Сладкий перец, горький мед

И-э-эх… Любаша без конца ворочалась на узкой больничной койке, на горбатом ватном матраце. Много, много дум передумала бедняжка. Пока не поняла причину своих несчастий. Ведь почему она оказалась неверной женой? А потому что не за того парня замуж вышла. Ведь все проблемы — от безденежья, ведь именно поэтому ругаться они с Борькой стали чуть не с первого дня совместной жизни. Опять же, почему со свекрухой не ужилась? А потому, что не было возможности жить отдельно. Вот если бы у них с Борькой было достаточно денег, они купили бы домик или квартирку и жили себе спокойненько, не обращая внимания на родителей…

С осознанием причины падения пришло и решение Любкиных проблем. Главное — выйти замуж. И не просто так, за кого ни попадя. Один раз она уже ошиблась. Теперь она будет правильно выбирать себе мужа. Основной критерий отбора — деньги. Она может себе позволить выйти замуж только за обеспеченного человека. А уж красивый-некрасивый, хороший-плохой, добрый-злой — это все чепуха. Она сможет ужиться с любым, она полюбит его таким, какого найдет, лишь бы не бедный.

Да, но где гарантия, что богатый, когда она его все-таки найдет, непременно влюбится в нее и женится? Ведь она так пыталась охмурить каждого мужика, так стелилась под любого, отдавая всю себя без остатка, лишь бы затащить в загс, и что из этого получилось? Громкий пшик с фейерверком, но без положительного эффекта. А значит, тактика была выбрана неверная. Неправильно она мужиков ловила. Не оценили они ее восхитительное молодое тело. Может, и оценили, но посчитали не большим достоинством. Оказывается, не все, что мужчина говорит в момент близости, правда. В самый пик бесплатного блаженства он клянется в вечной любви, а утром смеется и в подробностях расписывает вчерашнее приключение друзьям. Следовательно, вседоступность — неправильная тактика. Теперь она не будет отдаваться направо и налево, не будет ложиться под каждого потенциального жениха. От последнего удара судьбы она только станет сильнее. Она больше не будет легкой добычей для проходимцев. Теперь она, напротив, станет неприступной крепостью. Вернее, не совсем крепостью. Дабы не отшить ухажеров напрочь, она будет мягкой и доступной, но только до определенного момента. Пофлиртовать, пококетничать, пообжиматься в темном углу — это пожалуйста, это — сколько угодно, а то ведь излишней строгостью мужика напугать гораздо проще, чем легким нравом. Нет, она наоборот будет поощрять приставания, обеспеченному кандидату в мужья она и сама своим поведением намекнет на возможность провести вечерок в уютной постельке, но в последний момент, якобы одумавшись, она, смутившись, скажет ему:

— Да как ты посмел обо мне такое подумать?! Нахал! Я не такая…, - и обязательно глазками так в сторону, в сторону, словно не смея посмотреть на наглеца.

Выписавшись из больницы, Люба начала воплощать свой план в жизнь. Перво-наперво уехала подальше от родного дома, туда, где уж никоим образом не могла бы встретить знакомых. Уехала далеко, за две тысячи километров от малой родины. Денег на дорогу и на первое время удалось раздобыть при помощи шантажа. Заявила родителям:

— Не дадите денег — останусь здесь навсегда и буду вас позорить с утра до вечера прямо под окнами. Здесь мне уже стесняться некого, меня здесь разве что дед Филимон не попробовал, все остальные, включая и тебя, папочка, перетрахали во все дыры. Так что единственный способ избавиться от меня — дать денег. Уеду завтра же и клянусь — больше вы меня не увидите и не услышите.

