Зеркало для двоих (СИ)

Когда весь экономический отдел узнал о новой пассии Коротецкого и начал активно жалеть Юльку, ей казалось, что хуже просто быть не может. Озабоченные лица, никчемные, призванные утешить примеры из собственной жизни и жизни знакомых, ободряющие, похожие на тосты фразы… Каким милым и безобидным виделось ей все это теперь. И надо же было ввязаться в дурацкую словесную перепалку с Галиной, а потом еще сделать это заявление по поводу Селезнева!.. Хотя, ну какое там заявление?! Для любого другого человека фраза: «Да, это Сергей Селезнев» — означала бы только нежелание продолжать разговор. Для любого другого, но не для Галки. Юля и представить не могла, что она вцепится в нее прямо-таки бульдожьей хваткой…

…То ли у Черемисиной началась очередная черная полоса в личной жизни, то ли на нее скверно действовали магнитные бури. Во всяком случае, настроение у нее уже второй день было премерзким. Оленька, попытавшаяся в очередной раз пожаловаться ей на свои семейно-любовные проблемы, тут же нарвалась на резкую и обидную фразу и, насупившись, уселась за компьютер. Из своего укромного зашкафного угла она периодически бросала на Галку недобрые взгляды, призванные, по-видимому, устрашить противника. А уж когда от Галины походя досталось и Тамаре Васильевне, Оленька не выдержала:

— Слушай, если твой бывший муж опять испортил тебе настроение, то мы в этом не виноваты. И, пожалуйста, не надо срывать на нас зло…

Тамара Васильевна тут же начала делать Оленьке «страшные глаза». Та вовремя не поняла предупреждения и продолжала гневно вопить что-то о бытовом хамстве и нахальстве «некоторых, которые очень много себе позволяют», а на место села, только заметив, что Галина начала неторопливо и тщательно пережевывать нижнюю губу, что всегда было нехорошим признаком. Но, против ожидания, Черемисина не стала уничтожать перепуганную Зюзенко. Она только молча смерила ее взглядом и вышла из кабинета. Пока Галка отсутствовала, Тамара Васильевна на пальцах объяснила Оленьке, почему нельзя трогать человека, когда он в таком взвинченном состоянии. В общем, к возвращению Черемисиной все три ее соседки по комнате тихо, как мыши, сидели в своих углах, усиленно копаясь в бумагах и делая вид, что ничего не произошло.

Вместе с Галиной в кабинет вплыл легкий аромат хороших сигарет. Юлька завистливо втянула ноздрями воздух: свою пачку она забыла дома, а стрелять у агрессивной сослуживицы не хотелось. Впрочем, Галка уже не казалась особенно разозленной. Лицо ее приобрело некую умиротворенность и даже просветленное выражение, поэтому Юля и не успела вовремя приготовиться к бою, услышав на первый взгляд вполне невинный вопрос.

— Кстати, а как там поживает Сережа? — глаза Галины лучились почти материнской заботой.

— Какой Сережа? — она несколько опешила.

— Как какой? Твой Сережа. Сережа Селезнев!

Юлька похолодела. Нет, она, конечно, помнила про вчерашний разговор, но в глубине души надеялась, что о нем забудет Галка. Похоже, этим чаяниям не суждено было оправдаться.

— А почему это ты вдруг так в лице переменилась? Или запамятовала, что у тебя любовь с нашей российской суперзвездой?

— Ничего я не запамятовала, — Юля постаралась взять себя в руки и придать голосу оттенок легкой надменности, — просто меня удивляет твой тон. Ты, кажется, сама только что назвала Сергея российской суперзвездой? Так почему тогда такая фамильярность? Что это еще за Сережа? По-моему, я вас пока не знакомила…

Довольная Оленька чуть не захлопала в ладоши от радости, предчувствуя близкое поражение Галины. И действительно, та смиренно опустила глаза и пробормотала что-то вроде: «Извини»… Тамара Васильевна взглянула удивленно и настороженно, но Оля уже приготовилась праздновать победу.

— Кстати, Юль, — ее улыбка была бесхитростной и молящей, — познакомь нас на самом деле с Селезневым, а?

— Да, познакомь, пожалуйста, — тут же присоединилась к ее просьбе Галка, и Юля поняла, что «лисица лишь прикидывалась дохлой».

