P.S. Я все еще люблю тебя (ЛП)

У меня так крепко сжимается челюсть, что болят зубы.

– Ты, должно быть, очень расстроена из-за комментариев, и я тебя не виню. – Миссис Давенпорт действительно необходимо заняться своей жизнью, если все, чем она занималась  во время зимних каникул – это просматривала инстаграм старшеклассников!

– Дети могут быть очень жестокими. Поверь мне, я знаю это из личного опыта. Я не намного вас старше, ребята.

– Я действительно в порядке, но спасибо, что поинтересовались. – Здесь нечего смотреть, народ. Продолжайте двигаться.

Миссис Давенпорт выпячивает нижнюю губу.

– Ну, если тебе нужно будет с кем-то поговорить, ты знаешь, что я всегда тебя выслушаю. Позволь мне быть полезной. Приходи потусоваться со мной в любое время, я подпишу тебе разрешение пропустить урок.

– Спасибо, миссис Давенпорт. – Я выскальзываю из-под ее руки.

По дороге на английский меня останавливает Миссис Дюваль, школьный методист-консультант.

– Лара Джин, – начинает она, а потом колеблется. – Ты такая умная талантливая девушка. Ты не из того типа девушек, которые бывают вовлечены в подобного рода ситуации. Мне не хочется видеть тебя сбившейся с правильного пути.

Я чувствую, как слезы подступают к горлу, пробиваясь наружу. Я уважаю миссис Дюваль. Мне хочется, чтобы она хорошо обо мне думала. Все, что я могу сделать – это кивнуть.

Она ласково приподнимает мой подбородок. Ее духи источают аромат высушенных лепестков роз. Она пожилая женщина и работает в школе целую вечность. Миссис Дюваль по-настоящему заботится об учащихся. Она – та, к кому бывшие ученики приходят навестить и поздороваться, когда приезжают домой из колледжа на зимние каникулы.

– Сейчас самое время взяться за учебу и серьезно отнестись к своему будущему, а не к драме средней школы. Не давай колледжам повода отказать тебе, хорошо?

Я снова киваю.

– Хорошая девочка, – говорит она. – Я знаю, что ты лучше, чем это.

Слова эхом раздаются в моих ушах: «Лучше, чем это». Лучше, чем что? Чем кто?

***

Во время обеда я скрываюсь в женском туалете, чтобы мне не пришлось ни с кем говорить. И, конечно же, там, перед зеркалом, стоит Женевьева и наносит легкими мазками бальзам для губ. Ее взгляд встречается в зеркале с моим.

– Приветик. – То, как она произносит – приветик. Настолько самодовольно, настолько уверенно в себе.

– Это была ты? – Мой голос отдается эхом от стен.

Рука Женевьевы застывает. Затем она приходит в себя, и закручивает обратно верх бальзама для губ.

– Что я?

– Ты отправила то видео Anonybitch?

– Нет, – насмехается она. Ее рот изгибается вправо, крохотное подергивание. И в этот момент я понимаю, что она лжет. Я много раз видела, как она лгала матери, и знаю, что ее выдает. Но даже несмотря на то, что я подозревала это, а может даже в глубине души была уверена в этом, от этого подтверждения у меня перехватывает дыхание.

– Я знаю, что мы больше не друзья, но мы были ими. Ты знаешь моих сестер, моего папу. Ты знаешь меня. И ты знала, как сильно это меня ранит. – Я сжимаю кулаки, чтобы удержаться от слез. – Как ты могла такое сделать?

– Лара Джин, мне жаль, что это случилось с тобой, но честно, это была не я. – Она пожимает плечами с псевдосочувствием, и вот опять – уголок ее рта изгибается вверх.

– Это была ты. Я это знаю. Как только Питер узнает…

Она приподнимает одну бровь.

– Он что? Надерет мне задницу?

Я настолько зла, что у меня трясутся руки.

– Нет, потому что ты девушка. Но он также тебя не простит. Я рада, что ты это сделала, если это докажет ему, какой ты человек на самом деле.

– Он точно знает, какой я человек. И знаешь что? Он все еще любит меня, сильнее, чем ты когда-либо будешь ему нравиться. Увидишь. – С этими словами она разворачивается на каблуках и уходит.

