Сладкий перец, горький мед

Долго думал Лешка, чем таким полезным себя занять. То ему работа не подходит, то он не подходит работе. Пока, наконец, не наткнулся на газетное объявление, гласившее о том, что станции техобслуживания требуются квалифицированные рабочие. На квалифицированных он, правда, не тянул, но объявление показалось заманчивым. Тем более, что обещанная зарплата, указанная в скобочках, приятно удивляла. А ведь всем известно, что на станциях техобслуживания, как говорится, "не подмажешь — не поедешь", так что, кроме официальной зарплаты должен быть еще неплохой довесок от благодарных клиентов. А, если и лежали у Патыча к чему-то руки, то это как раз к железкам. Даже странно, что он сам до этого не додумался.

К немалому его удивлению, особой радости появление Патыча в гараже не вызвало. Больше того, с ним откровенно не хотели разговаривать: мол, сказали же, нужны именно квалифицированные рабочие. Но отношение к Лешке изменилось после того, как парень быстренько покопался в стоящем в сторонке мотоцикле и тот, упрямо чихнув пару раз, таки завелся. Правда, кроме мотоциклов, Патыч ничего чинить не умел. Да и то только "Урал", как у его соседа дяди Грини. Но завгар решил, что парень, пожалуй, перспективный и взял Лешку учеником механика.

С того дня и началась у Патыча другая жизнь. Тусоваться со старыми приятелями уже не было времени. Станция техобслуживания, а попросту — гараж, находилась довольно далеко от дома. Теперь два с лишним часа в день Лешка тратил только на дорогу туда и обратно. Да на работе целый день выматывался. Платили же, как ученику, сущие копейки. Мотоциклов, тем более "Уралов", было не так много, как хотелось бы. А в другой технике Патыч пока не разбирался. Да и к клиентам его пока не подпускали, предпочитая мзду класть в один карман, а не делиться с нахлебником. Так что в материальном плане Лешка, пожалуй, ничего и не выиграл. Скорее, даже проиграл: он с малолеток больше струшивал, нежели зарабатывал честным трудом. К тому же, теперь приходилось целыми днями ходить в промасленной робе с грязными по локоть руками.

Зато самооценка явно повысилась. Ходил теперь Лешка с гордо поднятой головой: мол, я — рабочий человек, честно зарабатываю на хлеб. Да и Таньке теперь будет чем возразить, если еще раз осмелится сказать, что он, Патыч, никто, человек без имени. Есть у него имя, есть! Он теперь — Лешка Карпов. Теперь только старые друзья кличут его по-старому, но ведь он с ними почти и не видится. С Танькой, впрочем, тоже… Увы, совсем не остается времени на любимую девушку.

Но Лешка не забыл о ней. Напротив, он работать-то пошел только ради того, чтобы через три года, когда Танька немного подрастет, второй раз сделать ей предложение. И тогда у нее не будет повода отказать ему. Ведь он уже научится зарабатывать деньги. И пусть у него еще не будет собственной квартиры, но уже не придется краснеть от стыда за нищенскую обстановку в материном доме. Ведь в первую очередь Лешка будет тратить деньги не на себя, а на мебель, на ремонт. Он во что бы то ни стало должен успеть привести квартиру в божеский вид за три года, чтобы не стыдно было привести в дом жену.

При этих мыслях в груди странно теплело. Так приятно было думать о Таньке, как о жене. Правда, она еще совсем маленькая. И о чем он, идиот, думал, когда так усердно пытался затащить ее в постель? Она же еще совсем малышка, сущий ребенок… Разве можно обращаться с ней так грубо?

Когда он вспоминал безобразную сцену в подъезде, как отхлестал недоступную девчонку по щекам, ему становилось одновременно гадко и страшно. Гадко, что он оказался таким подонком и смог поднять руку на женщину. Нет, не на женщину. Никак не поворачивался язык назвать Таньку женщиной. Она же девочка, кроха, такое нежное созданье. А он… Теперь презирал себя за ту низость. Вот только в тот момент он почему-то не думал, что поступает недостойно, мерзко. Тогда такое поведение казалось ему нормальным, он должен был показать девчонке, кто в доме хозяин. Показал… Теперь вот сходит с ума от страха: а вдруг действительно не простит? Вдруг это не пустая угроза, а жизненный принцип?