— Пока не могу. У Сергея очень ответственный период, он готовится к съемкам в новом фильме, и мне не хотелось бы отвлекать его по пустякам…

— А я где-то читала, что Селезнев собирается пару месяцев отдохнуть, прежде чем снова приступить к работе, — как бы между прочим заметила Галина.

— Светские новости в журналах пишутся для восторженных зрительниц вроде тебя, а не для съемочной группы…

Она и сама удивилась, как складно и ловко это у нее вышло. Лживые слова громоздились одно на другое, выстраиваясь сначала в оборонительное сооружение, а потом и в придуманный сказочный замок. Черноволосый красавец равнодушно взирал на Юльку с настенного календаря, а она продолжала автоматически парировать редкие Галкины выпады и терпеливо отвечать на бесконечные вопросы Оленьки. В конце концов Черемисина перестала комментировать Юлины высказывания. Теперь она просто сидела, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, а в глазах ее читалось любопытство исследователя, наблюдающего за диковинной лягушкой. В какой-то момент поток Оленькиных вопросов иссяк, она на минуту задумалась, видимо, прикидывая — чем прилично, а чем неприлично интересоваться, и тут возникшей паузой воспользовалась Галина.

— Ну, ты, подруга, даешь! — произнесла она четко и внятно, буравя Максакову своими черными цыганскими глазами.

— А что случилось? Я не поняла… — спохватилась Зюзенко. Зато Юлька поняла все… С этого дня изощренная инквизиторская пытка, продолжающаяся с девяти часов утра до шести часов вечера, проводилась каждый день.

Поначалу она еще хотела пойти на попятный и для этого даже однажды опоздала на работу, давая возможность мудрой Тамаре Васильевне как-нибудь все уладить в ее отсутствие. Но либо у старейшего экономиста отдела не хватило дипломатических навыков, либо Галина слишком уж жаждала крови, во всяком случае, ничего не получилось. И Юльке волей-неволей пришлось придерживаться прежней тактики, осторожно удовлетворяя Оленькино любопытство и постоянно ловя на себе сочувствующий Тамара-Васильевнин взгляд. На нее сыпались все новые и новые вопросы: какая у Селезнева квартира? Курит он или нет? Любит ли смотреть фильмы со своим участием? Но каждый раз разговор неизменно заканчивался одним и тем же.

— Так когда же ты нас познакомишь с Сергеем? — невинно вопрошала Галина. И Юлька начинала рассказывать новую сказочку про объективные причины, занятость на съемках, про Сережину нелюдимость и даже его аллергию на бумажную пыль… Но с каждым днем вымышленные причины казались все менее правдоподобными, и уже несколько раз ей чудилось, что в Оленькиных глазах она читает горькое разочарование обманутого ребенка. Теперь признаваться было уже поздно: со слишком большой высоты пришлось бы падать. Экономический отдел уже был наслышан и о чудном походе в ресторан, и о поездке на шашлыки вместе с Сережиными приятелями, и о том, что целуется он умело и нежно… И Юля продолжала барахтаться изо всех сил, чувствуя, что день расплаты неминуемо приближается.

Вдали показались ряды полосатых палаток, обступивших вход в метро. Юлька ускорила шаг. Пожалуй, сегодня она уж слишком замешкалась. До начала рабочего дня оставалось всего двадцать минут, а ей еще предстояло ехать до «Краснопресненской» и дальше добираться на троллейбусе. На ходу расстегивая сумочку, она достала кошелек, быстро купила у старушки пачку «Мальборо» и вместе с толпой нырнула в стеклянные двери. В поезде, плотно притиснутая людской массой к дверце с надписью: «Не прислоняться», Юля все же умудрялась украдкой посматривать на часы. Минутная стрелка двигалась угрожающе быстро, и она молилась теперь об одном: не попасться на глаза никому из начальства, за второе опоздание в течение одного месяца никто по головке не погладит. Даже перспектива неизбежной встречи с Галиной утратила свою угрожающую яркость по сравнению с возможным увольнением.

Когда Юлька выскочила из метро на «Краснопресненской», часы показывали уже без пяти девять. Она в отчаянии выбежала на проезжую часть, в надежде увидеть в обозримом пространстве «рога» приближающегося троллейбуса. Но улица пестрила лишь яркими пятнами легковушек, а вид угрюмой толпы на остановке заставлял еще раз хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде чем пытаться проникнуть в общественный транспорт.