Полночь в Париже

— Хм, Джек, пожалуй, нет. Я прочла название на этикетке, но, в отличие от вас, — ее голос стал необычайно сладким, — в свои двадцать семь лет я еще не накопила того опыта, которым, очевидно, обладаете вы.

— Тогда поверьте на слово, это шампанское гораздо более достойно тоста, чем любое шампанское, которое вы или я пили в своей жизни.

— Так мы будем пить или благоговеть?

— Мы будем произносить тост. Она подняла бокал и легко сказала:

— Ваше здоровье!

— Какой-то несчастный монах всю жизнь провел в пещере, чтобы взлелеять это шампанское, а вы не можете придумать достойного тоста? — Джек укоризненно покачал головой. — Что, если мы выпьем за счастье?

Кендра поежилась. Так или иначе, мысль выпить за два миллиона франков напрашивалась сама собой — даже если Джек и не знал суммы чека, лежащего в ее сумочке.

— Я думаю, этот тост ничем не хуже других. — Она опять поднесла бокал к губам.

— Простите, но я не закончил.

— Простите, но я не думала, что морские пехотинцы так медлительны. Мне казалось, что их считают людьми действия.

— Мы и есть люди действия. Но иногда лучше действовать медленно, осторожно и осмотрительно. — Джек медленно скользил глазами по лицу Кендры, надолго задержав взгляд на ее губах. Потом отвел глаза, откашлялся и снова заговорил, уже серьезно.

5

— За счастье, — сказал Джек. — За счастье Реми, потому что ваше вмешательство спасло ему жизнь и вернуло его семье. За мое счастье, потому что я встретил вас. За ваше счастье…

— Потому что я получила в подарок спокойный час без девочек, — закончила за него Кендра, боясь того, что он может сказать. Боясь тех чувств, что читала в его глазах, боясь все усиливающегося магнетизма, который живыми нитями притягивал их друг к Другу.

Просто-напросто боясь себя и боясь того, что пробудил в ней этот мужчина.

— Потому что я солдат, а не Ромео, — продолжал он. — Романтического мужчину вы ввергли бы в неодолимый соблазн.

— А солдат не может быть романтическим мужчиной? — Она постаралась, чтобы вопрос прозвучал легкомысленно и игриво, в надежде немного остудить сладкое пламя, бушевавшее между ними.

— Солдат живет более первичными инстинктами.

— Инстинкт выживания, — глубокомысленно кивнула она, как бы не понимая.

— В том числе. А другие инстинкты заставляют меня желать того, чего я не должен желать от хорошенькой туристочки. — Он медленно вертел бокал в пальцах, наблюдая, как пузырьки поднимаются на поверхность. — Вас это не шокирует?

— Немного, — согласилась она.

— Не волнуйтесь. Я специалист по преодолению искушений. К тому же прошло много времени с тех пор, как я любил… сколько-нибудь серьезно.

У Кендры перехватило дыхание.

— Вы откровенны. Он пожал плечами:

— Я же сказал, я не Ромео.

Она молча подняла свой фужер. Джек коснулся его своим. Раздался нежный хрустальный звон.

Кендра смотрела, как, откинув голову, он пил, не в силах отвести глаз от шеи, от его горла, когда он глотал. Допив, он слизал с верхней губы последние капельки шампанского, и это почему-то вызвало у нее непонятное волнение — ей захотелось выскочить из машины и мчаться прочь, подальше, чтобы как-то остановить пожар чувственности, охвативший ее. И в то же время чуть ли не еще сильнее ей хотелось наклониться и самой слизать эти капли с его губ, и провести кончиком языка по ямке у основания его шеи, почувствовать биение его пульса.

Испугавшись такого направления своих мыслей, она сделала большой глоток из своего фужера и закашлялась: вино попало не в то горло.

— Не поступайте со мной так, Кендра, — засмеялся Джек.

— Как не поступать? — с трудом, сквозь кашель, проговорила она.

— Не заставляйте меня брать вас на руки и проделывать маневры, которыми вы спасли жизнь Реми.

Кендра рассмеялась с облегчением — оттого, что наконец обрела и дыхание, и душевное равновесие, которое, впрочем, тут же сменилось волнением от перспективы оказаться в объятиях Джека.