Теперь у Лешки не было возможности встречать Таню из школы. Да и вечерами вырываться тоже не всегда получалось. Зато в выходные приходил обязательно. Да только что толку-то? Говорить с Патычем по телефону она отказывалась, приглашения куда-либо отвергала начисто, с высокомерием, вовсе ей не свойственным:

— Я сказала: я с тобой никуда ходить не собираюсь! И не теряй зря времени. Не ходи, не звони — ты меня потерял.

Приходилось выжидать иной раз несколько часов кряду, пока она не выводила зверя на прогулку. Зверь-не зверь, скорее так, зверюлька: собака размером с тапочек, но гулять-то все равно нужно. Вот только благодаря песику и удавалось Патычу увидеть предмет своего вожделения. При личной встрече Таня была более снисходительна к обожателю, разговаривала с ним почти нормально, но без особых любезностей. При малейшем намеке на дальнейшие отношения следовал незамедлительный ответ: не старайся, не прощу.

Так как со времени безобразного избиения прошло уже больше двух лет, Патыч начал верить ее словам. Ведь сколько раз за это время он уже извинялся, и на коленях стоял в людном месте, и цветы приносил, а прощения так и не добился. И страшно было, и азарт распирал: все равно моя возьмет, все равно женой моей будешь. А червячок сомнения терзал исподтишка: накося, выкуси! Рылом не вышел, не твоего уровня невеста.

Скольких поклонников за эти два года он отучил таскаться за ней! Таня шипела на него за это, кричала, топала ногами, а Патыч знай свое дело делает: никого не потерплю рядом с тобой, так и знай! Ты моя и ничьей больше не будешь. Таня громко возмущалась, но внутри, Патыч ясно это видел, ей льстили Лешкины слова.

Время шло, подрастала Лешкина невеста, и все страшней ему становилось. Из гадкого утенка, неизвестно, чем привлекшего внимание Патыча, Танька выросла настоящей красавицей. Он и сам поражался произошедшим в ней переменам. От ее неожиданной красоты иной раз у Патыча перехватывало горло, но сказать, что такая перемена радовала его, было бы неправдой. Она ведь и раньше не больно-то его привечала. Теперь же все еще больше усложнилось. Таня — студентка, красавица, выучится — экономистом будет. А он, Лешка, кто такой? Конечно, он теперь не безработный бездельник, он — рабочий человек, но захочет ли Танька замуж за простого работягу? И пусть он со временем будет хорошо зарабатывать — он, собственно, уже сейчас многое мог бы себе позволить, если б не благоустройство квартиры, ведь уже давно не ученик, уже вполне неплохой механик, — но захочет ли она, девушка из хорошей семьи, с высшим образованием, связать себя с простым механиком, провонявшим соляркой? Сомнения росли, как снежный ком, но Патыч гнал их прочь: захочет-не захочет, какая разница? заставлю, все равно моя будет.

***

Нежданно-негаданно у Вовки появилась возможность видеться с предметом обожания каждый день. Просто подарок судьбы! А может, Таня специально поступила в политехнический, чтобы облегчить Вовке задачу? Может, она уже не только заметила, что он в нее влюблен, но и успела понять, что парень он крайне нерешительный и скромный, и таким образом пошла ему на встречу? Правда, чем же в таком случае можно объяснить ее бесконечные отказы сходить с ним вместе в кино? А может, это она тоже из скромности, а сама разрывается от желания остаться с ним наедине?

Теперь, когда Таня оказалась студенткой того же института, Вовка стал чаще бывать в стенах альма-матер. Бизнес, конечно, требовал его постоянного присутствия, но теперь, когда колесо закрутилось, Вова на несколько часов мог отлучаться от дел. Конечно, эти жертвы он приносил сугубо ради Тани, ведь иначе он закончил бы институт экстерном. Но Таня стоила таких жертв. Она стоила даже большего. Вовка бы не задумываясь, вернее, почти не задумываясь, пожертвовал ради нее своей жизнью. И это не были пустые слова. Он любил ее настолько, что ее жизнь, ее здоровье, ее счастье были для него превыше всего. Она уже давно стала для него целью жизни. И пусть она, глупенькая, в силу юного возраста пока не понимает, что заботу, счастье и покой ей может дать только Дрибница. Достаточно того, что он это понимает. И не просто понимает, а принимает, как руководство к действию. Пускай отнекивается, глупышка, пускай отказывается от свиданий с ним, все равно теперь уж никуда она от него не денется.