Мать гнала паршивую овцу по всему поселку, то и дело охаживая нерадивую дочь скалкой по спине. При этом громко, чтобы все слышали, сопровождала избиение нецензурной бранью. Однако денег вымогательнице не пожалела, выдала все сбережения, да еще и по соседкам прошлась. Земляки, а особенно землячки, подцепившие заразу от законных мужей, настолько ненавидели подлую потаскунью, что многие не пожалели своих кровных ради того, чтобы убралась беспутная шлёндра подальше от их мужиков. Так что можно сказать, что в новую жизнь Любку провожал весь поселок. Кто молча, а кто молвил во след незлое тихое словцо…

Нелегко было Любе изменить свое отношение к мужикам. Ведь, чего уж там, не только самцам доставляла удовольствие, но и сама балдела от этого процесса. Уж больно охочей оказалась она до любовных ласк! Да и привычка, как говорят, вторая натура, а Любка ведь привыкла заботиться об удовольствии собственного тела. И когда в поезде молодой ушлый проводник стал подкатываться к пассажирке с определенными намеками, чуть было не пошла прахом вся установка на нормальную жизнь. Ведь и глазом моргнуть не успела, как оказалась на узкой полке в проводницком купе. И лишь в последнюю минуту, уже полуголая, вспомнила о клятвах, данных себе, и заорала, как ненормальная:

— Что Вы себе позволяете? Хам! Я не такая!

Обескураженный проводник выдал ей вслед такую тираду, что даже привычная к подобным эпитетам Любка была удивлена. И тем не менее начало порядочной жизни было положено.

… В городе не все оказалось так легко и просто, как мечталось. Никто ее там не ждал, никто не выказал радости по поводу ее приезда. Деньги закончились очень скоро, а ни жилья, ни работы Любаша не имела. Какие уж тут установки… Ради выживания пришлось пойти на компромисс, подкорректировать установку. Увы, сразу стать порядочной не получилось. Приходилось отдаваться и за кусок хлеба, и за ночлег. И хуже всего то, что не всегда это приносило физическое удовлетворение. Хлебнуть довелось всякого…

В конце концов Любе удалось устроиться на завод. Сначала взяли уборщицей, потом, переспав с нужным человеком, она получила место стрелка военизированной охраны. Зарплата копеечная, зато график — сутки через трое. А значит, в свободное время можно и подрабатывать. Подрабатывала Любка по-всякому: и стиркой, и уборкой, и нянечкой в яслях была. Когда денег уж совсем не хватало, приходилось использовать самый древний способ их добывания. Всяко бывало… Кроме разве что хорошего. За все время городской жизни ничего-то положительного с Любкой не происходило…

Но однажды выпал-таки на ее долю кусочек счастья. Поздно вечером, когда на проходной уже, кроме Любки, не было ни единой души, незнамо каким ветром занесло довольно пожилого представительного дядьку. Был февраль, мела лютая вьюга, а у дядьки поломалась машина. С телефонами-автоматами, как водится, оказалась загвоздка, а мобильных тогда еще и в помине не было. Вот в поисках исправного автомата и забрел добрый дяденька на заводскую проходную. Люба милостиво разрешила воспользоваться служебным телефоном, потом угостила промерзшего гостя чайком. И как-то так произошло, что после чая предложила разомлевшему мужичку и более интимную услугу…

Одеваясь, дядька вместо денег оставил визитную карточку: мол, позвони, если будут проблемы, я кое-что могу… А чего звонить? И Любка сходу выдала благодарному слушателю про свое житье-бытье.

Вот с тех-то пор и наладилась Любкина жизнь. Евгений Трофимович был в городе довольно весомой фигурой, занимал ответственный пост в горисполкоме. Правда, сразу предупредил, что женат и покушений на семейное счастье не потерпит. Но если ее устроит секс в чистом виде пару раз в неделю, то он готов оплачивать ее услуги не деньгами, но своим "опекунством". Выбора у Любки все равно не было. К тому же дядька оказался вовсе не противный, хотя и радости в постели молодой любовнице доставить не умел — не даром говорят: старый конь борозды не попортит, но и глубоко не вспашет… Зато теперь у Любы появилась возможность не только нормально питаться, но и поступить в институт: папик посодействовал с поступлением, а чтобы было, на что жить, ведь материально секс-услуги он не оплачивал, устроил свою протеже ночным диспетчером в родной исполком. Получилось как нельзя лучше — Люба и высшее образование получит, и место в институтском общежитии, и отличную работу. Зарплата, правда, не ахти какая, но, как ни крути, побольше, чем в ВОХРе, прожить можно. Да и папик с пустыми руками никогда не приходил, всегда приносил выпить-закусить. Так что Любка очень даже неплохо устроилась, а потому держалась за папика руками и ногами.