Он открыл холодильник, вынул оттуда крошечную баночку икры и стал изучать этикетку.

— Немножко белужьей икры к шампанскому?

Она издала звук, выражающий отвращение.

— Если вы откроете эту банку, я выброшу вас из машины. Я всю жизнь прожила в деревне на берегу океана…

— В деревне? — насмешливо перебил он.

— И когда рыба нерестится, мне просто плохо. И уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания пробовать консервированные рыбьи яйца!

— Ничего себе в деревне! Я на днях читал статью в журнале о гольфе, там Кармел называли «Калифорнийским Монако».

Гольф? Кендра чуть не засмеялась в голос. Этот огромный, мощный морской пехотинец играет в гольф? Регби, альпинизм, кик-боксинг, прыжки с шестом — возможно. Но представить себе Джека Рэндалла в клетчатых бриджах, бледно-желтом кардигане и двухцветных оксфордских ботинках отправляющим мяч в лунку — это просто невозможно для здорового человека.

— Может быть, Кармел и есть «Калифорнийское Монако» — для туристов и фанатиков гольфа, но для меня это просто мой дом, — сказала она. — Кстати, вы, кажется, чрезвычайно подробно изучили мой паспорт, ожидая от своего шефа подтверждения того, что я не убийца в бегах.

— Дорогая моя, мы уже установили, что я бессовестный, — невозмутимо сказал Джек, ставя баночку икры на место.

— А вы тоже не хотите икры?

— Я простой мальчишка из Оклахомы и рыбы почти не ел — разве что изредка сандвич с тунцом. Я больше приучен к говядине.

Мальчишка? Ха! Кендра сделала маленький глоток шампанского. Такого мужчинуво всех своих проявлениях она встречала впервые в жизни. Незаметно, сквозь опущенные ресницы, она посмотрела на Джека.

Он засовывал чистую бумажную салфетку с вытисненной эмблемой посольства в задний карман джинсов, отчего ткань еще сильнее обтянула его мощные бедра.

— Вы коллекционируете салфетки? — поддразнила она, стараясь не смотреть туда. Созерцание рождает желание, а желание лишает покоя.

Он покраснел.

— Моя мама будет страшно гордиться, узнав, что ее сын катался по Парижу в посольском лимузине — я пошлю ей эту салфетку в следующем письме. Лучше скажите мне, вы часто ездите в Париж?

— До этого я была в Париже только один раз, три года назад. А в этот раз я впервые сопровождаю группу с остановкой в Париже.

— Я думал, работники бюро путешествий постоянно разъезжают, глядя на мир из окна вагона первого класса.

— Порой перепадают сладкие кусочки, — призналась она. — Но вообще моя работа издалека кажется гораздо заманчивее и экзотичнее, чем на самом деле. В действительности большая часть времени уходит на изучение географических карт, справочников, расписаний самолетов и поездов, на телефонные переговоры, чтобы зарезервировать места в гостинице, и подобные вещи.

— Так что ничего удивительного, что вы знаете Париж почти так же хорошо, как шофер такси. Я здесь уже три месяца и чувствую, что они прошли зря, я впустую терял время.

— Я провела уйму времени, детально планируя каждый аспект этой поездки, специально изучала, как куда пройти примерно восемью разными способами, — объяснила Кендра.

— Были особые причины для такой тщательности? Помимо очевидного желания сделать свою работу хорошо?

— Чувство самосохранения. Возить по Франции девочек-подростков — дело трудное, требующее высокого искусства. Единственный способ сохранить преимущество над ними — знать все, и гораздо лучше, чем они.

— На вид они милые девочки, но когда их двенадцать, я могу понять, почему вам хочется иметь все возможные преимущества.

— Особенно если в этой поездке принимает участие дочь моего босса, — смущенно улыбнулась Кендра. — Но дело не в этом. С тех пор как я стала помощником менеджера нашего филиала, я почти перестала сопровождать группы. И хочу напомнить своему начальнику, что у меня это очень неплохо получается, не хуже, чем административная работа.

— Похоже, вы собираетесь получить повышение?