.

— Благодарю вас. Пожалуй, о биографии пока достаточно, — мистер Балантайн убрал блокнот. — Как бы вы описали себя, Кандида? Могу я называть вас Кандидой?

— Конечно. Описать себя? — медленно повторила Кандида. — Знаете, мне никогда не приходилось этого делать...

— Вы считаете себя счастливой?

— Счастливой? В меру, полагаю. У мет была легкая жизнь, без настоящих проблем. Я не отношусь к тем, кто всегда горит joie de vivre4, понимаете, но, наверное, могу сказать — да, я счастлива. Все зависит от того, что понимать под счастьем. Я довольна.

— Никаких особенных жалоб? Никакой неудовлетворенности?

— Ну, это у всех есть... — замялась Кандида. — Я хотела бы снова работать. Я оставила работу года два назад, и возможно, зря. Я хотела бы стать богаче, хотя мы и сейчас живем совсем неплохо. Я не чувствую, чтобы у меня были какие-то цели в данный момент — возможно, в этом и заключается проблема. В норме я всегда стремлюсь чего-то достичь — мне нужно стремиться чего-то достичь — но я не знаю, чего мне хочется прямо сейчас.

— Вы сказали, что должны были заставить себя прийти ко мне сегодня. Почему вы этого боялись?

Кандида рассмеялась.

— Разве не все ваши пациенты боятся? Это не особо приятная идея — пойти посмотреть на свои слабости. И кроме того, я не люблю говорить о себе. Не люблю, когда меня выспрашивают — это действует мне на нервы, смущает немного. Ну, непроизвольно, полагаю.

Чем дольше Кандида разговаривала, тем неудобнее она себя чувствовала. Она очень точно знала, почему оказалась здесь, почему наконец заставила себя прийти к психотерапевту. Но сейчас, когда она осталась наедине с ним в комнате, меньше всего на свете ей хотелось рассказать ему, что случилось. Она мучительно придумывала правдоподобный повод для визита, и ухватилась за первый попавшийся.

— Мне вообще не следовало приходить к вам, — продолжила она с ясной улыбкой. — Думаю, на самом деле мне нужен другой консультант — по карьере или трудоустройству. Моя единственная настоящая проблема в том, что не нужно было бросать работу, а теперь мне следует решить — возвращаться к старой работе или попробовать что-нибудь еще... — как только слова замерли на губах Кандиды, она осознала свою ошибку. Мистер Балантайн немедленно ухватился за это.

— Почему вы перестали работать два года назад? — мягко спросил он.

Кандида опустила взгляд на руки и начала возиться с маникюром, подскабливая кожицу на каждом ногте, чтобы выиграть время для ответа. Боже, зачем она пришла сюда? Она нервно облизала губы. Ее рот совершенно пересох.

— Не знаю. Наверное, перегорела. Я как раз что-то такое чувствовала. Люди пресыщаются в Сити.

— Люди пресыщаются везде, по моему опыту. Вы находили вашу работу слишком напряженной?

— Нет, я любила ее. — Проклятье! Она опять промахнулась. Открыла в двери щель, достаточную, чтобы мистер Балантайн проскользнул в нее. Кандида заторопилась, опасаясь, что ее инквизитор продолжит эту линию атаки. — Когда я сказала, что любила свою работу, то имела в виду, что временами я ее любила, но конечно, она была напряженной. Очень напряженной. Долгие часы, тяжелая работа, множество срочных дел. Огромное напряжение. Это очень интенсивная работа. Брокеры всегда должны за чем-то гнаться — новый клиент, новая комиссионная сделка, более высокие премиальные...

— Интересно. Выглядит идеальной работой для любителя погони за целью, такого, как вы.

Наступило длительное молчание. Кандида смотрела на мистера Балантайна с неловким чувством, затаившимся внутри — чувством, что он уже знает, почему она здесь, знает, что у нее случилось, и умышленно опутывает ее узлами, чтобы потуже затянуть их. Кандида уговорила себя посетить психотерапевта, чувствуя, что Джек, возможно, в этом был прав. Было бы утешительным поговорить с каким-нибудь любезным пожилым джентльменом, выплакаться на плече доброжелательного незнакомца. Но этот человек не был ни утешительным, ни доброжелательным. Она боялась его, чувствовала, что он опасен, определенно опасен для нее. Ей хотелось, чтобы он симпатизировал ей, но не хотелось, чтобы он знал ее — хотя бы до тех пор, пока она не будет к этому готова. Кандида просто не могла рассказать мистеру Балантайну правду, но тот сверхъестественным образом выискивал несоответствия в ее лжи. Она порывисто встала и подошла ному шкафу.

— Мне нравилась эта работа, когда я была моложе. Я могу честно сказать, что она у меня шла очень хорошо, но я вовремя решила оставить ее. Возможно, это такая работа, которую перерастаешь.

Мистер Балантайн поднял брови, почти неуловимо, но достаточно, чтобы Кандида поняла, что ее рассказ не стал правдоподобнее.

— Двадцать шесть — слишком юный возраст, чтобы чувствовать себя старым для чего-то.

— Вы правы, — согласилась она. — Наверное, в этом и была моя ошибка. Я считала себя слишком старой для своей работы, хотя на самом деле была слишком молода для нее! Слишком молода, чтобы узнать ее получше.

Кандида продолжала пристально разглядывать книжные полки, не желая встречаться взглядом с мистером Балантайном. Его мягкий голос вновь зазвучал позади нее.

— Карьера — очень трудный выбор для каждого. Никто не знает в точности, правильно ли он выбрал дело, — мистер Балантайн отложил ручку и блокнот, сел за письменный стол. — Кандида, мне, пожалуй, нужно рассказать вам немного о том, как я работаю и как намереваюсь продолжать работу с вами. А затем мы с вами решим, согласитесь ли вы на мои условия.