И вот тогда меня осеняет. Она ревнует. Ко мне. Ей невыносимо, что Питер со мной, а не с ней. Что ж, она только что сыграла саму себя, поскольку когда Питер узнает, что она – та, кто сделал это с нами, он никогда больше не посмотрит на нее так, как прежде.

***

По окончании уроков я мчусь на парковку, где Питер с включенным обогревом ждет меня в своей машине. Как только я открываю дверцу со стороны пассажирского сиденья, то задыхаясь, выпаливаю:

– Это была Женевьева! – Я забираюсь внутрь. – Это она отправила видео Anonybitch. Она только что мне призналась!

Он серьезно спрашивает меня:

– Она сказала, что сняла видео? Она произнесла именно эти слова?

– Ну… нет. – Какие были ее точные слова? Я ушла с таким чувством, будто она призналась, но теперь, прокручивая разговор в своей голове, понимаю, что фактически она в этом не созналась. – Она не созналась в этом как в таковом, но практически это сделала. Она проделала ту штуку со своим ртом! – Я изгибаю вверх уголок рта. – Видишь? Это ее выдает!

Он приподнимает бровь.

– Да ладно, Кави.

– Питер!

– Ладно, хорошо. Я поговорю с ней. – Он заводит машину.

Я почти уверена, что знаю ответ на свой вопрос, но все же должна его задать.

– Кто-нибудь из учителей сказал тебе что-нибудь про видео? Может быть, тренер Уайт?

– Нет. А что? Тебе кто-то что-то сказал?

Вот о чем говорила Марго, этот двойной стандарт. Мальчишки есть мальчишки, а девочки должны проявлять заботу – о своем теле, о своем будущем, обо всем том, по чему люди судят о нас. Неожиданно я спрашиваю его:

– Когда ты собираешься поговорить с Женевьевой?

– Я пойду туда сегодня вечером.

– Ты пойдешь к ней домой? – повторяю я.

– Ну, да. Я  должен видеть ее лицо, чтобы знать, действительно ли она врет или нет. Я проверю эту «выдающую черту», от которой ты так возбуждена.

***

Питер голоден, поэтому мы останавливаемся и покупаем по пути гамбургеры и молочные коктейли. Когда я, наконец, приезжаю домой, меня ждут Марго и Китти.

– Расскажи нам все, – говорит Марго, вручая мне чашку какао. Я проверяю, положила ли она туда мини маршмеллоу – она положила.

– Питер все уладил? – хочет знать Китти.

– Да! Он заставил Anonybitch убрать видео. Он сказал им, что у него есть дядя, который является превосходным адвокатом, хотя в действительности он владеет пиццерией в Нью-Джерси.

Марго улыбается на это. А затем ее лицо становится серьезным.

– Народ в школе был ужасным?

Я беспечно отвечаю:

– Неа, вообще-то, все было не так плохо. – Я ощущаю нарастающую гордость за то что перед сестрами смогла сделать вид, что все в порядке. – Но я почти уверена, что знаю, кто это сделал.

– Кто? – произносят они хором.

– Женевьева, как и сказала Крис. Я столкнулась с ней в туалете, и она это отрицала, но потом она сделала ту штуку, которую она проделывает со своими губами, когда лжет. – Я им демонстрирую. – Гоу-гоу, ты помнишь эту штуку?

– Думаю, что да! – отвечает она, но я вижу, что она не помнит. – Что сказал Питер, когда ты сообщила ему, что это была Женевьева? Он же поверил тебе, да?

– Не совсем, – увиливаю я, дуя на горячее какао. – Я имею в виду, он сказал, что собирается с ней поговорить и докопаться до истины.

Марго хмурится.

– Он должен поддерживать тебя, несмотря ни на что.

– Он поддерживает, Гоу-гоу! – Я хватаю ее за руку и переплетаю наши пальцы. – Он сделал вот так. Он сказал: «Это ты и я, малыш». Это было очень романтично!

Она хихикает.

– Ты безнадежна. Никогда не меняйся.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты завтра не уезжала, – вздыхаю я. Я уже тоскую по ней. Пребывание Марго здесь, с ее суждениями и мудрыми советами, заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Это придает мне силы.

– Лара Джин, ты победишь, – говорит она, и я внимательно прислушиваюсь, тщательно выискивая какие-нибудь сомнения или неискренность, любой намек, что она говорит это только для того, чтобы меня поддержать. Но нет ни одного. Только уверенность.