Граница. Таежный роман. Пожар

Через пару минут он подъехал на новеньком зеленом «Москвиче».

Семен хорошо знал Москву, добрались они буквально за четверть часа. Вадим заметил, что Керзон — хороший водитель, опытный, ловкий, но не лихач, солидный и осторожный. Веселый человечек, так вовремя оказавшийся за кулисами с бутылкой «Белого аиста» и граненым стаканом, все больше нравился Вадиму. Кроме того, странное происшествие на концерте сильно потрясло его воображение. Действие коньяка уже прошло, темный страх заползал в душу: вот он открывает дверь своей комнатушки, а там за столом сидит мама, проверяет тетради… Поднимает голову и радостно улыбается ему… У Вадима опять сдавило горло. Он откашлялся и пригласил своего нового приятеля на чашку чая: вняв совету тети Нюты, Вадим купил чайник и две чашки.

Керзон внимательно оглядел комнату и удовлетворенно закивал:

— Вот, значит, как живут заслуженные артисты.

Вадим пожал плечами:

— Я развелся. Квартиру разменял.

Керзон иронически усмехнулся:

— Он мне будет рассказывать… Чтоб вы знали, молодой человек, — а вы еще очень-очень молодой, — Керзон разводился трижды и трижды оставлял квартиру и все, что в квартире, жене и ребенку. Ну так что с того? Надо жить дальше и наживать новые квадратные метры, и чем квадратнее — тем лучше. Куда смотрит наше дорогое высококультурное министерство?

Вадим грустно улыбнулся, вспомнив, как впервые привез мать посмотреть новую квартиру.

— Министерство уже давало мне квартиру.

— Хотите сказать, что больше не даст? — понимающе подмигнул Керзон. — Ладно, пусть не дает. Сами возьмем. Купите кооператив.

Вадим поежился. По его мнению, чтобы купить кооперативную квартиру, надо было работать всю жизнь и еще немного. И вообще, все нормальные люди получали государственные квартиры. В покупке кооператива было, с точки зрения Вадима, что-то ненадежное и как бы не совсем приличное.

— Ну… — смущенно протянул он. — Конечно, когда-нибудь куплю.

— Да не надо когда-нибудь! — взволнованно воскликнул Керзон. — Не откладывайте на завтра то, что можно съесть сегодня! Слушайте, у меня на примете есть чудный дом в хорошем районе, не абсолютный центр, но и не Черемушки. Председатель кооператива мне хороший друг, почти родственник — он женат на моей первой жене. Он подберет вам приличную квартирку. Какую хотите — двух- или трехкомнатную?

Вадим озадаченно посмотрел на Семена.

— Я… э-э… у меня, — промямлил он, — у меня и денег таких нет. Да и не знаю я, как это все делается.

У него даже зубы заныли при мысли о хождениях по инстанциям, о ворохах бумажек, которые следовало собрать.

— Деньги будут! — махнул рукой Керзон. — Не в деньгах счастье, а в их количестве. А делать ничего не надо. Вы человек творческий, вам — искусство, а Керзону — Керзоново. Сделаем!

Вадим колебался. Разговор получался странный, нереальный какой-то.

Керзон проницательно взглянул на него и сказал совершенно серьезно, даже торжественно:

— Главное — захотеть. А вы хотите?

Вадиму вдруг показалось заманчивым захотеть чего-нибудь. Неважно чего. Хотеть — значит снова быть втянутым в житейский водоворот, снова испытывать радости и разочарования, предвкушение и исполнение желаний. Он кивнул, соглашаясь.

Через пару дней Керзон принес ему складно составленную бумагу, в которой Вадим обращался к руководству Госконцерта с просьбой выделить ему личного редактора, ввиду огромной концертной загруженности, длительных гастрольных поездок и еще чего-то там. Должность редактора, разумеется, была формальной, поскольку таких понятий, как менеджер или импресарио, в Советском Союзе просто не существовало.

— Но тут не сказано, что моим личным редактором будете вы, — заметил Вадим. — Может быть, вписать?

— Ни-ни! — возразил Керзон. — Они этого не любят — чтобы им указывали. Они сами решат.

— А вы уверены, что они решат, как надо?

— А вот это уж моя проблема! — засмеялся Керзон.

«Они» решили как надо. У Вадима появился личный редактор, сразу же принявшийся за дело. Оказалось, что Глинский во многом совершенно не разбирался. Например, в концертных ставках.

— Шестнадцать рублей за концерт! — возмущенно кричал Керзон. — Курам на смех! Я им скажу! Они меня долго будут помнить!

— Это высшая эстрадная ставка, — терпеливо объяснял Вадим.

— Высшая — двадцать семь рублей! — твердил Керзон.

Его упрямство выводило Вадима из себя.

— Двадцать семь — это филармоническая ставка, а у меня нет высшего образования, только специальное среднее.

— Да заслуженному артисту никакого образования не надо! Пусть он хоть в церковно-приходской школе два класса закончил — и того хватит. А за мастерство?!

— Что — за мастерство? — недоумевал Вадим.

— Надбавка за мастерство — пятьдесят процентов! — торжествовал Керзон. — Тебе никто и не сказал небось?

Керзон не бросал слов на ветер. Он выбил и филармоническую ставку, и пятьдесят процентов за мастерство, и двадцать пять процентов гастрольных начинались у него чуть ли не сразу за Садовым кольцом. Потом он популярно и очень убедительно объяснил Вадиму, что, если такой великий певец, как Глинский, едет в страшную глухомань, рискуя своим феноменальным голосом, живет в Доме колхозника и поет в сельском клубе, то грех не заработать чуть больше, чем предлагают узкие рамки тарифных ставок. Семен без особых усилий заставлял организаторов провинциальных гастролей подписывать липовые бумаги на число концертов вдвое большее, чем Вадим отрабатывал на самом деле. Раньше такие фокусы ужаснули бы Вадима. Теперь он просто старался не думать об этом. Он — певец, он поет, а Керзону — Керзоново.

Через полгода Вадим переехал в отличную двухкомнатную квартиру и занялся ее обустройством. Надо было чем-то заполнять душевную пустоту, отгонять страхи, отодвигать воспоминания… Этого увлекательного занятия хватило почти на год. Незаменимый Керзон добывал мебель и ковры, плитку и сантехнику.

Теперь в своих заграничных поездках Вадим посещал совсем другие магазины. Он никому больше не вез подарков — только самому себе. Он придирчиво разглядывал обои, унитазы, чайники со свистком, кастрюли и полотенца. Перед его мысленным взором все это замечательно занимало свои места в его ухоженном уютном гнезде. Единственная беда — денег всегда катастрофически не хватало. Вадим, как и все советские артисты, запасался консервами и суповыми концентратами, но мизерные суточные никак не желали слагаться в сколь-нибудь приличную сумму.

Помог, как всегда, верный Керзон. Во-первых, он объяснил Вадиму, что за границей — не важно, в капстране или в соцлагере — иногда очень хорошо оплачиваются телевизионные интервью. И не только объяснил, но и всеми силами старался эти интервью организовать. Удивительно, но ему, не владевшему ни одним иностранным языком, очень неплохо это удавалось. Гонорары за интервью служили большим подспорьем. И счастливый Вадим волок через границу английские сервизы и итальянскую сантехнику.

Но денег не хватало по-прежнему. Однажды Вадим бродил по огромному супермаркету, уныло размышляя о несовершенстве бытия: в Союзе у него есть деньги, но он ничего не может на них купить, а здесь навалом вещей, великолепных, заманчивых и столь необходимых ему для полноты жизни, но денег — увы… Это напоминало ему сказку про дудочку и кувшинчик, которую он читал в детстве.

Если он купит этот потрясающий телевизор, то придется выложить все до последнего гроша. На том его походы по магазинам и кончатся. Правда, покупка серьезная, можно сказать, на всю жизнь. Но чайник со свистком, ярко-красный, в белых горохах, прямо-таки просился к нему на кухню. И еще телефон. Белый. У всех черные, а у него белый. Или лучше вон тот — стилизованный под старину, с изящными рычажками, весь в завитушках и позолоте. Нет, дорого. А как же телевизор?

Конечно, Керзон выручил, занял недостающую сумму, и счастливый Вадим стал обладателем и цветного телевизора, и чайника в горох, и позолоченного телефонного аппарата. В Союзе Вадим с лихвой вернул долг и осторожно поинтересовался, как это хитроумный Керзон умудряется столько всякого привозить из-за границы. Ведь денег у него должно быть меньше, чем у Вадима. Керзон загадочно ответил, что надо уметь крутиться. Вадиму немедленно тоже захотелось крутиться и не считать копейки, то есть центы, пенни, пфенниги и сантимы.